ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ, ИЛИ, ЗДРАВСТВУЙТЕ, ЭТО Я!

 

Мы не можем по своему усмотрению выбирать родителей, место и время нашего появления на Свет Божий. Всё происходит независимо от нас и наших желаний. И, Слава Богу, что не выбираем. А то человек существо беспокойное. И позволь ему родиться там, где он пожелает – горя не оберёшься. Хотя… горя и так хватает…

 

Когда начинаешь воспринимать действительность, то принимаешь всё, как должное, не зная, что можно жить лучше, богаче. В этом и состоит вся прелесть детства – радоваться тому,

что есть. В детские годы мы не задаём себе тех вопросов, какие возникают позже, уже в

другом, не столь наивном возрасте. Дети, как никто другой, сразу же приспосабливаются к тем условиям жизни, какие им преподнесла судьба.

Хотя всё это я пишу о том, что было когда-то. Сейчас многое, если не всё, изменилось…

 

Иногда мне хочется точно определить время, когда я начала понимать, что дышу, вижу,

слышу, а, значит - живу! Возможно ли это?

Или мы узнаем подробности о себе от близких нам людей? И потом, всю оставшуюся жизнь, помним, хотя это и невозможно, о тех событиях, которые произошли в раннем детстве - о первой улыбке, слезинке, обиде, первых неуверенных шажках в сложную и непонятную Жизнь…

 

Мне видится, как однажды сидела я в ярко освещённой комнате на огромной металлической кровати. И мама, совсем ещё молоденькая девчонка, красивая и добрая, шутливо пугала меня каким-то зверьком. И хохотала задорно. И кажется мне, что такого смеха я больше никогда от неё и не слышала. С годами добрая и нежная мама превратилась в сурового несгибаемого человека. И лишь сейчас тяжёлая неизлечимая болезнь примирила её со всеми невзгодами прошлого, настоящего и будущего…

Вернула мягкость и нежность, потерянные ею в далёкой молодости… Но поздно…

 

И металлическая кровать с большими шарами на высокой кованой спинке, и чернобурка с лисьей головкой и лапками - существовали. Очень скоро меховой воротник, который по моде тех лет мама набрасывала поверх нового зимнего пальто, перешёл в руки работников городского ломбарда. Как и перламутровый бинокль, мечта заядлых театралов, и несколько золотых колец, которые, почему-то не забрал отец, уходя из дома.

И лишь два из них сохранились:

Маленький в виде ромбика перстенёк с утерянными камешками - у сестры, и мамино обручальное кольцо, подаренное ей мужем и ставшее впоследствии моим.

Но ни сестра моя, ни я - их не носим...

 

…С новым маминым пальто произошла занимательная история, которая, впрочем, не была такой уж радостной. Надев в первый раз пальто, сшитое из дорогого материала, она спешила по своим делам, стараясь не запачкать обновку в подтаявшем снегу. Случайная машина специально проехала рядом с матерью и забрызгала её с ног до головы густой чёрной массой талого снега. И эту историю, наверное, я услышала много позже, когда подросла.

Но почему я так явственно представляю себе и новое элегантное пальто, и грузовик, и даже шофёра, который специально обрызгал мою маму грязью?!

 

Всплывает в сознании и лицо родного дяди, маминого брата, наклонившегося над моей кроваткой. Он всегда говорил громко и весело, утаивая часто то, что его действительно беспокоило.

 

Так и в дальнейшей своей жизни он неизменно стремился быть весёлым, чтобы никого из близких ему людей ненароком не огорчить. Дядя часто приводил в наш дом подружек для знакомства со своей мамой, моей бабушкой. Бабушке они не нравились и потому быстро исчезали с нашего горизонта, не успев оставить свой след в истории семьи.

 

Дядя прислушивался к мнению матери. Но решающим было то, что он не желал жениться.

И потому не торопился с выбором суженой. Возвращаясь под утро с очередного свидания, он оглашал наш переулок громким пением. А утром соседи жаловались на него бабушке. Бабушка корила сына, а он щёлкал семечки, подтрунивал надо мной и моей сестрой и напевал какую-нибудь весёленькую песенку…

 

Мне кажется, что я помню и то, как будущий тётин муж принёс мне подарок. А мама просила меня поцеловать его и тем выразить свою благодарность. Но я упрямо сжимала губы. Мне всегда сложно было просто подойти к кому-нибудь, обнять, прижаться, выразить любым доступным способом любовь. Сентиментальность не приветствовалась.

Лишь достигнув зрелости, начинаешь понимать, как короток жизненный путь каждого из нас, и, что слова любви и благодарности надо говорить дорогим людям при любой возможности…

 

Я знаю, что родилась с очень маленьким весом. И что маме запрещали вообще меня рожать. У неё был врождённый порок сердца, который бесследно исчез после моего рождения. О ней и её поразительном выздоровлении в районной поликлинике рассказывали студентам-практикантам. И случай этот даже описывался в каком-то медицинском журнале, а, может, и в учебнике, как уникальный. Но её мужу, моему несостоявшемуся отцу, наверняка было всё равно, потому что буянить он не переставал.

 

Говорят, маленькие дети - проворные. В инкубаторе я не лежала.

И килограммы свои недостающие быстро набрала. И вообще, со слов родственников, была спокойным ребёнком.

 

Если бы знать, где «упадёшь», да ещё и не по своей вине! Если бы можно было предугадать, предотвратить действия других людей, из-за которых твоя едва начавшаяся хрупкая жизнь уже превратилась в ад!

Если бы, если бы…

 

Нет, всё происходит так, как происходит. И ничего нельзя изменить… ничего…

Беспощадная ли судьба, жестокий ли рок или всего лишь бабушкина незамужняя сестра Хамелька (так называли её в семье), нанесли удар такой силы и мощи, что устоять пред ним было просто невозможно.

 

Старая дева, отказавшаяся создать свою собственную семью, любила жить в семьях братьев и сестёр. Нянчиться с их детьми. Или с детьми знакомых, а порой и почти незнакомых ей людей.

 

Своевольная, она никогда никому не подчинялась. Делала то, что приходило ей на ум.

Как-то раз Хамелька появилась в нашей тесной квартирке с девочкой лет пяти от роду.

Зачем своенравная родственница привела её к нам? На этот вопрос уже не у кого получить ответ. Девочка эта жила в другом городе. И звали её Ниной.

И как выяснилось много позже, в то время она болела тяжелейшей формой туберкулёза.

Чихала, кашляла, брызгала слюной она во все стороны, не переставая. Ну, я и попалась…

Мою сестру, к счастью, не задела коварная болезнь Нины. Меня же на долгие годы уложила в постель. Чаще - на больничную койку.

 

Чтобы спасти, меня даже «продали» за три рубля молодой женщине, у которой тоже была малюсенькая девочка.

Эту символическую куплю-продажу организовала бабушка. Она попыталась и таким способом отвадить болезнь....

 

Нина же исчезла, а беда осталась. И ворота не надо было отворять. Ей, этой беде, широко открыли двери…

 

Только благодаря невероятным усилиям моей матери вечные пневмонии так и не перешли в туберкулёз лёгких. Или, как тогда называли эту страшную болезнь, в чахотку.

Мама уволилась с обувной фабрики, где её все знали, уважали и помогали, чем могли, и устроилась нянечкой в детскую больницу. Вычищала, убирала, таскала… И так до пенсии…

И в новом коллективе её уважали за чистоплотность, усердие и… молчаливость. Она никого не обсуждала, не обговаривала. Всегда была погружена в тяжкие думы, как выжить…

А было ей тогда лет двадцать пять, не более. Двое детей, отсутствие мужа и денег, чужая съёмная квартира и куча родственников, которым негде и не за что было жить…

Моя мама – сильная женщина. Она выстояла…

 

Любое заболевание, если оно не вылечивается сразу, а длится годами, меняет многое в укладе семьи. Болезнь приносит волнение и тревогу. И никто уже не может жить, пусть и сложной, но прежней жизнью…

А я из спокойного упитанного ребёнка превратилась в маленький комочек нервов.

Постоянные антибиотики, больничные палаты, переполненные детьми разных возрастов, чужие люди вокруг - всё это заставляло тревожно биться детское сердечко, тосковать по дому, маме, по всему тому, что привычно, понятно и не вызывает раздражение и страх. Белый цвет медицинских халатов и больничных стен вызывал нервное расстройство…

Но человек привыкает ко всему. И примиряется со всем…

В иные времена казалось, что болезнь постепенно забирает мою жизнь.

Дядя, мамин брат, часто приносил огромные кислородные подушки.

Но они мало помогали. Постоянный кашель, выворачивающий все внутренности на изнанку, убивал…

 

Однажды дядя кому-то помешал в трамвае. И его на полном ходу выбросили вместе с кислородными подушками. Он и по сей день вспоминает тот случай. И ему и сейчас становиться страшно при мысли, что он мог не успеть их мне принести…

Такова жизнь. Горе одних часто не задевает других…

 

Не приведи тогда бабушкина сестра чужого больного ребёнка к нам в дом, многое, наверное, сложилось бы не так, как сложилось.

 

Но есть то, что есть. Время невозможно повернуть назад. И ничего нельзя изменить.

Доля у каждого из нас своя. И жизнь каждый из нас должен прожить свою, какой бы тяжёлой и несправедливой она не была.

Я поздно сделала свои первые шаги в жизни. И мне тяжело было ходить, дышать и... просто жить – полноценно и интересно. Доводилось носить тяжёлую неудобную обувь со вставленными внутри неё специальными стельками, потому что болезнь добралась и до ног. Они начали усыхать...

 

Очень часто за ошибки одних расплачиваются другие, невиновные…

Лет до шести моя жизнь состояла только из лекарств и болезней. Я жила, держась за мамину юбку, не подпуская к себе никого: ни чужих, ни близких людей. Долгие годы мне казалось, что только мама может спасти и уберечь от напастей и неурядиц в жизни…

Но порой судьба даёт нам шанс изменить что-то вокруг себя и измениться самим.

И всё же самый долгий, самый длинный и тернистый путь – это путь к себе самому!