Лет двадцать назад купил мой родственник дом, точнее половину дома, на одной не самой окраинной улице города. Удачной покупке тогда радовались все. Не так далеко от центра, автобусная остановка совсем рядом, нешумный спокойный район. Радовался и хозяин, но одно неудобство в этом удачном приобретении все-таки было.

Хозяйка второй половины – Матрена хотя и была еще нестарой женщиной, но по причине беспробудного пьянства выглядела на все…. Хозяина как такового в той половине не было, то есть он был всегда, но менялся так часто, что запомнить какого-то конкретно было невозможно, да и бессмысленно. Вечером здороваешься с одним, а на утро из ворот выходит совершенно другой экземпляр.

Одно, пожалуй, было неизменным в этой бесконечной череде претендентов на хозяйский престол – вечерние попойки и утреннее похмелье, как правило «на второй бок». Родственнику моему приходилось постоянно держать ухо востро. Несколько раз соседи из второй половины пытались запалить весь дом. Не со зла, конечно….

Причиной такого Матрениново непостоянства был, с одной стороны, бесконечно пьяный образ жизни, а с другой - врожденный недуг. Периодически ее бил сильнейший припадок. И где только не прихватывало бедную Мотю, но, к счастью, всегда рядом оказывались люди, её находили, поднимали, вызывали скорую. Через несколько дней Матрена появлялась снова и все продолжалось, как и прежде.

И вот как-то по весне в последний день праздника на улице заговорили о том, что Матрена преставилась, спаси бог ее грешную душу. Толстая баба звонким голосом, раз за разом редактируя свой рассказ, в полдня поведала всей улице о том, как страдающая с похмелья Матрена, как обычно с утра поплелась за бодяжным спиртом, да на обратной дороге её и хватил кондрат да прямо на середине проезжей части, аккурат перед магазином. Грохнулась бедная Мотя на асфальт посреди дороги. Выходной день, магазин напротив, народу полно, подбежали к бедолаге, притормозили машины, слава богу, вовремя заметили. А Матрена потрепыхалась на асфальте, да и затихла в обнимку с пластиковой бутылкой, намертво прижав ее к засаленной кофте. Приехала скорая, без лишней суеты установила смерть пострадавшей и уехала по быстрому. Матрену перенесли на газон, потом увезли в морг, народ еще какое-то время потоптался на обочине, обсуждая событие, да и разошелся по своим делам. А толстая баба помчалась докладывать о безвременной кончине соседям.

Привезли бездыханное Матренино тело в морг, а там тоже люди работают и у них тоже последний день праздника. Не знаю точно для чего, но в труп там иногда заливают какую-то жидкость (ну не знаю зачем). Время к обеду, дневная смена санитаров (они ведь тоже люди и у них тоже был праздник) уже торопится поправить собственное здоровье, а тут эта припадошная, никак они не могут открыть ей рот, что бы вставить воронку, через которую и надо влить по быстрее эту самую жидкость. Двое пытаются любыми способами разжать сведенные предсмертной судорогой челюсти усопшей, у них ничего не получается, но они еще пытаются, тут не выдерживают нервы у третьего, который в подсобке уже все настрогал, нарезал, открыл и налил. Ну где вы там, б… - после такого призыва у одного санитара в похмельном мозгу возникает гениальная на этот момент мысль: А давай ей зубы передние выбьем и все дела. Ей то они уже как бы и ни к чему. А давай - соглашается второй. Не знаю точно каким жутким способом, но они это быстренько проделали, и только вставили воронку, как взревел их третий - Ну все п…ц, я вас больше не жду. Это уже прозвучало как угроза и двое бросили возиться с телом, да нехай полежит, поди не убежит – посмеялись и поспешили в кандейку к налитому, нарезанному, наструганному.. Ну сели, выпили, закусили. Потом еще, потом еще, потом…Ну а вот теперь и… поговорить можно. Дальше как всегда и у всех, хорошие уважаемые люди… Ну когда еще пообщаться, как не сегодня. Идет застолье своим чередом, за приоткрытой дверью темнота, если вспомнить, куда приоткрыта эта дверь, станет страшно, но тем, кто каждый день сидит перед ней, а самое главное – за этой дверью работает, такие страхи неведомы. Навидались они такого…на работе этой. Поэтому и на некоторые их вольности на рабочем месте начальство смотрит сквозь пальцы. Иначе, наверное, и нельзя все это вытерпеть.

Ну ладно, что же дальше?

А дальше Матрена открыла глаза, но понять сразу, что вокруг нее и где она естественно не могла. Жутко болела голова и сведенные недавней судорогой челюсти. Полумрак кругом. И какой то красный полукруг перед глазами. Постепенно возвращаясь к жизни, она услышала звуки, потом поняла, что это голоса и, повернув голову, увидела свет, пробивающийся через приоткрытую дверь. Первая мысль зашумела еще невнятно, в голове: «Васька, сука, пьет без меня пока я тут сплю». Пошарила руками в темноте, «ну точно, вот козел бутылку спер и давит с друзяками-алкашами, такими же, как он». Да что это за полукруг закрывает снизу обзор на половину?

Матрена медленно поднялась и пошла в сторону приоткрытой двери. Когда на пороге кандея она появилась с воронкой во рту и что-то промычала сжатыми челюстями, двое сидели к ней спиной, а третий после удачно произнесенного тоста типа «За нас с вами и за х… с ними» держал стакан в одной руке, а бутерброд с килькой – в другой. Он довольно улыбался, умиротворенно смотрели на него блестящими осоловелыми глазами восхищенные его красноречием и уже порядком утомленные застольем коллеги. В тот момент, когда докладчик увидел в дверном проеме Мотю, одетую в один только номерок на большом пальце левой ноги, с окровавленной воронкой во рту, из-за которой едва выглядывали безумные от похмельной злости глаза, в помещении подсобки повисла такая тишина, что кивающие носом утомленные товарищи его сразу вскинули хмельные головы и вопросительно глянули на коллегу-собутыльника. Думаю, что они не успели оценить выражение его лица, потому как третий мгновенно развернулся на сто восемьдесят градусов и, издав звериный рев от которого вздрогнул бы весь Парк юрского периода, кинулся к стене и вошел в нее со всего маху, будто на пути его стены никакой и не было вовсе. Стена его, конечно же, остановила, мгновение он простоял распластанный в позе цыпленка табака, а затем как манекен отвалился от стены и рухнул на спину. В руках он по-прежнему держал стакан и бутерброд, только килька с него осталась на стене, прилипшая в жирном масляном пятне.

Матрена, не понимая, что происходит, опустила голову к ближнему из оставшихся в сознании и попыталась что-то сказать сжатыми челюстями. В этот момент ближний поднял взгляд: на него сверху надвигалось чудовище с кровавой воронкой во рту, из которой, как из пионерского горна неумехи – горниста доносилось нечто зловещее, а, переведя взгляд на безумные глаза Матрены, видавший виды профессионал рухнул с табурета, наповал. Последний из несчастной смены сидел за столом и как заводной повторял Ма! Ма! Ма! Желая все-таки получить объяснения, Матрена двинулась к нему, шаркая номерком по бетонному полу. Издав некий звук в том же стиле и тональности Юрского парка, обезумевший санитар кинулся в атаку, напролом, заложив крутой вираж где то между потолком и плинтусом, и снося перед собой все, что попадало под ноги выскочил в коридор.

А между тем улица смирилась с потерей одного из жителей, кто-то радовался будущему спокойствию и пожарной безопасности, кто-то жалел бедную пьяницу-инвалида. А в доме Матрены день и ночь не гас свет. От горя, а может и вовсе не от горя, гулял дни и ночи напролет последний ее сожитель со товарищи.

Прошла неделя, может две. Все как-то улеглось и успокоилось. Мой родственник, придя как-то с работы поздно вечером, обнаружил, что дома кончилось курево и побрел в ближайший ларек. Проходя мимо соседского палисадника увидел в темноте фигуру на скамейке и екнуло сердце, тут же успокоил себя – да нет, просто очень похоже. И тут из темноты донесся шепелявый, но вполне узнаваемый голос: шошед, шошед, поштой. У него обмякли ноги и холодный пот казалось прошиб спину вместе с фуфайкой. Ма.. Матрена, ты что-ли? Ну, а хто ишо- то. Я конешно. Дай двадшатку, с пеншии верну. Так ты это..начал приходить в себя родственник, ты вроде того…

Чаво тово? Шепелявлю што ли, так это шанитары в морге жубы выбили, шуки б…. нах….!! И она коротко поведала о своих делах не радостных. Сосед достал из кармана припасенные на курево червонцы и молча протянул Матрене… Шпашибо, шпашибо, шошед, прошепелявила та и растворилась в темноте. Медленно приходя в себя, он побрел в сторону дома. Долго не мог уснуть, сидел на крыльце, противная дрожь внезапно пробегала по телу. Даже курить и то не хотелось. Задремал под утро. Снились кошмары - Матрена с воронкой в окровавленном рту, горы выбитых зубов, которые санитары со смехом грузили лопатами в мешки и уносили куда-то за угол... Проснулся, вздрогнув, жена пристально смотрела на него и молчала. Тьфу, зараза, чего смотришь-то, не узнаешь что ли? Она улыбнулась: совсем что-то поседел ты у меня, дорогой, или просто не замечала раньше?

Однако поседеешь тут с вами, подумал он, но жене о вчерашней встрече ничего не сказал.