Отцветало лето перед дефолтом – лето с ливнями, градом и ураганами. Лето богатое на события и потому запоминающееся. Сошлись мы этим летом с Валерманом на почве начинающегося хронического алкоголизма и любви к растлению юных пушистых белявых, чернявых и рыже-кучерявых созданий. Были коллегами – сеяли напропалую разумное, доброе и вечное в тогда еще престижном Усть-N-ском ПТУ.

 

Валерман выглядел вруном, болтуном и хохотуном – легким человеком. Только немногие знали, что в начале девяностых он вернулся с таджико-афганской границы контуженным на всю голову нелюдимым и постаревшим хомбре. Вернулся в погонах старшего сержанта - и не только значки сверкали тогда на его форме… Об армии распространялся мало: вспоминал как вечерами сидели у костра в котором горели мешки с дурью, и как отправил на госпитальную койку двух московских чмырей, которые получили посылку и ночью точили ее втихушку, за палаткой…

 

В середине июля Валерман развелся с женой, и мы пили уже где-то недели две. Хозяин квартиры начинал свое утро с похода в магазин, мы же с Валерманом в люди не вылезали – автономили. Периодически появлялись перед нами знакомые и незнакомые влагалища, хари и лица разной степени приятности и опрятности. С каждым днем здоровья оставалось все меньше и меньше. На первом рассвете третьей недели в минуты сомнений и тягостных раздумий после пробуждения (сон алкоголика крепок, но краток) я услышал цоканье по коридору:

– Цок-цок-цок…

 

Думаю, не стоит описывать мои ощущения от этого звука. Владея теорией запойных явлений, сделал я единственный логичный вывод – это поступь белочки. Какова же была моя радость, когда, подняв голову, я увидел Валермана – он стоял, держась за дверной косяк, и подозрительно смотрел на меня мутными глазами. Переведя взгляд на ступни Валермана, я осознал причину цоканья – ногти на ногах отросли и завернулись вниз – именно ногти и цокали по паркету.

 

Изумленно, но внимательно рассмотрев сей феномен, мы с Валерманом синхронно осознали, что запой окончен и нас ждут великие дела. Измученная нарзаном душа требовала финансового освобождения от депрессии. Этим же утром мы наметили шкурное дельце в диких лесостепях Тульской области. В подробности не вдаюсь, скажу только, что для осуществления нашего мероприятия необходимы были две вещи – наличие базы и хотя бы небольшая «крыша». Первая пенка была представлена случайной двухлетней давности подругой Валермана, а вторая намечалась в лице его же дальнего родственника из прокуратуры одного из административных районов этой Богом забытой резервации.

 

Спустя пару дней, в провинциальном Мухосранске, Валерман знакомил меня с любимым родственником, которого мы сразу окрестили «Прокурором». Тот оказался тщедушного вида вьюношем только что окончившим какое-то военно-прокурорское ПТУ. Своими очками и глистообразным телом он напоминал закадычного дружочка Винни-Пуха – братца Кролика. При всей видимой хлипкости, амбиций наш новоявленный товарищ успел нахвататься, вследствие чего имел немного борзый и оттого довольно глупый вид. Впрочем, последнее обстоятельство, никак не могло помешать нашему мероприятию.

 

Пятничным вечером, затарившись всем необходимым для полноценного попадания в гости, мы погрузились в хищную Валерманову девятину. По тем годам выглядела она достойно – темно серый металлик, задранный зад, литые диски, высокая панель, кожаные чехлы. Прокурора определили на заднее сиденье и немедленно изолировали от беседы громкой музыкой. Там он время от времени доставал свою ксиву и разглядывал ее с таким неподдельным умилением, что у меня начало складываться ощущение: не будь нас с Валерманом, слуга закона уже мастурбировал бы на свой мандат.

 

Приблизительно через пару часов мы передислоцировались из Мухосранска в деревню Буево-Кукуево где обитала экс-подруга Валермана. Кукуево встретило нас накрапывающим дождем, непролазной грязью и наличием электрического освещения только возле клуба. Пелотка обреталась где-то за оврагом. Местоположение искомого оврага распознать было трудно – тьма стояла непроглядная.

 

Оставив Валермана с машиной отлавливать местных жителей на подступах к клубу, мы с Прокурором пошли в разведку. В полной темноте, при отсутствии твердого покрытия под ногами, передвигаться было довольно проблематично. Призванный нам в помощь коробок спичек сразу отсырел – спички наотрез отказывались гореть. Шли на ощупь. Как назло не попадалось ни души. Наконец наметился уклон вниз, что слегка взбодрило – видимо мы подступали к вожделенному оврагу. Пару раз свалившись на мокрую траву, и почти не испачкавшись, мы все-таки добрались до днища этого каверза природы, оказавшегося среднего размера балкой. Совсем уж было собравшись форсировать противоположный склон, я вдруг почувствовал, что рядом с нами кто-то дышит. Прокурор тоже всосал данное обстоятельство и пустил негромкого скворчащего шептуна. Теперь мне уже не нужно было напрягать зрение, чтобы понять, что слуга закона находится рядом. Наш случайный встречник молчал и довольно громко дышал. Прокурор пришел в себя и начал диалог:

 

– Здравствуйте, мы сотрудники прокуратуры Мухосранского района, не могли бы вы нам подсказать, где живет гражданка Буйкина? Не подумайте плохого – мы ее знакомые, – все это Прокурор выдал в едином речевом порыве.

 

Овражно-балочная особа продолжала молчать. Становилось не по себе, я потихоньку отшагнул от Прокурора. Тот не унимался, достал спички, сложил их в щепоть и таки умудрился зажечь. Быстренько достал свою ксиву и, освещая ее, повторил текст слово в слово, однако значительно убыстрив темп. При этом он подслеповато щурился и моргал - видимо пламя слегка ослепило его. Я же во все глаза разглядывал ночного незнакомца. Когда, наконец, разглядел - своим громким выражением радости заставил представителя власти запустить еще одного, на этот раз переливающегося шептуна. «Молчун» тоже изрядно взволновался – только копыта застучали. До сих пор не пойму что могла делать оседланная лошадь в такое время в таком месте…

 

Как-то сразу решили возвращаться к клубу – блужданье в темноте утомило, хотя и немного развлекло. Решение было правильным – Валерман уже ныдыбыл какого-то синяка, готового почти бескорыстно помочь нам. Медленно крадясь в ночи на первой передаче, причалили мы ко двору. Валермановская пелотка оказалась взбалмошной ширококостной селянкой и радостно заявила, что живет с мамой. Мы с Валерманом сразу приуныли. Заметив изменение настроения, пелотка заверила нас в совершеннейшей лояльности своей почтенной матушки. Кроме того, она сообщила нам о наличии в летней веранде еще двух селянок – ейных подруг. Нельзя сказать, что данная новость заставила мое сердце биться чаще, чего не скажешь о Прокуроре – он весь аж залоснился и раздался в плечах. По всему видать было, что его жадность до известного процесса почти такая же, как у Валермана. Наследственное видать.

 

Перед тем как выдвигаться за столы успели мы пронаблюдать еще один казус. У Валермана была привычка: перед тем как выпустить газы он протягивал кому-нибудь палец, чтоб за него дернули – подергивание как бы открывало какой-то спусковой механизм. Данный трюк Валерман проделал и в этот раз, чем очень вдохновил Прокурора, который решил повторить номер и сунул свой палец Валерману. Не знаю, что это было. То ли Валерман сильно дернул за палец, то ли начинающий слуга закона еще не оправился от встречи с лошадью, но газоизвержения как такового не вышло и глаза у Прокурора вдруг сделались испуганные. Он резко засунул руку в штаны и ломанулся в расположенный рядом малинник. Тут мы с Валерманом прочухали, что при попытке слегка взорваться Прокурор не рассчитал усилия и отложил мину. Через десять минут обосрышь появился из кустов и тусклым голосом сообщил нам, что с трусами пришлось расстаться, после чего все мы направились в дом, держась от Прокурора на приличной дистанции.

 

Разулись в прихожей, прошли в трапезный зал, куда уже переместились подружки нашей пелотки и ее мамо. Мамо, вытирая руки об фартук, встретила нас словами:

– Чую, чую гостечков дорогих!

 

После ее приветствия мы с Валерманом не сговариваясь, посмотрели на Прокурора, а тот отчего-то густо покраснел и стал теребить свои очки. Мамо выпила несколько стопочек и удалилась в опочивальню. Мы же продолжили застолье, с удовольствием наблюдая на лицах селянок здоровый румянец и горящие энтузиазмом предвкушающие соитие блестящие глаза. «В каждом глазе по пачке буев», - говаривал в таких случаях Валерман.

 

Окончательно и бесповоротно нажравшись, рассортировались по койкам. Валерман остался в доме. Я с сисястой белобрысой пелоткой отчалил в летнюю веранду, а трезвый, почти не пивший Прокурор, с самой страшной телкой, эпизодически вздыхая, полез на сеновал. Настроение было хорошим – нас настигало умиротворение. Мы беззаботно представляли, что на сегодня все наши приключения окончены….

 

Я проснулся от визга. Слышали, как визжат свиньи, когда их режут? Примерно такой визг был и сейчас, еще и перемежающийся матершинами. Справедливо полагая, что если бы было что-то серьезное, то кричали бы «Пожар», я неторопливо начал одеваться. «Моей» пелотки рядом уже не было. Наконец одевшись, я выдвинулся в сарай, на чердаке которого и находился сеновал, ставший теперь источником звука. На месте действия обнаружилась следующая картина: в дверях стояла мамо, почему-то со скалкой в руке, в углу сидела «прокурорская» пелотка с залитым кровью лицом и всхлипывала. Подружки пытались привести ее в порядок. Над этой композицией возвышался в одних трусах и правом полуспущенном носке Валерман – его полный скорби взгляд был устремлен вверх, на сеновал, откуда продолжал раздаваться визг и стенания. Мое появление вывело Валермана из оцепенения.

 

– Хватит кричать, давай уже слезай! – он обратил свой глас к любимому родственнику.

После секундной тишины мы получили визжащий ответ:

– Пусть они все выйдут отсюда!

 

Логично рассудив, что под этим обращением подразумевается женская половина, я попросил мамо и пелоток на время покинуть помещение, что они незамедлительно проделали. Прикрыв дверь в сарай, я стал наблюдать явление Прокурора. Он, совершенно голый, спускался по лесенке какими-то неловкими шажками, одной рукой держась за лесенку, другой, удерживая что-то впереди себя. Валерман поддержал его под локоть, Прокурор встал на землю и медленно повернулся. Хорошо, что я стоял возле стены, иначе непременно упал бы: ноги и живот обретенного нами товарища были окровавлены, в правом кулаке он зажимал свою шнягу – кровь сочилась между пальцев. То, что обычно называют крайней плотью, висело как бы «на соплях». Я перевел взгляд на Валермана – его задумчивое лицо выражало неразрешимую диллему из серии: «Что ты будешь делать, если твоего лучшего друга куснёт в пах ядовитая змея?»…

 

Не буду утомлять описанием разруливания ситуации с мамо и пелотками, а также готичной картиной доставки травмированного в районную больницу. По словам Прокурора и пелотки выходило, что никто, в общем-то, не виноват. Травма возникла во время процедуры орального секса, когда в самый ответственный момент на грудь служителю закона прыгнула крыса, чем доставила ему безусловный дискомфорт, заставив жутко, до судороги испугаться. Пелотка же, взращенная на натуральных продуктах и свежем воздухе, имела зубы идеального качества, что Прокурор не преминул ощутить на своей шкуре и шкурке.

 

Дежурным хирургом в ту ночь была женщина. Странно, но она мне сразу не понравилось. Особенно неприятны были заметные под коротким халатом кривые и волосатые ноги. Понимая, что наш пациент большого энтузиазма у медперсонала не вызывает свои нижайшие просьбы к врачихе мы подкрепили зелененьким полтинником. После этого, заверенные в пустяковости и однозначном положительном исходе операции, сели в коридоре дожидаться ее окончания. Примерно через час, из операционной вынырнул поддатый грузин-анестезиолог, хамовато подмигнул нам и на все хирургическое отделение прогундосил:

 

– Готов мусульманин!

 

Чуть позже появилась хирургичка и, доложив об успешном окончании обрезания и зашивания, предложила нам придти назавтра с утра. С чувством выполненного долга, измотанные и обессиленные мы с Валерманом покинули сей дом спасения тел и душ, переместившись в боевую девятку, дабы встретить там занимающийся рассвет.

 

Решив, что Прокурору надо дать выспаться, не торопясь, закупив на рынке фруктов, нарисовались в больнице мы только к обеду. Нас сразу проводили к потерпевшему. Видон у него был не из лучших. На бледном лице торчал заострившийся нос, близорукие глаза ввалились, вокруг них чернели круги. Однако наше появление его ощутимо обрадовало. Сказал, что от наркоза отошел легко и уже фланировал по коридору и даже выходил на балкон. Предложил прогуляться с ним до туалета. Плотная повязка позволяла передвигаться, хотя и в раскоряку. В туалете Прокурор почему-то задержался и когда, наконец, вышел - на него было больно смотреть.

 

– Не могу поссать…- поднял на нас глаза и едва не заплакал.

Валерман сразу смекнул, что дело неладно и скомандовал:

– Пошли к хирургу!

 

Ночная хирургичка. естественно, уже сменилась, в ординаторской сидел шкафообразный молодой субъект полуславянской наружности, живо напомнивший мне знакомого рубщика мяса с колхозного рынка. Объяснили ему ситуацию. Тот недолго думая, завел нас в гнойную операционную, уложил Прокурора на стол и заявил нам с Валерманом:

 

– Я буду разматывать эту фигню, а вы держите его голову, чтоб он не смотрел.

Немного повозившись, Шкаф разрезал первую повязку. Прокурор сразу запричитал:

– Кровь, кровь, я весь истекаю кровью!

 

Мы с Валерманом сначала наладились поржать – никакой крови не было, наш прокурорский кореш просто обоссался…бинт уже не перетягивал канал, и теплая моча потекла по бедрам, создавая для пациента иллюзию кровотечения. Так вот, я уже открыл рот, чтоб вслух так громко улыбнутся, но тут Шкаф снял повязку до конца… Вы когда-нибудь, варили сардельки или сосиски? Наверняка. И наверняка хоть раз, но забывали вовремя выключить газ. Было такое? Так вот – нам представлялось зрелище такой же переваренной, полопавшейся сардельки, но только это была не сарделька, а бывший пенис Валерманова братца Прокурора.

 

От ужасного зрелища нас в ту же минуту отвлекла душераздирающая тирада Шкафа. Я моментально проникся к нему уважением. Не зря видно парень в медицинском своем ПТУ учился – такие мощные переливы устной народной речи перемежающиеся с медицинскими терминами нам с Валерманом приходилось слышать впервые. Когда оторопь прошла мы, наконец, начали внимать словам Шкафа – они постепенно приобретали смысловую нагрузку. Выходило, что эта [вырезано цензурой] волосатокривоногая [вырезано цензурой] хирургичка была в своей женской [вырезано цензурой] сущности крайне далека от урологии. И не учла того, что половой член меняет свои размеры в зависимости от притока крови к нему. Другими словами, сделав операцию нашему подопечному, перетянула конец Прокурора тугой повязкой – как если бы это был обычный палец. Итогом и послужило наблюдаемое нами теперь безобразие. Из ступора вывели слова Шкафа:

 

– Ваш кореш кажись отключился…

Видать у Прокурора все-таки сдали нервы – наслушался врача и на нас напуганных насмотрелся, бедолага…

– Еще момент парни,- продолжил Шкаф, - сразу говорю: я операцию делать не буду, пусть кто делал тот и переделывает, поймите меня правильно…

 

Я посмотрел на Валермана с опаской – именно в такие моменты у него обычно падала планка. Однако на этот раз он сдержался – только глубоко вдохнул и спросил у Шкафа адрес хирургички…

 

Через полчаса она уже была в больнице и перешивала получившего по вене Прокурора…Через три дня Прокурора выписали. Все это время мы с Валерманом базировались в Буево-Кукуево и достаточно успешно сумели завершить дельце, для реализации которого и прибыли в эти чудные края.

 

Прокурор при выписке был грустен и горд. Стоя на больничных ступенях, он посмотрел на нас сверху вниз, поправил очки на переносице и пафосно вымолвил следующее:

 

– Это вам не у бабушки со стола пышки воровать.

 

После чего проследовал к машине, открыл дверь и уселся на заднее сидение. Мы с Валерманом недоуменно переглянулись и вслед за служителем закона заняли посадочные места.

 

Выписали Прокурора поздним вечером, в обход правил, по нашей настоятельной просьбе – на его работе могли возникнуть проблемы, поскольку афишировать причину своей задержки он не собирался. Решено было срезать крючок в полсотни километров проехав мимо мемориала «Куликово Поле» по ремонтирующейся трассе, благо с прокурорской ксивой можно было, не боясь ехать под любой кирпич. Дорога была жутко разбитой и пустынной - за час пути нам не встретилось ни одной машины. Уже стемнело, когда мы подъехали к Куликову Полю, и именно тут взяла да и полетела какая-то хитрая запчасть. Понимая, что помощи от автолюбителей нам не дождаться, проклиная всех и вся, мы с Валерманом подкатили машину к обочине, и пошли к музею, сзади тащился, уже было повеселевший, а теперь вновь грустный Прокурор.

 

Кто ни разу не был на Куликовом Поле: это мемориальный парковый комплекс с памятником воинам Дмитрия Донского в виде огромной колонны. В центре комплекса здание церковного типа – музей, к нему то мы и направились. Встретил нас бойкий сухонький дедок пропитого вида. Распознав в нас ветеранов Куликовской битвы, он моментально внял нашему горю. Когда же узнал, что мы готовы расстаться с любой необходимой суммой денег – так вообще расплылся. Оседлал свою сивку-бурку и через сорок минут – пока мы разглядывали музейные экспонаты, приволок из ближайшей деревни две четверти самогона, свежеощипаных курей и баян. После этого сообщил, что через час будут девки, а завтра к обеду привезут новую запчасть. Мы с Валерманом немедленно взбодрились, Прокурор незамедлительно приуныл.

 

Самогон оказался высшего сорта, хоть и немного мутноватый. Помните сразу слева от входа в музей доспехи русского и монголо-татарского воина? Видели зазубрины на мечах? Так вот, часть зазубрин появилось в эту ночь, когда мы с Валерманом уложив уставшего сторожа баиньки, конкретно гашеные, примерили доспехи и пошли мечами рубить дрова для костра. Как сейчас помню – древние девайсы сильно жали, шлем вообще держался только на макушке и постоянно падал. Года три после этой ночи, я избегал посещать Куликово Поле – боялся увидеть поредевшие заросли кустарников вокруг мемориала…

 

Кур жарили, насадив на копья. Две пришедшие на огонек пелотки только охали, восхищенно глядя на молодецкие забавы потомков Дмитрия Донского, хотя возможно и Мамая…От души намахавшись всеми видами оружия мы начали веселить вошедшего в кому Прокурора – он напрочь отказывался от спиртного. Валерман взял баян. То был музыкально-артистический шедевр. Напор и мощь. Не пьяные разухабистые быдломатани на свадьбах и не фригидно-беспонтовое инструментальное музицирование на концертах. Валерман умел и любил играть. Видели, как играет на баяне Гарик Сукачев? Вот примерно так же отработал Валерман. От «Вставайте люди русские!» до сих пор мурашки по телу - даже сторож во сне пытался подпевать. Телки сцали кипятком.

 

Наконец угомонились. Спать легли вповалку все вместе – в подсобке, расстелив тряпки сторожа. Пелотки легли между мной и Валерманом, Прокурор притулился с краю. Уснуть сразу не удалось – пробило на процесс, причем и меня и Валермана. Думал все пройдет без лишнего звукопотрясения, ан нет, то ли дамы попались такие страстные, толи выделывались они друг перед другом – тесное помещение подсобки наполнилось охами и ахами. Кое-как на бычьем реву кончил. Смотрю: Прокурор пропал.

 

Прикинув, что с такой кармой от чувака можно ожидать чего угодно, отлепив от себя пелотку, я выдвинулся на поиски. Искать долго не пришлось, за дверью подсобки стоял старенький холодильник «Полюс». Перед холодильником, взгромоздившись на табуретку, стоял Прокурор. Я перевел взгляд ниже: коленом придерживая дверцу в морозилку, многострадальный слуга закона обеими руками пытался засунуть туда свою почерневшую елдовину – сейчас она была похожа на мемориальную колонну паркового комплекса Куликово Поле. Сзади подошел Валерман и сразу достиг той же степени изумления что и я. Мы стояли и молча смотрели на неловкие попытки надругательства над старой морозильной камерой.

Прокурор, ощутив чужое присутствие, наконец, повернулся и посмотрел на нас глазами испражняющегося пса:

 

– Ребята, поймите, от этих стонов у меня встает, а врач сказал что нельзя – могут разойтись швы… вот я его и охлаждаю… – он замолчал и заплакал, сразу став похожим на ребенка – большого несчастного ребенка…