Кристенсен сказал ей о том, что каждый новый взмах ресниц – кадр в ее кино под названием жизнь. Она надела на себя свою любимую улыбку – задумчивую.

Так получается, что мы тут снимаем фильм. В этой жизни мы на сцене? Глаза заморгали, и ей стало страшно и страшно интересно.

Как бы не получилась ее история слишком занудной, слишком скучной или, как ни страшно произносить это, слишком затянутой. Тот, кто сейчас ее снимает на черную изоленту, проткнутую дыроколом по краям. он кто ? Что ему нравится? Что его интересует? Что хочет он увидеть и передать ее глазами?

Куда отправит ее сценарий за поворотом? Шуршашее радио запело где-то очень далеко. Такую музыку она не любила, но изолента фиксировала все. Интересно, а где же монтажер? Ей бы хотелось с ним обсудить некоторые вопросы.

Она перестала спать по ночам и ее глаза стали щелкать бесконечно. Изображение помутнилось. Мир превратился в картину Пикассо, мир был создан из размытости и намеков. Никто не знал, чего ждать.

Когда она встала, на улице лил дождь. По дороге шел одинокий клоун в зеленом парике и со связкой грустных шариков в руках. У него были чулки цвета зебры и ботинки большого размера. Судя по смотрящему в асфальт розовому носу, и у клоунов бывает непогода. Она слабыми руками открыла шпингалет, чтобы высунуться наполовину под душ своего дождя из окна. Ей стало цветочно. Клоун испугался ее странности и засеменил по направлению к горизонту, дежурно припрыгивая. Через какое-то время она поняла, что клоун сядет в старый кабриолет.

Смена декораций. Дальше она повернула направо. Столкновение. Ей встретился задумчивый верблюд. Он подарил ей кактус. Теперь ее сердце в колючках.

Она попала в пустыню. Песок и солнце скучали по морю вместе с ней. Еще ей не хватало Льва. Статный и мужественный, он мог бы нести ее на своей спине и гладить хвостом с кисточкой. Она устала. Встретить бы хоть кого угодно.

Она на дороге, по которой шел клоун. У него заплаканное лицо и чуть потекшая белая пудра. Черная тушь размазана по лицу. Он превращается в карандашный набросок и уже ничего нельзя сделать. Откуда-то дует самый свободный в мире ветер. Клоун улетел. Она бежит за ним. И понимает, что в руках у нее воздушные шарики. Как это? Никого не видящая из-за слез, она, чуть наклонившись вперед, гордо идет по дороге с белой полосой в центре. Разобраться бы с собой. Ломаются карандаши под ее ногами. Она понимает, что идет по рукописи. Каждый шаг – новая буква. Прочитать, понять. Нет. Все теперь слишком запуталось. Она не знает, что делать. Ей столько всего хочется сказать. Но вместо этого она начинает смеяться. Смеяться так заливисто, резко и громко, что никто не может понять, что происходит. Она сидит на коленях на высокой скале и смеется во всю глотку. Так, чтобы слезы брызнули из глаз. Из смеха родился клоун.