Терезырин сказал:

– Какие красивые чулки!

Вера Бабенко сказала:

– Вам нравятся мои чулки?

Терезырин сказал:

– Да! Даже очень, – и схватился за них руками.

Вера сказала:

– А почему вам нравятся мои чулки?

Терезырин сказал:

– Аж… ажурные.

Вера Бабенко подняла юбку и сказала:

– А видите, какие они длинные?

Терезырин сказал:

– Да, ой, какие дли–и–иные…

Бабенко сказала:

– Но вот тут они уже кончаются. Там уже голяшки идут.

– Ой, к-какие, прям-м-м… – сказал Терезырин.

– У меня, да, пряменькие ножки, очень даже, – сказала Вера, – только в бедрах я довольно широкая.

– Посмотрим? – сказал Терезырин.

– Нельзя, – сказала Вера Бабенко, – я там без ничего.

Терезырин опустился на колени.

Бабенко сказала:

– Зачем вы встали на колени?

Терезырин поцеловал ее левую ногу повыше чулка.

Просто всю память отшибло, что ли? Терезырин-то поцеловал ее правую ногу повыше чулка! И сказал:

– Вот зачем.

Вера сказала:

– Зачем вы поднимаете юбку выше? Я же вам сказала, что я без ничего.

Но Терезырин, все-таки, поднял и сказал:

– Ничего, ничего, нич-ч-чег…

– О-о-о! – сказала Вера Бабенко. – Ой! Ктой-то в окно смотрит.

Терезырин оглянулся и сказал:

– То мой попутчик Мрачнелло Настроянни! – и кэ-эк махнул в лунном свете:

– Нич-чего, нич-чего, нич-чего…

А Мрачнелло Настроянни понятливо отошел от стрелочной будки, до которой они с Терезыриным аж от самой Хацепетовки вот вместе доехали. И в ожидании импопутного поезда стал сочинять. Всякое там:

 

Понять нам этих не дано,

Нам обещающих: «Да!.. Но...»

 

Этот Мрачнелло Настроянни, конечно, и сам не знал, что еще бы сказать к месту и времени, потому что был не поэтом, а портным. Собственно говоря, он был не совсем и портным, потому что шил только дамское, преимущественно нижнее, и бюстгальтеры. Дамы не стеснялись Мрачнело, тоже прямо при нем поднимали юбки, и Настоянни снимал с них размеры и все остальное. Мрачнелло Настроянни, что называется, насмотрелся видов.

Но зря никого не обижал, потому что когда кого-нибудь обижаешь, то всегда шалеешь, и тут можно переборщить. Детей, например, никогда не надо бить ножницами или вообще чем-нибудь железным, а женщин, наоборот, не следует сладострастно бить ногой, в особенности, выше колен…

Тут его попутчик уже встал со сладкого пола и вышел от передовой дежурной стрелочного поста Веры Бабенко. Ничего дежурство у нее получилось.

Тоже и Терезырин сказал:

– Ничего, – сказал. – До свидания.

А как его звали, не сказал. И ничего другого о нем не известно.

Известно Вере Бабенко, что очень умный. И все. Хотя она сомневается. Может, умный, да не очень. Он ей сначала, например, открыл, что если написать «6» и перевернуть, то получится «9». А утром она подумала-подумала, так ничегошеньки в этом умного и нет. Так, подбелил щи дегтем, нечего сказать!

Господи, ничего и не скажешь.