ДВЕРЬ

Хорошим человек может стать

Только после лаботомии…

Санитарка Клавдия.

 

Сегодня у нас особенный день. Сегодня от нас уходит Серафимушка. Об этом знаем только мы, врачи не знают. Серафимушка давно уже говорил, что пора ему уходить, да всё как-то мед-лил. А нынче, с первым лучом солнца, проникшим в палату сквозь зарешеченное окно, в его глазах мы прочитали: “сегодня”. Он был стар, поэтому никто ему не сочувствовал. Наоборот, почти все завидовали - уже завтра дед Серафим будет ЗА дверью! Об этом в тайне мечтали практически все, хотя вслух это желание никогда не высказывалось. Всем было интересно, каков мир там - ЗА, и есть ли он вообще. Вечный вопрос для человечества: что там, по ту сторону горизонта?

Про ДВЕРЬ санитарки каждому рассказывали индивидуально, сообразно со страхами каждо-го. Смысл был всегда один - к ДВЕРИ лучше не подходить. Хотя, конечно, к санитаркам у нас большой веры нет. Какие-то они… не такие, как мы… ненормальные какие-то. Живут по-другому, разговаривают, периодически куда-то исчезают…

 

За ужином мы устроили торжество прощания с Серафимушкой. Тихо, аккуратно, чтобы санитарки ни о чём не догадались. Каждая проглоченная ложка сопровождалась многозначительным взглядом на виновника торжества и была наполнена каким-то особенным таинственным смыс-лом. Серафимушка так же молча, взглядом, благодарил наше общество за переживание и доверие.

 

Утром его уже не было. Ночью никто ничего не слышал - таблеточный сон крепок. Как он ушёл, мы так и не узнали. Криворотый слышал, как санитарки разговаривали про Серафима и в связи с этим упоминали незнакомое слово - “крематорий”. Но поскольку никто не знал, что это такое, через полчаса этот факт перестал для нас существовать.

Всё утро мы ходили гордые - один из нас, не смотря ни на что, сейчас за ДВЕРЬЮ, а у нас есть ещё одна маленькая тайна. Однако к полудню появилось навязчивое ощущение, что нас каким-то образом обманули. Произошло событие, но внешне мир на него не реагировал и никак не изменился. Мы сами не знали, чего ожидаем: возвращения ли Серафимушки и его просветительных рассказов о потустороннем мире, или, на худой конец, более выразительной реакции санитарок. Однако дед Серафим не возвращался, а санитарки вели себя так, будто это их тайна. Не наша, а их!

К вечеру переживания стихли, и ужин прошёл как обычно…

 

Общество наше было немногочисленным и состояло из четырёх человек. Валик, Криворотый, Агабек и я, вот и всё общество. Признаком, по которому мы принимали человека за своего, была маленькая лысинка. Да, да, у всех у нас на макушке отсутствовал небольшой клочок волос. Когда дотрагиваешься пальцем до голой кожи, всё тело пронзает дикая боль. Мы стараемся избегать таких прикосновений. Врачи (ещё одни ненормальные) когда-то говорили, как это называ-ется по научному, какая-то “…мия”, но я запамятовал.

Агабек и Валик были спорщики. Они весь день проводили, сидя на стульях и занимая друг друга беседой. Иногда к ним присоединялся и я, но это случалось крайне редко. Эти ни о чём не говорящие имена спорщикам дали санитарки. Валик был обычный тихий человек. Агабек же представлял из себя нечто более нетрадиционное. Его лицо сильно отличалось от наших сплюснутым носом и узкими, как щели, глазами. Помню, поначалу мы даже сомневались - наш ли? Но, нащупав на макушке прогалину, успокоились - наш!

Криворотый имел своё прозвище за физический недостаток. Ну, а меня звали “Безымянный”, потому что не смогли придумать более подходящего имени.

Как мы сюда попали, никто не помнил. Да и вообще, мы мало что помнили. Каждое, даже самое яркое событие забывалось нами буквально через неделю. Единственный из нас, кто что-либо помнил, был всё тот же ушедший Серафимушка. Видимо эта самая “…мия” не очень-то ему мешала. Однажды, когда спорщики сцепились на тему: как появилась жизнь в нашей палате, проходивший мимо Серафимушка сказал:

- “Каждый сходит с ума по-своему: одни хватаются за оружие, другим начинает нравиться запах зубных лекарств, а третьи всю оставшуюся жизнь пытаются найти дверь обратно”.

Никто из нас тогда не понял ни слова. А теперь вот Серафим уже там, и никто ничего не объяснит, как это бывало раньше.

 

В последнее время с Агабеком что-то происходит. Как он говорит, в голове всплывают какие-то незнакомые, чужие образы. Валик воспринял его излияния, как тему для очередного спора, поэтому с ним Агабек быстро прекратил разговоры на эту тему. С Криворотым у них вообще отношения складывались туго, так что основную часть сопереживаний он ожидал получить от меня.

- “Понимаешь”, - метался Агабек, - “Все они самим своим появлением пытаются мне напом-нить что-то, что я забыл. Пытаются заставить меня оглянуться, зовут куда-то”.

- “За дверь?” - испугался я.

- “Да нет… Не за дверь… Ну, в общем, я не знаю, куда”

- “А кто зовёт-то? Кто - они?”

- “Не знаю. Не знаю я. Как будто мне надо собрать себя в кучу, воедино. Всё, что у меня есть”.

Я искренне хочу понять Агабека, попытаться следовать за его мыслями, но через несколько секунд не выдерживаю. В голове - будто предохранители сгорают. Видя это, Агабек оставляет надежду выговориться передо мной и замолкает. Однако его хватает ненадолго, (видимо он чувствует тоже, что и я) и он подходит к санитарке. Та слушает его насторожённо, впившись пристальным взглядом.

- “А что собрать-то? Что тебе надо собрать в одну кучу?”

Я, слышащий их разговор, начинаю раздражаться. Ну чего ей не понятно?! Одно слово - ненормальная!

- “Ну всё! Всё, что у меня есть. Мысли, вещи…” - по глазам Агабека вижу, что он отчаялся найти понимание, что ему хочется поскорее закончить разговор с санитаркой. Но та, как ни странно зацепилась:

- “Какие такие мысли? Какие вещи?”

- “Мои”, - полушёпотом. Полное ощущение, что сейчас он заплачет.

- “Да у тебя за всю жизнь и было только четыре пустых пузырька из-под одеколона, да грязная ложка.

- “Неправда!” - Агабек злится, - “Ещё у меня была зубная щётка!”

- “Да, но ты ей никогда не пользовался!”

Агабеку не хватает слов, что бы объясниться, и он отходит. Санитарка быстрыми шагами идёт в свою каптерку. Через секунду слышится звук номеронабирателя…

 

Он лежит на своей кровати, скрючившись, как раздавленная машиной кошка, обхватив руками голову, и всё время, то ли стонет, то ли поёт нечто заунывное. Больные толпятся вокруг пала-ты, хотят подойти к Агабеку, но санитарки не пускают, отгоняя их кожанными ремнями.

 

Когда его уводили, он бился и кричал. Кричал мне. “Безымянный, Безымянный, они же жрут нас, они питаются нами! Вот эти - ненормальные. Безымянный, не забывай Серафимушку, не забывай меня! Ты можешь, попробуй, и ты сможешь!”

Потом его увели за ДВЕРЬ, а нас троих, испуганных, вжатых в стенку, заставили лечь в кровати.

Кто такой Серфимушка, я не знал, а насчёт Агабека - как же я мог его забыть?! Конечно, я не забыл его. А на следующий день, когда в отделение ввезли каталку, покрытую простынёй, мы смотрели на это чудо, выпучив глаза и прервав свой завтрак. ОН ВЕРНУЛСЯ! ОТТУДА!!!

Целую неделю он лежал, не вставая, не разговаривая и никого не узнавая. А когда он, нако-нец поднялся со своего лежбища, нам пришлось общаться с ним как с новеньким, всё объяснять заново.

То, что произошло с Агабеком, лишь укрепило наши страхи перед магическим существом. ДВЕРЬ. Что же всё-таки там такое? Почему оттуда либо не возвращаются, либо возвращаются измождёнными, искалеченными, заново родившимися?

Агабек, естественно, ничего не рассказывал. Он ходил и осматривал отделение потусторонним взглядом. Хотя, надо признаться, в последнее время он как-то даже повеселел. Видимо начал адаптироваться.

Не знаю почему, но я не рад за него. Где-то в глубине моих вазелиновых мыслей таится смутное ощущение, что наше общество всё-таки лишилось ещё одного своего гражданина. Нам вернули пародию на человека, болванку, куклу. А когда-то он был нашим другом, товарищем, од-ним из нас.

 

Никогда бы не подумал, что реакция на отсутствие таблеток может быть такой болезненной. Мало того, что никто из нас не спит, мы ещё и маемся. Агабек снова начал скулить, Валик на-крылся одеялом с головой и весь дрожит, Криворотый плачет и мечется по кровати, я меряю палату шириной своего шага, натыкаясь в темноте на спинки кроватей, пытаясь успокоиться и понять: почему же про нас забыли и не принесли таблеток. На секунду я задумываюсь, можно ли мне выйти из палаты в отделение, не заругаются ли санитарки? Не могу припомнить, чтобы подобная ситуация когда-либо случалась. В конце концов, решаюсь и выхожу в полутёмную залу отделения. Из ординаторской слышится пение и громкий, беспорядочный разговор. Я по стенке пробираюсь на голоса. Дохожу до двери в ординаторскую, из-под которой пробивается ярко светящаяся полоса света. Дверь открывается…

Такими я не видел санитарок никогда. Кто-то лежал на полу, кто-то - под столом. Кто-то голый возился в углу, пыхтя и похрюкивая. Кроме наших санитарок были ещё какие-то огромные му-жики в грязных белых халатах. Все что-то пили, от чего становились ещё более ненормальными, чем были всегда. На меня не обращали внимания.

От увиденного я был в шоке, попятился назад и очень скоро оказался в полной темноте ночного отделения.

 

От страха мои лёгкие не успевали справляться с воздухом, который я глотал с остервенением. Хотелось остановиться хотя бы на минуту, чтобы успокоиться и отдышаться, но звуки из неза-крытой ординаторской гнали меня всё дальше и дальше. Руки мои шарили в темноте, пытаясь защитить меня от окружающего мира. Внезапно, я наткнулся на стенку и пошёл по ней, надеясь дойти до своей палаты. В глазах было темно, и сердце колотилось так, что я слышал его удары невооружённым слухом. Вдруг что-то провалилось под моими руками, и ядовитый синий свет заставил меня резко зажмуриться.

Прошло какое-то время, прежде чем я смог открыть глаза и увидел незнакомый коридор.

- “СВЯТОЙ РЕЛАНИУМ!!! ДА ВЕДЬ Я ЗА ДВЕРЬЮ!!!”

Боль накрыла голову резкой волной. Стены нового для меня мира поплыли, свернулись в тугой клубок и исчезли. Я упал на пол и, вероятно от переизбытка информации и пережитых только что страхов, потерял сознание…

 

Сперва шаги мои были неуверенны, но любопытство разгоралось с каждым безнаказанным передвижением ноги. Я шёл вперёд, распираемый гордостью за себя, страхом и чудовищной головной болью. Вскоре я добрался до конца коридора, закончившегося ещё одной дверью. Мне вдруг стало ясно, что за НАШЕЙ ДВЕРЬЮ нет ничего страшного, что за неё МОЖНО ходить. Единственное, чем это может грозить - кожанные ремни санитарок, да лишний укол галоперидола. Неужели нас так беспардонно обманывали, неужели она ВСЕГДА была открытой???

В отличие от “нашей”, дверь, в которую я уткнулся, была закрыта. Мне потребовалось неко-торое время, чтобы додуматься вытащить из петель ржавый круглый напильник. Эта дверь была тяжелее, чем наша, но под натиском моего плеча она всё же поддалась. Я инстинктивно зажму-рился, ожидая новой вспышки света. Ничего не произошло. Дверь отскрипела и замолкла. Обыч-но, яркий свет чувствуется даже закрытыми веками. Ничего подобного я не ощущал, а потому открыл глаза…

Там не было ничего. Воздух был непривычный, острый. Где-то впереди, неизвестно на каком расстоянии, чернее, чем сама тьма, колыхались какие-то тени. Вверху было чуть светлее, но всё равно, конкретных вещей, типа - лампы, или треснутой штукатурки, различить не удавалось.

Я ещё раз, напоследок, огляделся, пытаясь запомнить увиденное, и пошёл по коридору к своей двери. Однако осуществить сии, вполне благие намерения мне не удалось. Сделав два шага, я увидел, что дверь в отделение открылась, и в проёме появились раскоряченные, шатающиеся фигуры держащихся друг за друга мужиков.

- “Пропал!” - пронеслось в голове.

 

Я прыгнул в темноту неосознанно, со страху, как из ординаторской. Разница была в том, что отделение мне как никак было знакомо, и там я натыкался на столы и стулья. Здесь же я бежал всё дальше и дальше во тьму, спотыкаясь промокшими ногами невесть обо что. Высокие чёрные существа, с множеством рук, трогали меня за голову, от чего я испытывал невообразимую боль и бежал дальше ещё быстрее. Однако никто меня не преследовал, поэтому, добежав до преградившей мне дорогу стены, я сел на корточки, прижавшись к стене спиной, и попробовал отдышаться. Так я сидел очень долго, вперив взгляд в черноту, готовый при первой опасности сорваться с места и бежать, бежать, бежать.

Прошло время, и мне показалось, что я вижу в темноте. Стена оказалась довольно высокой, а пол - грязным, шуршащим и каким-то мягким. Сначала я усомнился в увиденном, отнеся это на счёт своего воображения, но потом вдруг понял, что вокруг стало гораздо светлее. Вскоре тьма и вовсе исчезла.

- “Санитарки включили свет”, - догадался я, - “Скоро должен быть завтрак”.

Однако завтрак никто не принёс. Я уже начал замерзать, поэтому поднялся на ноги и, закутавшись в пижаму, пошёл вдоль стены.

Очень скоро в стене открылся проём правильной четырёхугольной формы. Нет, не дверь, просто пустой проём. Прямо над ним на стене я увидел прикреплённую табличку с какими-то непонятными рисунками, нарисованными в одну строчку. А верхнюю часть таблички занимал большой крест красного цвета.

Подгоняемый любопытством, я шагнул вперёд и увидел ещё один, новый мир, заставивший меня сразу же сделать для себя несколько открытий. Во-первых, я увидел, что в этом незнако-мом мире совсем нет стен. Та, сквозь которую я только что прошёл, по всей видимости, была единственной и ограждала это пространство от того, из которого я пришёл, или наоборот. Во-вторых, те существа, что во тьме хлестали меня по лицу, скорее всего, были неживыми, а шеве-лились они вероятно от движения воздуха. Я тоже испытывал на своём лице это движение. От него было холодно. Существ этих открылось передо мной великое множество. На сколько видел глаз, везде стояли, качая верхушками, эти самые существа. Пол здесь был твёрдый, но почему-то кое-где мокрый. Я шёл по узкой полоске пола, между шелестящими существами и периодически перепрыгивал через лужи.

- “Почему санитарки не вытерли воду? Раньше они всегда вытирали лужи в отделении, да ещё и ругались при этом, кричали, а иногда и дрались”.

В голове, как гнус, роились тучи вопросов. И спросить было не у кого. Вокруг не было ни души. Я дошёл до конца этого импровизированного коридора и вышел на открытое пространст-во. Внезапно, с левой стороны раздался резкий противный звук, как будто ударили хлыстом по голове. Я развернулся на шум и едва не упал от страха - прямо на меня с бешеной скоростью двигалось ужасное чудовище с выпученными глазами, на четырёх абсолютно круглых ногах. Такого я ещё не видел. Монстр остановился прямо передо мной. Откуда-то из его недр вдруг появилась реальная человеческая голова, которая стала громко выкрикивать проклятья в мою сторону. Не помня себя от ужаса, я, что было сил побежал прочь. Зверь, как ни странно, начал меня преследовать. Он буквально дышал мне в спину и беспрерывно издавал леденящие кровь звуки.

Я бежал, сколько мог. Но силы мои были небеспредельны, а посему, вскорости я упал на пол и попытался смириться с неизбежностью.

Странно, в момент падения, я почувствовал не только боль удара, но и до боли знакомый вкус во рту. Доля секунды мне понадобилась, чтобы узнать вкус таблетки, которую мне каждый день давали перед сном. Нельзя сказать, чтобы этот вкус мне нравился, но в тот момент, момент про-щания с самим собой, момент истины, мне почему-то до слёз захотелось оказаться в своей палате, увидеть протянутую ко мне руку санитарки, с зажатой в кулаке таблеткой и спокойно, привычно заснуть. Всё это пронеслось в голове буквально мгновенно. Я приготовился…

Чудовище резко дёрнулось вправо и пронеслось дальше, не задев меня. Когда оно поравня-лось со мной, искажённая злобной гримасой голова снова появилось откуда-то изнутри и, по-крутив пальцем у виска, унеслась прочь.

Пейзаж вокруг меня давно сменился, видимо я ушёл от своего родного отделения довольно далеко. По краям моего пути теперь, словно стены, стояли высокие здания. Всё было новым и незнакомым. Постепенно мне стали встречаться люди. Я не подходил к ним, потому что издале-ка видел, что они ненормальные, как наши санитарки. Ни у одного из встретившихся мне не было знака на темени. Чудовищ, что заставило меня так долго бежать, тоже стало больше. Я притулился к зданиям с правой стороны и медленно двигался вперёд. Никакого вреда мне стра-шилища не причинили.

 

Когда же наконец появится кто-нибудь из наших, с кем бы я мог поделиться полнотой своих ощущений, пережитых за последние часы? Людей стало ещё больше. Все они были чужие и, проходя мимо меня, таращились в мою сторону. Одно слово - ненормальные!

Я увидел его случайно, повернув голову. Он шёл далеко впереди меня, огромного роста, в чёрной, скрипящей одежде, инкрустированной блестящим металлом. Знак на его голове занимал всю верхнюю часть. А вернее будет сказать, что волос на его голове вообще не было. Я пошёл быстрее, потому что начал волноваться - тот, за кем я спешил, свернул за угол очередного здания. Однако тревожился я напрасно, догнать своего “сотоварища” оказалось не так уж трудно. За углом, куда он зашёл, был прикреплён к полу длинный стул без спинки. Он сидел на этом стуле и пил из узкого сосуда какую-то пузырящуюся жидкость. Теперь мне оставалось только подойти и потрогать его за макушку. Что я и не преминул сделать.

- “Ты чё, бля, гнида?” - человек резко вскочил на ноги.

“Свой!” - подумал я и снова протянул руку к его голове. То, что случилось в следующий момент, было для меня, мягко говоря, неожиданным. Удары посыпались с разных сторон. Я тут же упал на пол, но удары не прекращались. Мой “собрат” лупил меня от души руками и ногами, не раз-бирая, куда бьёт. Получив удар ботинком в верхнюю часть головы, я, от непереносимой боли, завизжал так, как не визжал ещё никогда. Лишь после этого мой истязатель оставил меня в по-кое и бегом умчался прочь.

Я, кое-как поднявшись на ноги, гладил руками голову, пытаясь успокоить внутричерепную резь. Ладони мои сразу же стали красными от крови. Хромающей походкой, непрестанно скуля, я вышел в широкий коридор, с которого свернул раньше. Сейчас он весь буквально кишел торопящимися в разные стороны людьми. Я шёл между ними, подпираемый с обоих сторон локтями и плечами, протягивая к ним свои окровавленные руки. Кто-то шарахался от меня, кто-то смеял-ся. Но никто не подошёл ко мне, не остановил, не сделал укол, от которого боль сразу уймётся. Никто не пожалел меня. Даже санитарки в отделении, когда бывало больно, умели прогнать боль. А тут… Все они были ещё хуже наших санитарок, ещё ненормальнее. И тут, внезапно, боль расступилась, потеснилась, освобождая в голове место для чудовищного открытия: “Весь мир состоит из ненормальных людей, из индивидуумов, отвратительных в своей аномалии, гор-дящихся своими атавизмами! А нас в этом безумном мире всего четверо - я, да три моих товарища, оставленных мною по ту благословенную сторону ДВЕРИ!”

Я понимал, что долго так продолжаться не может, нужно что-то делать. Но для начала надо было понять - что. Не ходить же вечно среди толпы, пачкая людей кровью! Ко всему прочему, очень хотелось есть.

Видимо никто не принесёт мне ни завтрака, ни обеда. Здесь всем не до меня.

“Стоп! Да что же это я? Надо же просто вернуться в отделение! Просто вернуться домой”, - после этого прозрения сразу стало гораздо легче, страхи частично исчезли, в груди лопнуло что-то неудобное, - “Конечно!”

Ноги сами понесли меня туда, откуда, как мне казалось, я пришёл…

 

“Дверь! Где дверь?” - я спрашивал у каждого, кто мне попадался на пути. Люди отворачива-лись, не говоря ни слова. Дверей было много. Все не мои, но всё равно я заходил в них, чтобы не пропустить свою. Маленькие люди, совершенно незнакомые и чужие, увязались идти за мною. Они свистели, кричали какие-то незнакомые слова, а когда я поворачивался к ним, с визгом разбегались в разные стороны. Мне они не мешали, просто я их не понимал. Однако когда они стали кидать мне в спину всё, что находили на полу, я побежал. Они гнались за мной, пока их не остановил какой-то человек в жёлтом плаще. Я обрадовался, подумал, что он такой же, как я, и захотел подойти к нему. Но, видимо разгадав мои намеренья, незнакомец поспешил уйти торо-пливой походкой.

“Даже добро вы делаете исподтишка! Ведь я не выживу в вашем мире, в этом бесконечном во все стороны коридоре. Я никогда не найду свою дверь!” - отчаявшийся, побитый, замёрзший и голодный я сел на пол. И вдруг вспомнил, как эхо звучало нечто: “А кто-то всю оставшуюся жизнь пытается найти дверь обратно…”

 

Невозможно вернуться в детство. Невозможно, однажды покинув детский сад или школу, вернуться обратно. Выплюнутый жизнью в бескрайний коридор ребёнок никогда не вернётся. Самая большая и самая желаемая иллюзия рвётся в клочья, натыкаясь на заколоченную непобе-димым крестом дверь! Безымянный стал Безвестипропавшим. Есть двери, которые не открываются…