ВЫСТУПЛЕНИЕ ГЛАВНОГО СМОТРИТЕЛЯ ВОЛГО-ВЯТСКОЙ СЕКЦИИ АССОЦИАЦИИ ИСТ ТРЯСОГУЗКИНА В. В. НА СИМПОЗИУМЕ «ВОПРОСЫ ДЕМОГРАФИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ» Звуковая запись произведена и расшифрована секретарем председателя симпозиума Мамковой Р. А. Значит, так. Некоторые тут у вас считают, что детей находят в капусте. Бред. Вы сами-то представляете себе этот процесс? Это откуда придет в голову современному городскому человеку ехать в область и на загибающемся от крестоблошки колхозном поле месить жижу в надежде наткнуться на ребенка? А если сразу две пары набредут с разных сторон на одного и того же? Да они по судам замучаются таскаться, оспаривая первенство находки! А в это время второй ребенок, которого не нашли, подрастет и уйдет в леса тарзанить. Сплошное издевательство выйдет. Любому мало-мальски здравомыслящему человеку понятно, что доставкой детей заправляют аисты. Ну не в прямом смысле аисты, конечно. «АИСТ» - это так, название нашей ассоциации. Российской, с обособленными подразделениями в некоторых странах ближнего зарубежья. «Ассоциация Избирательных Способов Транспортировки» расшифровывается. Настоящих же аистов штуки три во всей ассоциации и осталось. И ни одного в моей секции. Все больше воробьи, да голуби. Сами посудите: на кой нам аисты? Они ведь по хуторкам да заимкам специализируются. А там с детьми нынче напряженка. На город же аистов не перебросишь – народ распугают, если летать, да в окна подглядывать начнут. Так что у нас в АИСТе аисты практически и не служат… Но это я отвлекся… Вот с какой проблемой хочу выступить. Достала неразбериха с ненужными детьми. Ведь мамки у вас тут… да не по разу… от неродившихся птенчиков своих отказываются… Эту моду как-то прекращать надо. Вы поймите, не за себя мне обидно – я работы не боюсь, привык. Мне детишек жалко. Возьмем для примера мою секцию. Когда только поступил на службу… тому двести четыре года назад… сколько их сердешных, так и не пошедших в мир по мамкиной вине было? Раз, два и обчелся. Ну натыкает себе крестьянка какая дурная нутренности спицами, отчего зачернеет у нее все живое, что к рождению готовилось на свет божий. Или барыня в кипятке посидит с тем же результатом. Раз в месяц такое случалось, много - два. А я ведь у себя сразу узнаю, что мамка над дитем насилие совершила. Ребеночек, который той мамке предназначался, крылышки теряет. Ага. Что? Какие крылышки? Да это я так, «крылышки» говорю. На самом деле у детишек наших, еще нерожденных два белых перышка на спинке. Такой пушок у лебедей, поближе к телу есть, знаете? Мягонький. От любого ветерка клонится, кучерявится. Ага, вот такие, значит, у них крылышки… Опять не о том я… Крылья-то у отказничков медленно отдираются, вместе с кожицей. Бывает, заглянешь такому за спину, а у него одно перо трепещет по ветру. На чем только держится… На граммчике ребячьей кожицы. Ему ведь и не больно. И не плачет он, нет. А только такого горемыку сразу видно, и за спину заглядывать не надо. Затихает он, ненастится сразу и глазищами своими на меня смотрит. Долго. Неотрывно. И взгляд, вроде, ребячий… а тяжелый… Будто спрашивает, почему это я, мол, на свет не рожусь? Ага. Еще и света не видал, а уже понимает, какая несправедливость с ним произошла. Мои-то птахи много нерожденным детишкам про жизнь земную поют, чтоб, значит, не боялись те к матерям лететь, рождаться. Я птичьего языка не разбираю, а только душой понимаю, о чем их трели, да чириканье. Такие вот песни примерно: …Самое прекрасное на Земле – яблоневый сад весной. Войдешь туда и подумаешь, что время перестало убегать. Забредешь в самую яблоневую чащобину. И станешь легким от цветочного духа. А глаза закроешь и все равно будешь видеть тысячи белоснежных мотыльков с розовыми прожилками, уцепившихся за строгие ветки. А ветер подует, и полетят мотыльки, закручивая хороводы вокруг деревьев. И тебе покажется, что ты хороводишь вместе с ними… Так вот они поют и про лес таежный, и про речку луговую, и про поля бескрайние. И выходит у них, что все на Земле – самое прекрасное. А дети, значит, слушают песни и ждут, не дождутся, чтобы родиться побыстрее и увидеть красоту земную своими глазами. А тот, у кого крылышки содрались, понимает, что уже и не увидит ничего. И застывает эта боль в его глазах… Путано объясняю, да? Отвлекаюсь… А за птенчиком, от которого мамка отказалась, приезжает телега дня через три. Увозит. Куда? То мне неведомо. Спрашивал у возницы, молчит он. Возница наш всегда молчит. Немой ли? Не знаю… Только и у него в глазах боль извивается. Видать, не очень там хорошо, куда он деток везет… Ага… Раньше-то, бывало, посадим такого детку горемычного в телегу и плачем вместе с птицами. Он ведь в телегу усядется, сгорбится, в коленки лицом упрется, да все спиной к нам норовит. А на спинке, по бокам от выпирающих лопаток ранки запекшиеся глаза мозолят… Вот и плачем мы. И я плачу. И птицы мои плачут. По-своему. А бывало, побежишь прочь от телеги, что детку увозит, кинешься лицом в землю и кажется, что земля тоже плачет. Плохо это все было. Но с тем, что теперь творится, не сравнить. Теперь ведь у нас, словно вьюжит и днем и ночью. Это, значит, крылышки содранные ветер носит. И так муторно на душе от этой бесконечной вьюги становится… И детки в своих гнездышках все больше молча сидят. Редко где лопотание несмышленое услышишь… А бывает, пройдешь мимо гнезд-то с детьми, а они за тобой голову поворачивают и все норовят в глаза смотреть: почему, почему, почему, мол… Увольняться хотел… Вот только кто на мое место пойдет? А хуже того – придет человек какой бездушный. Кто же наших деток жалеть будет, кто будет для них птичьи концерты налаживать? А телега по-прежнему ездит. Частенько… Раз в три дня. И садим на нее не одного ребенка, а гурьбою запихиваем. Бывает и сидеть-то им негде, бедняжкам бескрылым. Странно видеть – ватага ребятишек, да все молчат. Спины горбят, лопатками от неба отгораживаются. Ранки их красные солнце запекает. Только я теперь не плачу. И птица редко какая заведет жалостливую песню. Привыкли мы к горю-то этому. А это и есть самое страшное – душа у меня коростой покрылась, да та короста слезы наружу не пускает. Просто работа – раз в три дня собираю детишек молчащих, глазами больных – и в телегу. Ох, что это я вам все на жалость свою жалуюсь… Извините. В общем, неправильно все это. Запретили бы вы мамкам от детей отказываться… Как это вы себе представляете – «ненужный ребенок»? Мамке он не нужен, так мне, мне он нужен! Только ведь меня никто не спрашивает, знай, в телегу загружай… Что говорите? Демократия? Права женщины? Ах, да… Слышал что-то… Расскажу про это деткам, которые глазами мне душу выжигают, расскажу. Ну, помогло мое выступление этот ваш демографический кризис разрешить? Нет, наверное… Зря я это все тут… Спасибо, что послушали. Ээээ, подождите… Вот что еще хотел сказать… Может и пришло то время, когда надо рассекречивать нашу ассоциацию? Может, передачу какую по телевизору крутануть? Вдруг мамка, нутро себе выжечь задумавшая, увидит глазищи-то горемыки бескрылого, да и передумает? Вот такое мое предложение. Все одно – решать вам. А я уж как-нибудь с детишками справляться буду… Эх, увидеть бы вам ту вьюгу из крыльев, да в глазищи бы заглянуть… В глазищи-то те, которые несправедливостью никогда не виденного ими мира обижены… |