С девяти до пяти твоя жизнь для страны. Неуёмная скука, четыре стены и привычка мириться с хроническим чувством вины. Ты не помнишь, кем был, ты не понял, кем стал. Может быть, заболел, но скорее – устал, и не первую ночь тебе снятся кошмарные сны. Кончился день, как обычно, в полвосьмого, и ничего для тебя уже не ново: в кухню свою ты зашёл, не чувствуя ног. Снова вино, снова твои мысли где-то там далеко, и в трамвае без билета в гости к тебе едет твой непризнанный бог. Ты молчишь, тебе больше не хочется пить, но иначе в тебе нет желания жить: научившийся петь, ты, увы, разучился любить. Только дым сигарет, твой усердный палач, лечит душу твою, словно опытный врач: ведь она опустела. Давно опустела – хоть плачь. В кухне твоей всё уже давно застыло: грязный стакан, тряпка и кусочек мыла, только вода точит тонкой струйкой сталь. Ты же молчишь, под тобою старый ящик, может быть спишь, может быть тихонько плачешь, но никому – никому тебя не жаль. |