Школа. Переменка. Мне пятнадцать… А в руках – Есенин – «Анна Снегина». Не решилась я в любви признаться, Памятуя отповедь Онегина… Выпускной. Ни слова на прощанье. Всё мы скажем, только слишком поздно… Мы другим давали обещанья Под высоким небом чёрно-звёздным. Дни сменялись, как и всё на свете. Свататься пришёл – несвоевременно… Что же я могла тебе ответить? Я была уже слегка беременна… Годы. Встреча. Долгая прогулка – Только всё кончается когда-то. Шум проспекта. Шорох переулка… Ты – к жене, я – к мужу. Это свято! Жизнь. Работа. Семьи и детишки… Твой развод. Опять – дела привычные. Только в глубине души – чуть слышно Вздрагивают струночки скрипичные. Редкие звонки по телефону. Горести. Проблемы со здоровьем… Голос. Оглушающий – до звона: «Сорок дней… вчера…»… Прощай… С любовью… * * * Люди, в принципе – делятся на две группы: Не мужчины – и женщины, не живые – и трупы. Не на белых и чёрных, не блондинов – и рыжих, Не на тех, кто в Крыжополе – и тех, кто в Париже. Не на тех, чьи раскрыты – или сужены веки... Просто сволочи есть, а есть – человеки... * * * Мне бы встретить тебя хоть раз На автобусной остановке. И умерить сиянье глаз, И стоять, и молчать неловко. И стесняться смотреть в глаза – Лишь потупившись – сквозь ресницы… Ну, а если и так – нельзя – Пусть мне это хотя б приснится!… * * * Я пожалуюсь в службу погоды На давление, ветер и дождь, И на то, что, не ведая брода, Вечно против течения прёшь. Добавляешь медового – к дёгтю, Удивляясь, что вкус нехорош, И срезает отчаянно ногти Неуместно наточенный нож. Отчего так расплакалось небо, И ни лучика проблеска нет? Я подсохшие ломтики хлеба Раскрошу голубям на обед. А на улице душно и влажно, День, как корка арбузная, прост… Чей-то мокрый кораблик бумажный Уплывает, качаясь, под мост. * * * Поселиться б выше по течению – Глупости, тщеты и суеты, Чтобы наши с миром отношения Были первозданны и просты. Ближе к ручейку-первоисточнику: Должен чистым быть, хотя б исток. Чтобы пробегал по позвоночнику На рассвете влажный ветерок. Чтобы грело солнце, но умеренно, И дождя бы в меру, и снегов, Чтобы мне спокойно и уверенно Проходить вдоль диких берегов. Чтобы не пугали ни чудовища, Ни людей звериные черты, Чтобы умещались все сокровища В комнате, где вместе я и ты. Ах, мечты прекрасные мгновения! Я жалею, плачу и – зову… И, пытаясь супротив течения, – Вечно по течению плыву… * * * Вроде, кисну в пасмурные дни, Вероятно, прыгает давление, И везде, где только ни взгляни, Поводы к дурному настроению. А на самом деле – аромат, Несказанной свежестью наполненный, Только равнодушный автомат Не упьётся сладостными волнами… Так что, бога нечего гневить, Выхожу дышать прохладой летнею, Буду полной грудью воздух пить, Радуясь погоде – до последнего!... * * * Обожаю среду деревенскую, А из города – носа не высуну. Не люблю ухищрения женские И красавцев, как водится, писаных… Обливаюсь слезами над вымыслом, Над сюжетом кино голливудского… Но порою такое бы вынесла, Что покруче мороза якутского. Я натура вполне постоянная, Настроенья – весьма переменчивы: То мне чудятся сети обманные, То, напротив, предельно доверчива. * * * Есть оттенки у одиночества: Одиночество ожидания, Да по имени, да по отчеству В темень позднюю выкликания. Акт отчаянья – одиночество – Безысходное и унылое, Если отданы были почести Над безвременною могилою. Одиночество – как спокойствие, Нежелание напряжения, Упоенье свободой творчества, Пребывание без движения. Но у всех, кто способен чувствовать, Не страдает душевной леностью, Возникает, кипит и буйствует Ощущенье неполноценности. * * * Не пропали! А значит – паны. И расслабились, полагая: За такою кровавой раной Не нагрянет война другая. После моря такого горя На сраженья наложат вето, Благоденствие станет вскоре Общим знаменем всей планеты. Смертью – сыты, и кровью – пьяны, И навеки отвоевались. Но в теории той – изъяны На поверку-то оказались… * * * Рыться в памяти стареющей, В древней книжке записной… А потом, летя на бреющем, Совершить звонок шальной… Вспоминая годы славные: Свежий вид, лихую стать… Только можно друга давнего И в живых-то не застать… * * * Не кончилась молчания минута, Затихли даже птичьи голоса, И пролегла вдоль нашего маршрута Контрольно-следовая полоса. И мы с тобой опять шагаем рядом: Другие, не такие, не как все, И всё глядим, глядим упорным взглядом, Чтоб не было следов на полосе. Мы смотрим, развернуться не давая Тупому равнодушию в себе. И пролегла контрольно-следовая – По улице, по жизни, по судьбе. * * * В твоём окне сошелся клином свет, На бежевых, в зигзагах, занавесках… Зайти и передать тебе привет – Не отыщу я оснований веских. И ноги нарезают виражи, Опять вокруг, всё время по спирали, Глазами я считаю этажи, Но в лифт войти осмелюсь я едва ли. Зелёный двор кипением листвы Встречает каждый раз традиционно. Приветствуют кивками головы Все дворники, старушки, почтальоны… Они уже привыкли к моему Обычному, привычному маршруту. Есть нечто, неподвластное уму: Тебя я не встречаю почему-то… Сходи за хлебом, что ли, в гастроном, За колбасой, за сыром или чаем… И обернётся явь – волшебным сном, Как только мы друг друга повстречаем. Я скоро углубленье протопчу, В асфальте, на песке, и в травах росных… Я так с тобой увидеться хочу – Ну, выходи, пока ещё не поздно!... * * * Когда нахлынет летняя жара На город, истомлённый ожиданьем, Покажется, что я ещё вчера К тебе летала пулей на свиданье. Что не было таких нелёгких лет, Когда ещё мы были простаками, И цепь проблем, тревог, волнений, бед – Всё оказалось вовсе пустяками, В сравнении с чудовищной бедой, Которую назвать – невыносимо… Все эти годы с талою водой Умчались, как всегда, неуловимо. И снова лето, пыль и комары, И мухи, и жара – и прав был Пушкин. Но можно утаиться от жары, И выпить с горя – где же наша кружка?... И хорошо, когда кругом тепло, А воздух полон ароматов пряных… Покажется – от сердца отлегло, И проще жить – при прочих равных данных. * * * Я слушаю стихи, и валидол Тряся рукой, шукаю по карманам… И тереблю взволнованно подол, Хоть, кто из нас, несчастных, без изъяну?... И паутиной липкие слова Опутывают голову больную. Я слушаю стихи… А голова Идею замышляет озорную: Ещё одну минуту посижу, Послушаю стихи – такая малость… А после – спину залу покажу – В конце концов – ведь я не нанималась! Не поручить ли добрым докторам Установить диагноз – по стихам? * * * Итог всех жизней беспримерно прост… Вот так же и засохшую берёзку, Что не сгодится даже и на доски – Спилили на дрова – почти погост… А человек – сильнее всех берёз – Цепляется за жизнь, осознавая, Куда ведёт дорожка луговая… И мало, кто надеется всерьёз На продолженье жизни за бугром, На радости загробных парадизов, Копя монеты на билет и визу, Желая – там – найти и стол, и дом. Напрасно. Ибо нет других миров, Лишь наш, весьма загаженный к тому же… Покуда не поймём, как он нам нужен – Он также к нам останется суров. * * * Что ты вечно в суете да в суете, Озабоченная вся и деловая? Что «дела» твои совсем-совсем не те, Не укроешь от меня, уж я-то знаю. Ибо ты за эти полных сорок лет – Да по сути-то – ни в чём не поменялась, Это время, на лице оставив след, Не задело сердцевину ни на малость. Брось до дури надоевшие дела, За полдня твой быт налаженный не рухнет. У клеёночкой покрытого стола Посидим с тобой тихонечко на кухне. Пузырёчек прихватили – на «авось», Разольём его с тобой на половины, И на фоне наших горьких женских слёз – Эта водка нам покажется малиной. * * * Стоят деревья у дороги – Так непородисто-просты, А рядом, сиры и убоги – Самовзошедшие кусты. Их не коснулась садовода Руководящая рука. Но лепту в море кислорода Они внесут наверняка. Бежит лохматая дворняга: Умильный вид, холодный нос, И хвостиком, как будто флагом, Нам салютует добрый пёс. Его внеплановою случкой На белый свет произвела Простая уличная сучка – Такие, в общем-то, дела. Но он оближет ваши пальцы И будет несказанно рад, Куску сардельки, мяса, сальца – Умнёт с восторгом всё подряд. Ей-богу, братцы – не порода Определяет результат. Порой морального урода – В оранжереях и растят! * * * Смотрю сначала в облачные выси, Поверх глядящих под ноги голов, С охотничьим прищуром дикой рыси, Усиленным диоптрией очков. И понимая, что, по сути – мизер – Сегодняшний мой мысленный улов, На ниточку нанизываю бисер Податливо-послушных русских слов. Держа блокнотик в стиснутой руке, я Смотрю в окно на быструю грозу, И не даю душе стонать в тоске я – Согрею чашку чаю на газу, И с ней вернусь к написанной строке я… А, прочитав, пролью над ней слезу. * * * Любовь как уникальный божий дар С яичницей смешали постепенно. А ведь, покуда жив сердечный жар – И существует мир, святой и бренный. Но эта мысль не в моде в наши дни: Кругом расчёт и брачные контракты. А чувство, потрясению сродни, Низводят до простых животных актов. И нынешний вердикт врачей таков: Здоровый секс – для всех здоровяков – И утром – уходить без сожалений… А меж сердец натянутую нить – Легко болезнью духа объяснить – Чтоб избегать беспочвенных волнений! * * * Земля была огромна, ибо мы Ещё не овладели скоростями. Но в бегстве от сумы и от тюрьмы – Впивались в тело ближнего когтями. Нас было мало – кажется, живи, И дай другому жить, чего же боле. Но, видимо, зачатым не в любви – С лихвой хватает в жизни – только боли. Что наша жизнь? Мгновение, каприз, По странной траектории движенье. И почему б не верить в парадиз – Ведь не было ещё опроверженья. И почему геенну отвергать, Когда и здесь свирепствует страданье. Во все века изыскивался тать, Способный пересилить созиданье. Из прочих зол – я выберу суму, И, может, я когда-нибудь узнаю, Увижу, догадаюсь и пойму, Куда ведёт извилисто-прямая… * * * А наш безумный двор покоя не даёт Ни дни, ни ночи… Всё время кто-то в нём безудержно орёт – И громко очень. И совестно позвать милицию: они Миролюбивы… А что они орут? – Так клапаны заткни – Живи красиво! Сонату, например, послушай, что глухой Писал Бетховен. А хочешь воспарить крылатою душой – Звон колоколен. А если в абсолют – ну, полной тишины Попросят души, То в корни пресечём течение волны: Воткнём «беруши». * * * Всё в стихах понятно и толково, Справедливо – в общем, в самый раз! И удачно сказанное слово Бьёт не в бровь, а аккуратно в глаз! Только жаль, что эти персонажи Наших не прочтут, увы, стихов – А прочли бы, и возможно, даже, Устыдились бы суровых слов... Но боюсь, всё было бы напрасно – Стыд у них, пожалуй, не созрел, Даже места нет стыду, и ясно: Что стихи остались не у дел… * * * Зимой – мы так печалимся о лете, Хоть ни один из нас и не в ответе. За то, когда его наступит пик. Но если жизнь уже в последней трети, Куда острей все ощущенья эти, Как и тот факт, что, вроде, не старик… По некоей проверенной примете, Во многом мы до старости, как дети: Чуть что не так – и раздаётся крик… Мы все – первопроходцами на свете, И все порой нуждаемся в совете – Не прячьте от меня свой светлый лик! * * * Вот такая пришла полоса, Выражается, разве что – в стоне… Мне б туда, куда смотрят глаза, В затрапезном плацкартном вагоне!... Но наткнётся на камень коса, И топор, с топорищем, утонет… Замутит перспективу слеза, В обозримой пространственной зоне. Но к восходу осядет роса И растает на тёплой ладони, И поднимется пар в небеса, Незаметный, на облачном фоне. Через пол или четверть часа Ветерок эти тучки разгонит, И рассветных певцов голоса Будут вторить горластой вороне. Выйдет дядька в семейных трусах – На балкон – и окурок уронит. А июльского утра краса Вмиг предстанет, как пьеса в прогоне… И поверю опять в чудеса, Унесут меня клодтовы кони! И мелькнут позади паруса – Простынёй на соседнем балконе. * * * Он рыдает, но миру невидимы слёзы, И страдает его беззащитное тело. Это может в дальнейшем представить угрозу, Если нынче не сдержим разгул беспредела. Он могучий и он же столь нежно-ранимый, Он суровый, притом, что извилисто-гибкий… Он сегодня, как путник, из дому гонимый – Бьётся в пыльных камнях обезвоженной рыбкой. Он без нас – не жилец! Но наглеем – напрасно, Ибо мы – без него – онемеем, до воя… И не будет Россия сильна и прекрасна, Если русский язык – в положеньи изгоя. * * * Откуда всё это возникло в кружении дней, И как я сумела в глазах у тебя отразиться? Ты чуть распахнул по-девичьи густые ресницы – И рухнула я в океан, что всех прочих синей. Ты только сказал мне обычные несколько слов, И я свои козыри выдала – в щедрую фору, Услышав в тех звуках – слова для себя приговора, Но знать и не знала, настолько он будет суров… А ты мне назначил такой исключительный срок: Не будет амнистии мне никакой, кроме смерти. Но я не ищу снисхождения в дней круговерти, И вместо прошений – сплетаю узоры из строк! * * * И всё-таки, как возникает любовь в человеке? Не сжатая в рамки одной биохимии мозга, Когда озаряет слепяще сквозь сжатые веки, И хлещет по сердцу разлуки разящая розга. И всё-таки, как возникает любовь в человеке? Случайное слово, внезапно скрещённые взгляды – И вмиг ручейки превращаются в бурные реки, И мчат к океану, то вместе сливаясь, то рядом. И если любовь по неверному руслу помчала, Её не направишь редактору мудрому в правку. Нелепо пытаться исправить, начав всё сначала, Как бабочку взять и, распяв, насадить на булавку. А можно нестись по судьбе предназначенным курсом, И только взаимно слегка изменять направленье. Поскольку любовь – это выстрел точнейшего ПТУРСа,* А в грохоте взрыва, слова – не имеют значенья! * * * Мы все в плену шекспировских страстей: Любовь, обманы, хитрости, тщеславье… Мир наводнили множеством затей, И дамам даровали равноправье. Но всё же не уйти нам от оков Приверженности мнениям и тронам, И так же мир наш полон дураков – На тронах и шутов – мудрей Платона. Тысячелетье кануло… Опять, Через века, назло жаре и вьюге, Всё ж будут ревновать и изменять, И укрощать строптивых на досуге. Но если превратим – на вираже – Свою планету в склад металлолома, То крикнуть будет некому уже: «Чума, чума – на оба ваши дома!» * * * Собрать бы мне поток событий, Что ранят душу, сердце жгут, И все разрозненные нити Соединить в словесный жгут. И чтоб единая картина Предстала – каждому видна. А то: широты и глубины Пока что вижу я одна. Да только стих выходит куцый. А так, чтоб сразу: в глаз, да влёт – Не то слова не подберутся, Не то сознанье восстаёт… * * * Я снова просыпаюсь с ощущением, Что я остановилась на бегу, И написать ещё стихотворение, Скорей всего, я больше не смогу… Ведь слишком уж внезапно и загадочно Открылось в «тонкий мир» моё окно, Когда я в состоянии упадочном Бессмысленно брела давным-давно… И вот опять боюсь поставить точку я В процессе, мне дарованном судьбой: Я, с каждою написанною строчкою, Всё больше становлюсь сама собой… * * * Выставив «чёрную метку» В центре высокого лба, Крутит шальную рулетку Нынче со мною судьба. Зная, что точно – не в праве Я аннулировать счёт – То на сознательность давит, То на сочувствие бьёт. Не помогают поправки: Всё в этом мире старо. Вновь безнадёжные ставки Делаю я на «зеро». * * * Мне говорили: нерационально, И топлива повышенный расход… Но в этом мире всё не идеально, Зато – таким он жаром обдаёт. Что запылали щёки, как у юной, И заблестели искорки в глазах, Проснулись в сердце трепетные струны, И вместо «ох», я восклицаю «ах». Погашен свет, но блики от камина Преобразили комнату мою, Ещё чуть-чуть себе прогрею спину, И очень может быть, что запою! Тихонечко и без сопровожденья, Под треск поленьев и под ветра свист. И снова возникает наважденье: Тебя я вспоминаю, гитарист! Как жаль, что мы с тобой совсем не пара, Но как прекрасно пели мы вдвоём. Ты приноси ко мне свою гитару – Ей-богу, мы с тобой ещё споём! Про одинокий путь в вагоне позднем, Про васильки, про тихий плеск весла… Мы вечером промозглым не замерзнем: Дровишек я с запасом припасла! * * * Я думаю, друзья меня простят, Родные – не останутся в обиде, Что новые стихи – слепых котят, Я сохраню в мертворождённом виде. Мне нечего сказать – и промолчу, Душа пуста, как скорлупа ореха. Не выдам и на плахе палачу Я формулу провала и успеха. Дозволенные речи прекратить Решается моя Шахерезада. И мойра ускользающую нить Обрежет, если это будет надо… А слов – уже достаточно. И мне Не стоит множить ложь на этом свете. Уж лучше задохнуться в тишине, Чем быть за речи лживые в ответе. * * * Что-то с улицы веет тоскою острожной, Холодком пробирая сквозь яростный зной. Клерикальный мотив утомляет безбожно, Отзываясь надорванной в сердце струной. Всюду знаки «Внимание» и «Осторожно», Урезают права быть самою собой, А святые клинки разлагаются в ножнах, И не выиграть ими – навязанный бой. Изобилие ценностей лживых и ложных, И колонны счастливцев, что прут – на убой… А известный с рожденья закон непреложный Опровергнут всеобщею страшной судьбой. Не понять головой, безнадёжно порожней, Что уже не спасётся и праведник Ной, Что, решая вопрос, потрясающе сложный, Получаем ответ примитивно-простой. Отчего на душе тяжело и тревожно, Что творится и с миром, и с нашей страной – Тем, кто круто-нормален – понять невозможно… Ощущает – конкретно душевнобольной… * * * Мы спорим, будто это – очень важно… Победа – равносильна пораженью. Лечу я самолётиком бумажным На восходящих струях раздраженья. И что за наваждение такое – Не вспомню даже, в чём была причина! А ты опять доволен и спокоен, На основаньи том, что ты мужчина: Распутаешь сплетение тугое И сможешь извернуться, как Гудини. Ты говоришь одно, а я – другое, А правда, как всегда, посередине. * * * Садясь с успехом на любые мели, Своей привыкли добиваться цели, И хоть во многом были не при деле, Но пыль в глаза всегда пускать умели! И нам ли, суесловием влекомым, От новостей впадать в столбняк и кому: Любому россиянину знакомы Проекты типа «Ледяного дома». Мы справимся с задачею любою, И потому я радости не скрою: Для зимних игр мы взять сумели с бою Район с такой устойчивой зимою. И если что, какие тут обиды: Мы снегу завезём из Антарктиды. Что трудно – не показываем виду – Такая наша, граждане, планида. Мы любим наши горы и леса, Нам так близка субтропиков краса: Чтоб оплатить все эти чудеса – Народ ещё подтянет пояса. Чтоб показать лицом Россию-мать – Нам к пустякам таким – не привыкать! Издревле повелось, не нужен тать: Самим себе умеем наподдать! Возьмём кирки, лопаты да ломы – И в Сочи создадим восторг зимы! Да, весь окрестный мир – не только мы – Пирует в состоянии чумы. * * * Голосистый звонок с переливчатой трелью – Я немножко пугаюсь такого звонка. Но шаги раздаются за тонкою дверью: Два щелчка: это ключ повернула рука. И распахнута дверь, и глаза, и объятья – Ты мне рад, я напрасно волнуюсь опять, Тереблю рукава трикотажного платья, Начинаю причёску свою поправлять… Этих глаз синева до того нереальна, Что опять удивляюсь, в стотысячный раз… Я в зрачках у тебя отражаюсь зеркально, Не могу отвести завороженных глаз. Ты меня закружил в этом вихре беззвучном, Только взглядом, без всяких магических слов, И к себе приковал, не без помощи штучных, Очень ласковых, нежных, но прочных оков. Ну, да, я и не рвусь из моей несвободы, Принимаю твою бесконечную власть: Даже если любовь и выходит из моды – Мне-то что, я за модой вовек не гналась! * * * Лишь контуры очерчены во снах, За пеленой – незримые детали. И невозможно разглядеть впотьмах Людей, что мы себе насочиняли. А утро – грубо нарушает связь Сознанья с утомлённым подсознаньем, Но призраки былого, не спросясь, Ещё владеют чувством и вниманьем. Лишь суета, вступившая в права, Сотрёт с доски ненужные детали, И те, ночные, мысли и слова В разгаре дня – припомнятся едва ли… * * * В скальных расщелинах бьётся вода, Зеленью тронуты бурые камни. Глядя на воду, почти что всегда Хочется думать о чём-нибудь давнем. То ли ритмический плеск виноват, То ль духотища во всём виновата, Но возвращается сумрачный взгляд В бездну событий, прошедших когда-то. Вслед за прибоем волокна травы Мерно качаются влево и вправо. По закоулкам больной головы Всплыли медузами строки и главы. Рыбка случайная – пойманный гид – Мысли уводит, куда и не надо: Это печалит, а то – веселит, Чем не круги, хоть не Дантова, ада… * * * Хочу говорить о большой и высокой любви Такими, до боли сердечной, простыми словами, Могла бы и петь, но, хоть струны гитары порви, Не выразишь то, что порой приключается с нами. Увы, не со всеми: любви нерастраченный дар Нисходит лишь к тем, кто богами отмечен особо. Любовью, как самой жестокой из сладостных кар, Из тысяч – один поражён – от рожденья до гроба. А тем, обделённым, ни в сказке волшебной сказать, Ни бойким игривым пером описать невозможно, Поскольку и сам-то едва ли сумел осознать, Насколько, пред нею, всё в мире мало и ничтожно… * * * Не спеши смотреть за горизонт: Много знаний – множество печалей… Может, завтра жизненный афронт Обожжёт тебя, как едким кали… Если ж счастье явится без виз, Без счетов, предъявленных к оплате – Это будет радостный сюрприз, Что всегда особенно приятен. * * * Сразу сердце замрёт, Лишь к руке прикоснётся рука… Сладок липовый мёд, Да и я, словно липа, мягка. Словно искорка – меж Наших глаз промелькнула, спеша. Я податлива: режь, Что твоя пожелает душа! Хочешь: свист озорной Из души моей вырвется ввысь; Хочешь: лик пресвятой – Выставляй пред собой, да молись! * * * Мы пришли в этот мир, чтоб всему удивляться: Ярким краскам, причудливым формам, Изобилию рас, разновидностей, наций, Тиши штиля, величию шторма. Удивляться моменту рожденья и смерти, То с восторгом, то с трепетом плоти. Глубину удивления в каждом измерьте – И характер любого поймёте. Удивляться снегам и магнолий цветенью, И планете, ранимой, но – вечной… Это наш, человеческий дар – удивленье, Чем он ярче – тем мы человечней. * * * Деды ушли такими молодыми, Не на войне – здоровье подвело… Ах, как же мне порой хотелось с ними Обняться – стариковское тепло Впитать в себя – взамен их согревая, Задорным взглядом юношеских глаз… Я подросла, дедов своих не зная – Лишь фото да коротенький рассказ. Но я хлебнуть успела у истока Набравших силы полноводных рек – У бабушек моих, что одиноко Свой долгий, вдовий, доживали век. * * * Говорят, без странностей – никак, Странен я? А кто ж тогда не странен? Если ты – по сути – не чудак, Не впряжёшь в телегу прыткой лани. А чудак? Ему доступно всё – Что ему каноны и запреты? Он с утра штудирует Басё, К вечеру – частушки и куплеты… Он по части быта – не мастак, Денег не имеет он и блата… Но звезду подарит – просто так, Забесплатно, без сертификата. * * * Вот и закончился век – Кем-то размеченный срок. Жизнь – нескончаемый трек, Делает новый виток. Этот уходит в отрыв, Задний – уходит в запас. Вены отчаянно вскрыв, Падает кто-то из нас. Смоют случайную кровь Из перерезанных вен, И на дистанции – вновь – Кто-то возникнет, взамен. * * * Вот сходства полного приметы, И на портрете, и в строке: От неизменной сигареты, Слегка дымящейся в руке, До ироничного прищура В глазах, за стёклами очков – В котором – вся его натура, И мудрость прожитых веков. Высокий лоб – удел мужчины, Чьим волосам дано редеть, И благородные седины В его висках и бороде. Морщины – как итог раздумья, Избороздившие чело… Но сделать кальку с остроумья – Всё мастерство не помогло!... * * * Замкнёт судьба порочный круг: Туннель закончится стеною, Мгновенье – и исчезнет друг, За непрозрачной пеленою. Придумав хрупкую броню, Своих друзей почти не вижу, И очень изредка звоню… А бомбы падают всё ближе… * * * Проклятый дар догадок и предвиденья, Анализ, прозорливость и наитие, Уменье отыскать в делах обыденных Намёки на грядущие события… Помимо озабоченности нынешней – Ещё вникать во что-то перспективное, Задолго до отметки нашей финишной – Занятие достаточно противное. Приходится просчитывать заранее Свои шаги к тому, что нам обещано, И уделять излишнее внимание Деталям, для кого-то несущественным. Познаю все особенности сущего И наберусь достаточно терпения, Чтоб не вникать в подробности грядущего, И всё решать – по мере поступления. * * * Краше времени нет, Чем июльское раннее утро. Ненавязчивый свет Озаряет наш северный край. Я, по ряду примет, Поступаю достаточно мудро И встречаю рассвет. Хочешь – вместе со мною встречай! Притомилась толпа, Что гудела всю ночь до рассвета, И куда их тропа Увела – я и знать не хочу. Это всё – шантрапа, (Коей очень богата планета) С интеллектом клопа, Разодетого в шёлк и парчу. Успокоенный двор Отдыхает в сияньи рассвета. Спят: и честный, и вор – Кто спокойно, кто – бурно вертясь… Ароматы из пор Источает цветущее лето, И душа на простор Так и рвётся, меня не спросясь! * * * Смотрю поверх голов На профиль твой точёный. Скажи мне пару слов, Русоволосый Феб. Ведь ты в одном из снов Смутил мой ум учёный, Свергатель всех основ, Вершитель всех судеб! Мне сказку сочини – Реальность надоела. Фантазиям сродни Мой стихотворный слог. Останемся одни На этом свете белом… Храни меня, храни – Я знаю, ты бы смог! Далёкие миры И близкие созвездья Сошлись теперь в костры Твоих горячих глаз. Пустынные дворы Уснувшего предместья Укроют до поры И приголубят нас!... * * * Мне имя – доброта, тепло, покорность, Не мой маршрут – наперекор судьбе… Но это не нахальство и не вздорность – Созревшая уверенность в себе: Во взгляде, полном нежного смущенья, Который всех и каждого ласкал – Проглядывает вдруг остервененье, А на губах мне чудится оскал. Откуда волчьей злости проявленье, Вцепиться в глотку яростный порыв? Опять флажки, препоны, загражденья, Стоят, мою дорогу перекрыв. Мне шепчут ветви родового древа: Не нарушай привычные мирки! И сам инстинкт советует: налево! А я упрямо лезу на флажки. * * * Чуть дрогнут губы, обнажая В улыбке краешки зубов – И ты уже совсем другая, Из категории рабов Большого суетного мира Ты выбываешь в тот же миг. Того, где деньги и квартира, Где на обед – копчёный сиг И щи из квашеной капусты – Всё неизменно, всё на век, Где запашком ванили с дустом Пропитан каждый человек. Ты выбываешь. И пространство Выходит за пределы трасс, Что с каждодневным постоянством Одолеваешь сотни раз. Ведёт по новому маршруту Внезапно вспыхнувший огонь, Способный каждую минуту Разрушить временную бронь Уже не нужных оболочек Для несомненной красоты, Когда спадут чешуйки с почек, Когда раскроются листы. И пусть тропа узка и зыбка, Назад уже не повернуть. Нужна была – всего улыбка, Приоткрывающая суть. Мелькнёт аквариумной рыбкой В неверном отблеске зеркал. И только пёс твою улыбку Принять способен за оскал. * * * Я готова выиграть пари: Наши дни исполнены событий – Сколько в них участников и нитей – Столько взглядов, даже изнутри. Каждый смотрит в маленькую призму, С разным искажающим углом, Кто-то видит – с долей экстремизма, И идёт маршрутом – напролом, Кто-то деликатнее. И всё же Это не меняет ничего. Тот – дипломатичней, этот – строже – Поединок взглядов: кто – кого. Мы в душе, порой, немного звери, Что не по зубам, то – по рогам… Потому-то я конкретно верю Лишь глазам своим, а не ушам. Правота, вина, восторг, испуг, Ссоры, примиренья, радость, горе… Все расклады жизненных историй Я привыкла брать из первых рук. * * * Вот опять не я, другая Укатила на природу… Снова я – недомогаю – Чаще, чаще, год от году. Сочетание явлений, Перемена настроенья… Где же ты, мой добрый Гений? Ну, понизь моё давленье. Дай мне сил: до магазина И обратно – ну, хотя бы… Пусть меня удачно минут По дороге все ухабы. Не заслуживаю ада, Не заслуживаю рая… Я такая, как и надо – Только вот: недомогаю!... * * * Старый дом у Круглого пруда, Приютивший нас двоих когда-то… Я была так дивно молода, Что теперь поверить трудновато. По мосткам на остров, по грибы, Мы с тобой бежали на рассвете И, украв мгновенья у судьбы, Были всех счастливее на свете. Предосенним вечером, дрожа, Загнанные дождиком колючим, В комнатку второго этажа Крались мы по лесенке скрипучей. И в туманный сумеречный час, В крохотной, игрушечной гостиной, Грелись у «голландки», что для нас Славно исполняла роль камина… Пронеслись минутами года, Век иной, да мы-то не другие – Наш давнишний отпуск у пруда В сердце вызывает ностальгию. Деревянный дом снесли давно, Там теперь коттеджная застройка – Ну, да мы с тобою всё равно С дачников не спросим неустойку. Углублён, расчищен старый пруд, Перешедший в частное владенье. И туда уже не увлекут Молодых – прекрасные мгновенья… * * * Наша жизнь – невесёлая шутка, Только с разумом – всё-таки лучше: Не проси о потере рассудка – Мир безумства не слишком изучен... Нет надежды на свет и спасенье У души, что блуждает во мраке, То, внимая архангелов пенью, То ль в чумном задыхаясь бараке. На какие бы злые раздумья Ни вело одноглазое Лихо, Как бы ни было тяжко – безумье, К сожалению, это не выход. * * * Ложь открывается всегда, Но открывается не сразу. И тем обширнее беда, Чем разветвлённее зараза. Чем больше простоты у тех, Кто эту ложь воспринимает, Тем ощутимее успех, И тем коварнее прямая, Чья только с виду – прямизна, А в глубине – кривей кривого… И исчезает глубина Любого сказанного слова. И только видимость его Скользит по срезанному краю, Снимая веру у того, На чьём доверии играют. И, раз утратив прямизну, Слова кривыми остаются… А человек идёт ко дну, Цепляясь за остаток куцый Той, прежней веры. И уже Вовек поверить он не сможет, Что может быть и на душе, И на словах – одно и то же. * * * Ты приходишь ко мне Переменчивым ветром, Тонкой веткой в окне, Тихой музыкой ретро… Ты приходишь ко мне Предрассветным туманом И закатом в огне, И дождинкой нежданной… Ты приходишь ко мне Нашей памятной песней – Тёмной ночью, во сне, И в троллейбусе тесном… Ты приходишь ко мне Чьим-то пристальным взглядом, Ощущаю вполне Я – присутствие рядом… Повороты в судьбе, Как могу, чередую. И однажды – к тебе Непременно приду я. * * * Ах, как короток срок человека... Позади наше дивное лето. Мы, конечно, из прошлого века, Но чуток прилепились – и в этом... Прилепились, расставили ноги – Чтоб устойчивей стать на планете. Мы прошли основные дороги, Получили немало отметин… Мы шагали к намеченным целям, Ничего не стараясь разрушить. Ослабели, слегка одряхлели, Но свежи наши вечные души. И внутри – мы ещё – монолиты, И печалит, что в нашей державе – Не столпы, а устои разбиты, И кто прав – те сегодня не в праве… И что пахнет на улицах серой, И что смертью грозят миллионам… Но любовью, надеждой и верой Мы сильны – не в угоду канонам. И живём в неразгаданном веке, И пупы надрываем больные, Чтоб подольше кровавые реки Не омыли просторы родные… * * * А город теперь и не хочет покоя в ночи… Безумие катит по шумным его магистралям, И даже окраины, чёрным открытые далям, Не скажут живущему: «Ночь. Успокойся. Молчи». И нет тишины, и квартал, погрузившись во тьму, Не может уснуть. Да и тьмы-то уже не бывает – Поскольку, чуть вечер – и нам фонари зажигают – На целую ночь. Хоть, по сути, оно ни к чему. И, видно, не все на работу уходят с утра. И те, у кого в головах исказились понятья, Уж очень привержены стали такому занятью: Горланят всю ночь в искажённом пространстве двора… * * * Мы – творенья венцы, и без тени смущения Под себя прогибаем земные пути, Расстояния в тысячи раз сократив, Не привыкли просить у природы прощения. Приоткрыли мы дверь за порог бесконечности, Всколыхнули такую придонную муть, И в такие глубины стремимся шагнуть, Не вполне обретя элемент человечности. Если впрямь, уничтожит себя население, И рассыплется всё, обращённое в прах, И навеки придёт человечеству крах – Не вздохнёт ли планета – без нас – с облегчением?… * * * Всё имеет конкретную длительность, Час и день, и неделя, и год… Но такая во всём относительность – Даже оторопь часто берёт. И срока, что никем не измерены, Только ножницы мойры – чик-чик… То, в чём можем быть точно уверены: Между прошлым и будущим миг. * * * Линия электропередачи, А за нею – сосенки вразброс. Это садоводство, то есть, дача – То есть нечто, вовсе не всерьёз. Крышами, с чердачного балкона, Перспектива горбится окрест. И земля, которой я поклонов Раздарила – и не перечесть. Пёстрые дома и сараюшки, Жмутся, то плохи, то хороши… Разве что, у леса, на опушке Чувствуешь свободу для души. * * * Сосна – на отлёте от всех остальных – у обрыва, Причудливой формы – ничто не стесняло размаха, Поэтому ствол изогнулся в такие извивы, Что ровных частей – не хватало бы даже на плаху. Зато красотой налюбуешься очень нескоро: То рядом стоишь, опершись, как о тёплую спину, То издали смотришь, как славно изгиб косогора Венчает собою, разлаписто ветви раскинув. А малость поодаль, в массиве соснового бора – Подруги-ровесницы – ростом её обогнали, Стройны, одинаковы, словно подверглись отбору, Одну от другой отличить удалось бы едва ли. В единых условиях, в тесном и плотном соседстве, Прикрыты от ветра, но солнцем не слишком согреты, Лишённые выбора, с самого раннего детства, Привыкли тянуться всё выше и выше – за светом. Зато их стволы столь прямы и ровны, что когда-то Их тесный союз нарекли б Корабельною рощей. А сосны, по сути, не правы, и не виноваты, Ни та, что сложнее, ни те, что прямее и проще… * * * Земля смежила веки. Тяжело Застыла в предвечернем океане… Всё прошлое – навеки отлегло, Того гляди, и солнце в бездну канет. И словно много тысяч лет назад, С томлением невольного испуга, Мы будем утром ждать его возврат, Сюда – из не замкнувшегося круга. Когда всё так… Но на один шажок Куда-то ближе, а куда – не знаем. Откуда всё пришло? Каков итог? Куда опять нас вывезет кривая? Один я вывод сделала давно, И от него порой довольно скверно: Что смертными грехами – ни одно Живое существо не характерно. И только царь природы – человек, Что сам себя таким провозглашает, Властитель гор, лесов, полей и рек, Планеты, что мельчает и ветшает… И для чего кому-то из живых, И всё ещё живущих на планете – Вопросы непрестанно бьют под дых: Что мы творим, и кто за всё в ответе? * * * Когда бы Бог Подняться людям смог Помочь – над суетой и пустословьем, И брату – брат Поверить был бы рад. Тогда б и я пришла к Нему с любовью. Но веры суть – Словес порожних муть, Двойной стандарт, как впрочем, и повсюду. А для лохов – Прощение грехов: Зовут платить – и тупо верить чуду. Ажиотаж, Обмены: баш на баш – И возвращенье в лоно христианства… А блеск церквей, Явление мощей – По сути – всё – подобие шаманства. * * * Что-то к Неве поманило опять – Пылью былого чуток затянуться, Выйти на мост и тихонько стоять В граде Петровом и трёх революций. Может, исполнится вскоре мечта: Я соберусь и отчалю от дома, Чтоб показать дорогие места Новой своей кишинёвской знакомой. Времени ход, как известно, суров – Он не щадит ни людей, ни кварталов: Сколько в «лесах» этих старых домов, Скольких из них потихоньку – не стало… Дороги трещины старых морщин, Бронзовых идолов зелень патины, Шрамы подтяжек, прорехи седин – Да и на лицах – всё та же картина. Верю, что даже, когда утомит Нынешних жителей злая житуха – Этот, с моста, потрясающий вид Вызовет в ком-то смятение духа. * * * Бабья осень – в разгаре: Пора листопада – На сыром тротуаре, Возле Летнего Сада… А по времени – рано… Ничего мне не надо, Слишком горькие раны… Ничему я не рада. Как листва под ногами Случайных прохожих, Всё летаю кругами, Мгновенья итожа… * * * «Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон…» А.С.Пушкин О, мой бог, в какой нелепой суете Пролетают драгоценные мгновенья, И дела-то всё какие-то не те. Нет бы, взять, да написать стихотворенье. И прожечь глаголом подлые сердца, Зажиревшие на ниве накопленья, Влезть до донышка, до самого конца – Отыскать ещё не тронутое тленьем. Подпитать его, согреть, расшевелить, Это самое – исконное святое. Потянуть души не порванную нить… Ох, какое ж это дело не простое! Рифмоплёту, при возвышенной душе, Человеческие слабости не чужды. Он готов, конечно, к раю в шалаше, Но имеет и потребности, и нужды. Вот и рвётся Буридановым ослом Меж физическою сутью – и духовной. То с небес сюда назначенным послом – То скотиною – живой и теплокровной… * * * Кто ругает Россию? Не на этих страницах! Поналезли чужие Препаскудные лица... Наши яркие зори, Наши росные травы – Обокрав, опозорить – Почитают за славу Где-то свалка отходов, Где-то химпроизводство. И растёт год от года Беспросветное скотство. Ну, а нам – что за диво – От природы такие: Под хомут терпеливо Протянувшие выи. А народ наш, трудягу, Заклеймят, как лентяя. И заботу о благе – Поручат негодяю… Происходит, не скрою, Не такое в Отчизне… Кто ж за правду – горою – Обвиняют в цинизме… * * * Ты цветов не ломай И не бегай за мною. Будет осень. А май Далеко – за зимою. Отгорю, отгрущу, Отдохну, отвздыхаю... То ль себя не прощу, То ль тебя оправдаю. То ли солнечный свет Ослепит ненароком, То ли мудрости лет Я исполнюсь до срока. Ты листвой пошурши, Не замёрзни под снегом. За другими – не бегай… Лучше мне напиши! * * * Этот пасмурный день – Весь из противоречий, Словно осени тень Опустилась на плечи. Хоть в разгаре июль – Время белого пуха – Умножает на нуль Состояние духа. Поливает поток – Бесконтрольные дозы. Вытирает платок Несолёные слёзы. Не размытая соль Оседает в ресницах. А подобная боль – Может только присниться. * * * Меня сурово не суди За подстрекательство к абсурду. Просвет искали впереди: И в барокамере, и в сурдо… Но даже не маячит цель В конце намеченного срока, Как будто мы вели туннель, Да повернули ненароком. * * * Я снова сажусь рисовать, выбирая пастель. Ещё нерешительно, краем, касаюсь картона. И глядя вокруг, всё ищу подходящую цель, Чтоб лёгкой казалась она, не давя многотонно. Так нежен эмульсии грунт на картоне моём, Касаясь его, наслаждаюсь, как будто впервые. Мы с ним разговор задушевный невнятно ведём, А функцию слов выполняют мелки восковые. Тихонько картона коснусь изумрудным мелком, И ласково пальцами краску в рисунок втираю… И луг расстилается – ярок и странно знаком – Штрихами лазурь добавляю по левому краю. Чтоб слишком не веяло маревом жарким с него, Пусть плещется речка с прохладной своей синевою… И пусть на рисунке не будет совсем никого, Побуду немного в общении только с Невою. * * * Пишу стихи – по мере поступления. И пусть не удивляет никого Безумный сплав протеста и смирения На перекрёстках стиля моего. Сменяется дневное настроение – Вечерним и ночным, но поутру То, что вчера писала с упоением – Сегодня с отвращеньем не сотру. И летом не покажутся нелепыми Те строчки, что зимою родились. Простой, как правда, пареною репою Нас потчует изменчивая жизнь. И, несмотря на взлёты и падения, Иллюзий и фантазий забытьё, В стихах моих без тени искажения Сквозит мировоззрение моё. * * * Продаются земли, души, тело – Где тут Бог? Здесь – тысяча чертей! Может быть, махнуть в Венесуэлу – Там и Бог, и жизнь, как у людей! Право, братцы, слушать надоело: Лезут к власти сволочь и злодей… Хочется махнуть в Венесуэлу – Вот где воплощение идей! Нас и Солнце прежде лучше грело, И друзей – во всех краях полно… Чавес возродил Венесуэлу! Мы же влезли в полное говно. Мы всегда работали умело – Ибо голова всему – народ. Научи же нас, Венесуэла, Не позорить пролетарский род! Я стара, а то бы я посмела – И не только строчками стиха… Хороша страна Венесуэла – Чем же наша Родина плоха?! * * * С каждым днём возрастает значение Потребленья словесной лапши… Возникает невольное мнение, Об отсутствии в людях души… Даром речи – вполне наделённые, Но послушай, о чём говорят! Даже с виду – друг в друга влюблённые – Что-то делят, решают, кроят… Сомневаться в души непреложности Заставляют, но я не хочу… Даже Веру – свели до ничтожности: Лишь бы в церкви затеплить свечу… * * * О, двойных стандартов гнусный фактор! Кто-нибудь, ответьте, например: Почему свой ядерный реактор Не должна иметь КНДР? Вот ещё пример: про гей-парады… Гетеро-парадов – в мире нет. Значит, что и геям – их не надо! Но, увы, не так устроен свет… Полагаю, это кретинизм: Что у наций всех – самосознанье, То у русских – выше пониманья: Великодержавный шовинизм. * * * Как после прошедшего ливня – вокруг Свежо ветерка дуновенье, Так нам – после ссоры, что вспыхнула вдруг, Приятен итог – примиренье. Но если гроза – нестерпимо нужна – Иссохшейся летней природе, То мы-то с тобою, какого рожна? Уже ведь не юные, вроде?! * * * Нам не надо водки и микстуры, И не надо воплей «Миру – мир»… НАТО нас спасёт от диктатуры, Прописав пользительный клистир. Ежели пришла страна в упадок – Только свистни – сразу набегут. И чудесный натовский порядок Наведут повсюду, там и тут. Если слишком стали выделяться, Типа, всё спокойно и прогресс – Не пиши восторженных реляций – НАТО враз проявит интерес… В общем ни везучих, ни непрушных – Не оставит – в счастье ли, в беде – Не встречала столь неравнодушных Никогда, ни разу и нигде. * * * Остановилось время в той зиме, Морозной, с леденящими метелями, Когда в седой туманящейся тьме Мы грезили счастливыми апрелями. И грели руки возле батарей, В подъездах полутёмных и загадочных, В хлопках не запиравшихся дверей, И в лужах от комков с полозьев саночных. И вновь бежали рядом вдоль домов, Всегда по ветру брали ускорение. Был климат даже более суров, Но радостней и звонче настроение. А помнишь, как мы рухнули в сугроб, По пояс, что у дома, у соседнего? Остановилось время. И озноб Не выгнать и жарою выше среднего. * * * День рожденья… Что считать года, Лет тебе отныне не прибавится… И сугроб нетающего льда На «макушке лета» солнцем плавится… Айсбергом уходит в глубину – Оплывая льдинкой незаметною… Я тебя негромко помяну Строчкою простой и беззаветною. Что считать года, ведь я давно Стала старше… Что ещё изменится? Всё уже для нас предрешено – Всё смолола божеская мельница… * * * В соответствии с точным прогнозом, По ресницам слезинка стекла, И шарахнулась ветка берёзы В запылённом квадрате стекла. Снова вечер, и снова не спится, Пульс колотится в ритме колёс. Я упрямо смежаю ресницы На подушке, чуть влажной от слёз. И большой пучеглазой совою Близоруко мигают часы. А гуляки, на улице воя, Перешли с теноров на басы. И когда все на свете вопросы Задала молчаливой сове, Застучали под полом колёса – В ритме пульса в моей голове. * * * Отдала запавший в душу (До сих пор терзают пени) Небольшой клочочек суши, Посреди чужих владений, Жалкий маленький домишко, Две лопаты, тяпку, вилы, И потрёпанные книжки, Что за годы – заучила. Обветшалых гобеленов Полустёртые сюжеты, И травою – по колено – Позаросшие кюветы. Сараюшку с туалетом, Через двор – зигзагом – тропку. И поблекшие газеты – Штабелями – на растопку… Занавесочки из ситца И берёзки стволик тонкий, И, скелетиком, теплицу, Необтянутую плёнкой. По периметру – малину, На зубок, как говорится, Черноплодную рябину, Достававшуюся птицам, Майку, колкую от пота, И речушки чёрной ленту – За зелёные банкноты С иностранным президентом. * * * Имена мелькают, имена… Нет уже того, и нет другого. Было так в любые времена – Но для нас – всё тягостно и ново. Хоть бы кто-нибудь благую весть Нам донёс на уровне научном: Если только там хоть что-то есть – Право слово – нам не будет скучно. * * * Есть такой сюжет на свете белом, Древний и, естественно, не новый: Нежная серёжка почернела, Стала твёрдой шишечкой ольховой. Дуй – не дуй – уже не улетает, Лишь слегка царапает ладошку – В общем-то – история простая, Каждому знакома, хоть немножко. Веточка – безлиственно-корява, Красоты особой больше нету, Но зато летят – спелы и … правы – Семена ольхи по белу свету. Люди – не умны и бестолковы: Разбрелись по тропкам и дорожкам, И не видят в шишечке ольховой – Нежную ольховую серёжку. * * * Когда прошла пора восторга, Предвосхищения судьбы, Не будем снисходить до торга, Не будем сухи и грубы. Есть прелесть в осени суровой, Когда, замёрзнув и устав – Затопим печь, и будем снова Ждать снегопад и ледостав. Давай друг другу улыбаться, И говорить слова любви, Хоть нам давно не восемнадцать, Мой драгоценный визави. Хоть наша жизнь полна печали, Не поддадимся, устоим! Что одному понять – едва ли, То открывается двоим. И может, наши ожиданья Судьба не сможет обмануть… И ждёт нас первое свиданье, А вовсе не последний путь… * * * Ты лежишь: на боку, на спине ли? – Надоело... Ведь, если лежать, Не отыщется россыпь шпинели, Не сойдёт на тебя благодать... Но куда же податься: границы Нынче всюду на наших путях – Лишь летят перелётные птицы, Сея гриппа навязчивый страх. А для нас – кроме птичьего гриппа: Паспортов, регистраций контроль. Всяких справок и допусков кипа, Удовольствие множит на ноль. И повсюду, куда пожелает И сумеет добраться нога – Отголосок собачьего лая, Устоявшийся образ врага… И не хочется делать усилья, Создавая проблем прецедент. А народов и стран изобилье – Телевизор покажет в момент. * * * Мы не знаем, что происходит В наших мыслях и в наших душах, Где находится это место – Не найдёт даже патанатом… Хоть веками известно, вроде: Важно – только смотреть и слушать – И понять, не вспугнув ни жестом, Чем же сердце в груди зажато… Что такое – любви томленье? Разгулялся гипоталамус? И каких там гормонов синтез Происходит – столь бесконтрольно? Что внезапно, без разрешенья, Не предскажет и Нострадамус – Не поставит и Кама Гинкас: То восторг – то безумно больно!.. И счастливцы, и несчастливцы, Испытавшие хоть однажды – Не откажутся – под предлогом Даже вечной души спасенья: Усмиряет любовь – спесивцев, Труса делает столь отважным! А дарована, то ли Богом, То ли – дьявола искушеньем… * * * Не тверди об избитости рифм понапрасну, И из кожи не лезь, сочиняя новее, Ведь не рифмой одной сочиненья прекрасны, А той сутью, что Некто Поэту навеет. Есть ответ у меня на вопрос вековечный: Над избитостью рифм – горевать бесполезно, Ведь количество рифм – несомненно, конечно – Новых мыслей меж ними вмещается бездна! * * * Терроризм – препаскудное действо, И подлей – сочинить мудрено. Жизнь предложит такие злодейства, Что вовек не покажет кино. Тот по горло погряз в фарисействе, Кто решит: мол, кому суждено… Или в гнусном и страшном лакействе – Это те, для кого – всё равно… Несомненно: отменнейшей таски Заслужил тот кровавый злодей, Что палит без стыда и опаски В пресловутых царей и судей... Но презренен – без всякой отмазки – Тот, кого подучил Асмодей, Убивать, не стесняясь огласки, Невиновных, случайных, людей! * * * Ну, не шикай на меня – То не крик, а темперамент, Я никак не научусь Говорить чуть-чуть потише… И в ночи, и в свете дня – На меня молчанье давит, На рожон я снова прусь, И боюсь, что не услышишь… А от шиканья – во мне Обрывается дыханье, Настроения обвал, И слезинки набегают, И мурашки по спине, Словно тайны мирозданья Кто-то все пооткрывал… А мои надежды – тают. Докричаться до тебя, Не всегда, но удаётся, А на тихие слова Можешь и не отозваться… Я же, в сущности, любя, Изливаю дождь эмоций, Может, я и не права, Но ведь я – не жду оваций. * * * Уже волос – природа-мать Коснулась трепетной рукою, Всё больше хочется покоя, Годов мельканье – не унять, А верный друг – диван-кровать: Встаёшь в скептическом настрое, И утро, яркое такое, Уже не манит погулять. И всё серьёзней, раз от разу, Функциональные отказы… А размечтаешься порой! Взлетаешь над рутиной быта И мнишь, что все пути открыты – Не резонёр ты, а герой!.. * * * Я пишу всё об одном и том же. И уже казалось мне не раз, Что, как будто родинку на коже, Душу выставляю напоказ… Я пишу о том, что пережито, О печалях, радостях моих. Так незащищено, неприкрыто, Тайное – укладываю в стих. И одна лишь мысль меня пугает: Что читатель незнакомый мой, Строчки сокровенные читая, Только усмехнётся надо мной… * * * А как вы хотели? Чтоб я написала о том, Чего я не знаю, что мной не испытано сроду? Чтоб было неловко ошибки итожить потом, И править готовые тексты кому-то в угоду? Конечно, возможно озвучить реальный рассказ, Доставшийся мне не воочию, а понаслышке, И миру поведать о том, что, допустим, не раз Я прыгала в воду с обрыва, а может, и с вышки. Я многое ярко и точно представить могу, И слов нестандартных найти – для меня не проблема. Но смысла не вижу сгибаться пред кем-то в дугу, И всё ж выбираю из множества – близкие темы. А если кому-то не эти проблемы близки – Пусть ищет свои островки в поэтическом море. И он непременно найдёт препарат от тоски, От чуждого мне и не мной пережитого горя! * * * А у страха людского – глаза велики, Могут панику сеять без толку. И у нас – не такие большие клыки – Мы обычные серые волки… Нас свирепей собаки бойцовских пород И крупнее – и весом, и в холке. Генетический страх вам уснуть не даёт, Вас пугает название: «волки». Мы не ходим дозором у ваших домов, И не ставим железных капканов. Это вы нас лишили земель и кормов – Даже негде зализывать раны! А на вырубках, просеках бывших лесов – Нашим лапам и больно, и колко. А у вас есть замок и тяжёлый засов, И во всём виноватые – волки. Стоит лишь распустить осуждающий слух – Вы же любите перестраховку – И последний из нас тут же выпустит дух, Ведь у вас – вековая сноровка. Люди, люди, вы детям внушаете страх, Создавая зубастые маски, И о злобных, жестоких, коварных волках Сочиняете глупые сказки. * * * Закон морского братства – нерушимый, Сегодня ты – за бортом, завтра – я… Своих семей лишённые мужчины – Особая, моряцкая семья… Во имя светлых целей иль разбоя Сошлись на неустойчивую твердь. Горды ли, недовольны ли собою – Зато есть шанс – красиво умереть! Уйти в необозримое пространство, Где властвуют Зефир или Борей… Как неизменно вод непостоянство, Так вечна и романтика морей. И сквозь века – живёт морское братство На всех просторах океанских вод, Но переделать в каперство – пиратство – Вот это, впрямь, был королевский ход. * * * Вдохновилась здесь: Уж на что я овца: И по жизни, и по гороскопу – Не теряю лица, Не пытаюсь вылизывать жопы. Потому так претит, Если чин у кого – не по чину, Если вновь паразит Присосался трудяге на спину. А тупая толпа Неосознанно прёт на закланье, Восхваляя клопа, Обложившего буйвола – данью! И не хочет понять, Одержима проблемами брюха, Что стремление в знать – Далеко от сознанья и духа. И пускай я овца – Гороскопы меня не пугают. Я пойду до конца: До вершины, до точки, до края?... * * * Мы пишем не лучше, не хуже, а так, как умеем, Настолько, насколько хватает заветной длины У ниточки тонкой. Подобно воздушному змею, Взлетаем на те лишь высоты, что нам суждены. Не знаю, смеяться иль плакать, когда понимаю, Что кто-то считает, что знает, как надо писать, И ходит зигзагом, твердя, что дорога прямая, Вперёд устремляясь, на деле, торопится вспять. Считает себя земляком поселенцев Парнаса… Откуда такое берётся у смертных людей? Других направляя, до самого скорбного часа, Полны убеждения в верности слов и идей. На самом же деле – за истиной нам не угнаться, Поскольку у каждого – правда – немного своя. Она не измерена силой свистков и оваций… Достичь абсолюта – ускорить конец бытия. * * * «Поттера Гарри», книга седьмая – Экая кутерьма. Видимо, я не всё понимаю, И не сошла с ума. Вместе-то было бы веселее – В дури топить мозги, И впереди – немного светлее – Так-то: совсем – ни зги… В мире безумья трудно здоровым, Как и наоборот. Тот, кто услышал «главное» слово, Прочих – и не поймёт! Ну, для чего нам эти проблемы: Смерть, терроризм и рак… Есть и другие – новые темы… Кто же из нас дурак? * * * Угнетает процесс – Так иди к результату! Тренируй интерес, Перспективную дату Намечай – и стремись – Хоть назло, в самом деле! Получается жизнь – На последнем пределе! Словно завтра – финал, Край, обрыв и граница. Если да – так и знал, Если нет – не топиться! Значит, к новой черте, Намечаешь дорогу, И плюёшь на вертеп, И идёшь понемногу! * * * Не густеет кровь в его артериях, Правда, у венозной – цвет не тот. Годы и века страшны потерями, Только город всё ещё живёт. Даже где-то чем-то украшается – Не всегда со вкусом – се ля ви… Нам ли, невиновным, в этом каяться? Нам бы, теплокровным, о любви… К этим берегам, в гранит упрятанным, К площадям, открытым, на юру… Я навеки городу просватана, Так, видать, в невестах – и помру! Я в своей любви не привередлива: Взгляд, прикосновение рукой… И верна останусь – до последнего: Каждым словом, каждою строкой. Мне б пройти по набережной каменной, Взглядом – силуэты охватить. Как его огни в Ростральных – пламенной Мне ли, окольцованной, не быть! Мне ли огорчаться – нестареющей – Пустякам: морщинам, седине… Я опять – во сне – лечу на бреющем: Бьётся сердце Питера – во мне! * * * Вдоль Невы, по Дворцовой, к атлантам, Через Марсово Поле к каналу… Есть в знакомом маршруте константа, Что-то, вроде, печати, гаранта: Как бы я от ходьбы ни устала – А прощаешься – кажется: мало!.. А присутствие новой подруги – Обостряет втройне восприятье, Всё, как будто, вернулось на круги, И забыв про хандру и недуги, Хочешь город открыть – без изъятья, С нестандартной, особенной статью. И окраины – тоже красивы, Красотою простой и неброской: Облака вдалеке над заливом, Новых зданий цветные массивы. И в контейнерах круглых, в полоску – Бахчевые на всех перекрёстках. * * * Поднимается солнце с утра, Из-за гор – я отчётливо вижу: Силуэтом темнеет гора На просвете, пронзительно-рыжем… Наша жизнь городская – игра. И в Урюпинске, да и в Париже, И чернеет, чернеет дыра, И густеет зловонная жижа. Мне идея явилась вчера: Навострить потихонечку лыжи, Бросив гнусный квадратик двора И диван, что до дырок просижен. Там, вдали от земного ядра, Холоднее, хоть солнце и ближе, Воздух чище, давление ниже… Ясно чувствую: в горы пора! * * * Возникает порой ощущенье «Ар Мегиддо», последнего дня. Ко всему на Земле отвращенье, А на сердце – сплошная броня. И готовность сразиться с врагами И погибнуть в неравном бою, Чтобы реки сошлись берегами, Как и мы, в нерушимом строю. Нам даровано будет прощенье, Жизнерадостно сеющим смерть. Но услышать архангелов пенье Нам при жизни – уже не успеть. Мы работаем, зло и усердно У судьбы на отвесном краю. Помоги же, господь милосердный, Нам, не верящим в милость твою. * * * Если мысль не дозрела, хрустит на зубах, Как зелёного персика плотная мякоть, То её не оформить в понятных словах, Даже если кричать. Даже если заплакать. Если вызрели мысли, и спелым плодом, Прямо в руки легли, отделяясь от ветки, То слова, появляясь с немалым трудом, Так объёмны, сочны, убедительны, метки. * * * Ах, какой это был замечательный стих, Даже можно назвать гениальным, Но к утру, к сожалению, вовсе затих, Поглощённый потоком астральным. И теперь я тоскую, черкая пером – Бесполезным уже атрибутом. И напрасно сижу за рабочим столом Этим ярким и солнечным утром. Наяву не даются такие слова, Что во сне прозвучали набатом… В глубине подсознания – бьются едва, В не рождении – я виновата? Или шум городской, что нарушил мой сон, Несогласно с законом творенья? А стихи растворились в пространстве времён, Исчезая в другом измереньи… * * * Постепенно стихает жара, И склоняется солнце к закату… Комариная эта пора Мне приятной казалась когда-то. Я терпела навязчивый зуд, От уколов не зная покоя – Лишь бы несколько дивных минут Провести на скамье над рекою. Провожая багровый закат, Что сияет в преддверии ночи, Чтобы видеть, как нежно глядят На меня твои синие очи… Я б и нынче умчалась туда: В комарино-сверчковые трели – Лишь бы эти глаза никогда На других – точно так – не смотрели! * * * «Есть телевизор, мне дом – не квартира…» – Речи о скорби – и нет у народа. Мир зачумлён – значит, время – для пира, Буйство, разнузданность – веянье моды. Кровь и помои прольются с экрана – Всё заглушает искусственный хохот. Наша земля, как открытая рана, Силу взяла извращённая похоть… Требует наша больная планета В нужное русло направить усилья, Но обыватель – не ищет ответа: Облагородились и оснастили Стеклопакетами евроберлоги, Шагу не сделают влево и вправо. Так приближались к концу бандерлоги, Заворожённые взглядом удава. * * * Мы пока не копируем их Планировку больших городов, И клоак – нам хватает своих – Без бэкстрит – этих крысьих ходов. Но всегда почитаем за честь Их лохмотья примерить, гордясь, И вопить, что, действительно, есть С миром Запада кровная связь. Достижений – в пример не берём, Мы копируем мерзость и грязь. И загадили свой окоём, На себя, на самих разозлясь. И сильнее, и ярче контраст Меж фасадом – и задним двором. Мы в конфликтах конфессий и каст – Только ужас и смерть обретём. * * * Вдоль поля ржи петляет тропка, Под нависающей стеной. По ней шагаю неторопко, Поскольку полдень, лето, зной… Пройдя свой путь до половины, Я вижу: справа от меня, До срока зрелая, рябина, Свисает, гроздьями дразня. Ещё горька, и даже птицы Не тронут ягоду с неё… Лишь в отдалении кружится, У перелеска, вороньё. А впереди, за рыжим полем, Сосновой рощи благодать. И человеческую волю – Уже ни в чём не угадать: Здесь не загажена опушка, И не разъезжена тропа… Лишь ветер – ивушке, простушке, Игриво кудри растрепал. А дальше – снова будет поле, И огороды, и жильё… Такое – в памяти – раздолье – Не поросло ещё быльём. * * * Лист ланцетовидный, край игольчат, Кончики листов заострены, А цветок – шуршащий колокольчик – Позабытой снежной белизны. В песне – навсегда приписан к маю, Но цветёт в июньскую теплынь, Аромат – нежнее не бывает – На меду настояна полынь. Отыскать – морока и мытарство, Не любой способен и горазд… Он – и яд сердечный, и лекарство – Кто сорвёт, и как его подаст. * * * В телевизоре – жуткие лица, А на улице – хуже того… Точно – время пришло помолиться, И поверить – чуть-чуть – в волшебство. Ибо только отчаяньем веет От потуг наших властных структур, А душа, между тем, не стареет, И поёт по ночам Трубадур… Да услышат ли нашу молитву? Уж, на что по церквям – лепота… А вокруг – то ли бойня, то ль битва, То ли за, то ли против Христа… Боже, Боже – единый и сильный, Разберись в наших скорбных делах, И на чад своих взор свой умильный Обрати, справедливый Аллах! Заратустра, Иегова, Арей, Кришна, Вишну, Ганеша, Перун… Пожалей нас, отверженных, парий, Дай услышать божественных струн!.. Я топчусь в неизменной надежде, Умирающей позже других… Тишина, всё такое, как прежде – Разве что, сочиняется стих… * * * Я, наверное, слишком цинична, Чтоб хоть раз помолиться всерьёз, И озвучить вселенский вопрос, Становящийся трепетно-личным. Я, наверное, слишком наивна, Что цепляюсь за всякую чушь, И ловлю отрезвляющий душ, Упуская момент позитивный. Я, наверное, слишком нелепа, Отрываюсь от грешной земли: Вижу чуточку в стиле Дали, То, что проще запаренной репы. Становлюсь то свирепой, то нежной, И немножко с приставкою «сюр»… К расстановке словесных фигур Приступаю легко и небрежно. * * * Ах, право – не в моём, признаюсь, вкусе Веденье поэтических дискуссий, И доводы у вспененного рта. Ещё от политических дебатов Мне радости – довольно маловато… Короче, это тлен и суета. В дистанции от ада и до рая Я никого ни в чём не уверяю – Кто не согласен – вольному вольно. Но только не касайтесь убеждений – Итога горьких слёз, полночных бдений… Сначала не прокрутите кино! * * * Я не пророк и не предтеча. Слова – в надрыв, и сердце – в крик! Свои дозволенные речи Могу закончить каждый миг. Ведут потёртые ступени: К дверям? На взлёт? Или на дно? Уже звучит стихотворенье Под цифрой – «тысяча одно»… Персты влагаю без смущенья, Как тот, не верящий, Фома. И где успех – где пораженье – Не отличаю я сама. Не разведу руками тучи – Не так сильна – не разведу… Но я обязана озвучить Любую радость и беду. Хомут давно уже на шее, И мне минута дорога: Быть может, я ещё успею Назвать и друга, и врага… Смыкаю, размыкаю ль вежды – Где сон, где явь – пойму едва. Как воплощение надежды – Кровоточащие слова. * * * | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
