Что хочет автор. Литературные конкурсы

Тени пауками пробежались по стене высотного дома. Машина остановилась у третьего подъезда. Фары погасли. Из машины вышел серьезно одетый мужчина. Захлопнулась дверь. Включившись, подмигнула сигнализация.

На третьем этаже, в этом же подъезде, в триста тридцать четвертой квартире женщина на кухне шинковала капусту.

- Ой, - вскрикнула она и сунула большой палец левой руки в рот.

В это время мужчина поднимался по лестнице, освещаемой мутной лампой. Делал это легко, так как мысли его были далеко отсюда.

Женщина вынула палец изо рта.

- Асссссс, - чувствуя щемящую боль, она втянула губами воздух.

Маленькая красная капелька появилась на пальчике и, увеличиваясь, упала на столешницу. Женщина лизнула палец и повернулась в сторону коридора.

Мужчина, незаметно преодолев три этажа, вставил ключ в дверь.

- Щелк, щелк, - прозвучало в тишине подъезда, и он переступил порог триста тридцать третьей квартиры.

- Даа, - протяжно, произнес он. И ничего не произошло.

В темноте, не разуваясь, он прошел в комнату, сел в кресло. Полы расстегнутого пальто свесились по бокам, словно превратились в уши кресла. Мужчина бросил что-то широкое и плоское на стоящий перед ним стол.

«Плюх», - прозвучало со стола.

- Аа- послышался легкий вскрик за стеной, в соседней квартире. Женщина поднесла к порезу ватную палочку с йодом. Подула на пальчик. Возвращаться на кухню и хозяйничать больше не хотелось. Тем более теперь нужно искать резиновую перчатку.

Мужчина, развалившись в кресле, закрыл глаза. Стало еще темнее. «Цивилизация, - подумал он, - На дворе третье тысячелетие, а слышимость между квартирами как во времена коммуналок. Никакого тебе жизненного пространства. Творчеству развернуться негде, не то что присесть.»

В светлом кабинете Ильи Семеновича, на двери которого было написано «Редактор Иванов И.С.», казалось, беспорядочно лежали кипы бумаг. Но это было не так. Доказательством тому могло послужить то, как хозяин кабинета, обратившись к посетителю, подошел к тумбе в дальнем углу, поднял несколько прошитых пачек листов и взял необходимую ему.

- Николай Петрович, я возвращаю Вам рукопись, и, к сожалению, - жеманством выражая сочувствие, говорил Илья Семенович, - мы не сможем ее опубликовать.

Посетитель не протянул руку навстречу пачке листов формата А4. Редактор положил ее на стол перед очередным горе-писателем. Сталкиваться с такими приходится нередко. Но чаще всего незавидная роль - производить отказ, доставалась секретарю, сегодня отсутствующему.

- Аааа, что не понравилось? - спросил Николай Петрович и сделал ртом хлюпающее движение. В момент волнения у него всегда язык произвольно быстро чуть высовывался и касался верхней губы. Результатом чего был этот немного странный звук.

- Знаете, предложенные Вами рассказы – это не формат нашего издательства.

- Но мои рассказы собраны в книгу. Число страниц соответствует предъявляемым требованиям, и фантосмагорическая тематика – конек Вашей компании.

- Вы знаете, - медленно с расстановкой говорил редактор, - скажу Вам честно, меня заинтересовали Ваши рассказы. А тот длинный, о левитации, я даже прочитал до конца. Но недостаточно в нем раскрыт образ главного героя, показан его характер. А слог написания слишком прост для столь серьезной философской темы. И опять же, - надавив интонацией на последние слова, пытался завершить дискуссию редактор, - наше издательство сейчас не заинтересовано в подобных произведениях.

- Но…

- Послушайте, - не дал говорить редактор, - рыночный спрос на подобные книги сейчас упал. Мы стараемся выпускать классические произведения. Вот если Вы напишете что-то подобное «Мастер и Маргарита», мы с радостью будем с Вами сотрудничать.

- Вы представляете, что Вы мне предлагаете? - возмутился Николай Петрович.

- А что? - в недоумении округлил глаза Илья Семенович.

- Вы хотите, чтобы я в двадцать первом веке писал об инфантильной девушке, которая не знает, как изменить мужу, добиться любви, и готовой отдаться ни на что не способному в жизни мужеченке?!

- Ну, это Вы загнули, - покачал головой редактор.

- Да я на пятой, нет на третьей странице чтения этого романа засыпаю! Такие длинные описания, отвлекающие от динамики интересного сюжета, можно было писать только в начале двадцатого…

- Постойте, постойте, я не имею возможности вступать с Вами в полемику, поскольку завален работой, - посетитель начинал раздражать редактора, особенно хлюпающим звуком в конце каждой реплики, - К тому же мы не даем рецензий, тем более устных. Я из уважения к Вам..

- Спасибо, спасибо, конечно, - тараторил Николай Петрович, - Я понимаю, но в современном мире нельзя писать так, как ранее…

«Он меня будет еще учить, как писать», - подумал Илья Семенович. Взял посетителя под руку и начал ненавязчиво подталкивать к выходу, увлекая туда же разговором:

- Но Вы же не станете оспаривать величие «войны и мира» Толстого?

- Как книгу своей эпохи – нет! Но на сегодняшний день – это мыльная опера чистой воды!

- Но весь мир восхищается тем, как Толстой отразил эпоху, исторической документальностью романа.

- Те, кто хочет узнать историю, ходят по историческим музеям и читают трактаты по истории. А художественная литература – это развлечение чистой воды.

«О, как тяжела работа редактора! Где мое молоко?» - философски отнесся к ситуации Илья Семенович, намекая на то, что ему должны доплачивать за вредность. Но вот уже и дверь.

- Спасибо, что проявили интерес к нашему издательству, - протягивая рукопись из трехсот тридцати трех страниц автору, пытался закончить этот спор редактор.

Тень пробежала по столешнице, остановилась на засыхающей красной капельке. Вдруг включилась люстра, озарив комнату светом и испугав тень. В кухню вошла женщина. Выставив чуть вперед левую руку, правой она начала натягивать на нее перчатку. Хотелось, чтобы вышло по-киношному красиво. Но тонкая резина перчатки скручивалась, и вся красота этого действа затормозилась.

- Птху ты, - возмутилась женщина. Бросила перчатку возле раковины и подошла к окну. Отодвинув край занавески, женщина выглянула. Из окна на нее смотрело отражение - стройная рослая женщина средних лет, с вьющимся волосом. А внизу, с подоконника - томик Булгакова. «Мастер и Маргарита» - было написано на обложке. Женщина подняла книгу. Открыла на месте, заложенном ранее листиком. Это была триста тридцать третья страница. Но женщина не обратила на это внимание.

«Пиу, пиу», - звучно мигала на экране красная лампочка. Валентин Катаев, полулежащий на диване, открыл один глаз. Увидел выше горящей лампочки цифру восемь. «Интересный случай», - подумал Валентин.

Здесь, на том, свете ему доверили изучение зависимости совпадений. Божьи создания так запутали явления в мире, что для их упорядочивания пришлось создавать исследовательские центры. Валентину досталась не пыльная работа – выяснить, есть ли закономерность у повторяющихся событий, возникающих сочетаний.

Катаев подошел к табло. Странное совпадение – в течение небольшого промежутка времени цифра триста тридцать три была зарегистрирована большое количество раз. Валентин решил посмотреть: нет ли дополнительных совпадений? И они были. Сквозной линией через явления проходил роман «Мастер и Маргарита». Последнее появление этой цифры выглядело романтичным – стоящая у окна симпатичная женщина с книгой в руках. Он смотрел на эту картину. Можно даже сказать любовался. Потом нажал кнопку. Длительную тишину нарушил голос:

- Валик, ты как был жопой, так ей и остался.

- Ну, Миша, прости, если отвлек тебя от релаксации. Думал, тебе будет приятно посмотреть на эту картину.

- Какую?

Катаев послал Булгакову координаты. У последнего на лице не отразилась ни одна эмоция. Но приятно было наблюдать, как твой роман увлеченно читает «Маргарита».

- А как ее зовут? – спросил Михаил.

- Сейчас, - табло моргнуло и выдало перед Валентином надпись, - Надя.

Надежда Васильевна перевернула страницу. Задумалась над прочитанным. Поднесла к глазам порезанный пальчик. И снова начала читать, даже не подозревая, что за ней наблюдают. Пусть даже с того света. А ведь, стоя у окна, нужно всегда помнить, что оно прозрачное.

Тем временем сосед уже шел по квартире в трусах. Трусы были семейные. Но семьи не было. В этом было что-то от несправедливости жизни. Свет тоже в доме был, но сосед его не включал. Только маленькая настольная лампа очерчивала светом заколдованный творческий круг на столе. Сегодня в нем оказались хрустальная стопка, наполненная по самый край, пустая бутылка и несколько влажных кругов, стопочного диаметра.

Николай Петрович подошел к столу, стоя поднес ко рту стопку. Залпом выпил содержимое. Произнес привычный хлюпающий звук.

- А, пошло оно все, - в тишине комнаты прозвучал его голос.

Триста тридцать три листа разлетелись по комнате, покрыв полы хаотичным узором.

Палец щелкнул тумблером лампы. Это последнее, что помнил Николай Петрович в конце этого длинного нелегкого дня. А как его ноги донесли до постели, и одеяло укрыло – уже не помнил. Да это и не важно. Все контролировали тени, усевшиеся на кровать.

Божий суд работал с перегревом. В зале была накаленная обстановка. Судья чувствовал себя, как в аду - работы было много, и о том, чтобы уйти от дел вовремя, не могло быть и речи. К судье подошел помощник и передал папку со следующим делом.

- Встать, суд идет! – произнес зычный голос, - Рассматривается поданная апелляция по делу Аристофана, сына Филиппа из филы Пандионы.

Виновник данного рассмотрения стоял одетый в прямоугольный плащ-хламиду в кругу под лампой. В его взгляде читалась усталость от тысячелетнего труда, который нельзя описать словами.

Судья обратился к адвокату:

- Аристофан был осужден в триста восемьдесят девятом году до эры Христа за выдуманный рассказ о боге Эроте, который порождает стремление человека к изначальной целостности. Среди людей данное повествование принято называть историей о половинках любви.

- Да, божий судья, это так. И я требую смягчения приговора своего подопечного, утверждая, что влияние выдуманной им истории на человечество оказалось менее пагубным, чем ожидал суд при первом рассмотрении, - адвокатом выступал мужчина в возрасте, который подчеркивали лысина и рыжая бородка.

- Что по этому поводу скажет обвиняющая сторона?

Лампа осветила прокуратурствующего.

- Должен отметить, что обвиняемый был осужден за то, что своим рассказом приписал Богу жестокие черты. К тому же Аристофан вел разгульный образ жизни, что портило не только его здоровье, но, учитывая популярность осужденного, служило примером для подражания окружающим.

- Господин божий судья, мой подзащитный осознает всю тяжесть своих поступков и не пытается увильнуть от заслуженного наказания, - картавя произносил адвокат. Ему приходилось приподымать подбородок, чтобы при невысоком росте направлять взгляд на судью, - Он лишь пытается обратить внимание присутствующих на то, что влияние его поступков на события в мире меньше, чем было предположено при попадании на тот свет.

- Какие Вы имеете доказательства Ваших слов?

- Дело в том, что популярность осужденного на момент жизни была очень высока. Что позволило на божьем суде сделать проекцию его влияния на человечество очень значительной. Но после смерти о моем подопечном все позабыли. В отличие от его современника Сократа, чьи слова и поступки стали причиной многих событий в будущем.

- У-у, - крякнул прокуратурствующий. Судья посмотрел в его сторону и снова возвратил взгляд к адвокату. Последний молчал.

- У-у, - прозвучало вновь, и обвинитель заговорил, - Должен отметить, что, не смотря, на увядшую популярность самой персоны обвиняемого, его история о половинках продолжала и продолжает оказывать сильнейшее влияние, чему есть масса доказательств, - воздух сотрясла толстая папка.

- Принято, - остановил судья.

Аристофан приподнял левую руку, обращая на себя внимание.

- Говорите.

- Я должен отметить, что история, рассказанная мной, со временем претерпела изменения, и ей стали приписываться события и характеристики, которых не было изначально.

Серьезный голос судьи прервал речь осужденного:

- Приведите пример.

- Многие люди начали трактовать историю о половинках любви таким образом, что для одной половинки существует только одна другая.

Прокуратор возмущенно крякнул. Судья обратился к нему:

- Вам есть, что возразить?

- Да, господин божий судья! Человек, произносящий слова, должен думать не только о том, что говорит, но и о том, как могут быть трактованы его слова другими.

- Замечание принято.

В обсуждение вмешался адвокат, пытаясь говорить горячо, и от этого еще больше картавя:

- Но позвольте, обвиняемый всего лишь смертный, лишенный присущих божествам черт. За то, как пересказаны, трактованы слова, должны отвечать те, кто слушает их. К тому же, если бы не Платон..

- Короче, пожалуйста, - перебил судья.

- Это Платон своим рассказом под названием «Пир» сделал историю, придуманную Аристофаном, достоянием поколений. А надо отметить, что сам Платон не присутствовал при тех событиях, где Агафон, Алкивиад, Сократ и другие упражнялись в умении логически обосновывать явления любви.

- Разрешите? – спросил прокураторствующий судью.

- Говорите.

- Мне кажется, старание и умение названных особ облекать в правильную форму слова, тем самым оправдывая свои низкие поступки, должно наказываться.

На лице адвоката отразилось возмущение:

- Возражаю! Какое это имеет отношение к данному делу!?

- Принимается, - поддержал судья, - Какие еще есть аргументы у защиты?

В ярко освещенном зале, лишенном теней, нарастало напряжение.

В доме Агафона был ужин, как всегда многолюдный. Званые и нет, гости расположились кругом.

Хозяин учтиво относился к своим рабам, контролю их не подвергал и любил, чтобы те вели себя так, словно это к ним в гости пришли уважаемые греки. Поэтому рабы радушно угощали гостей.

- А где же Сократ? – обратился к присутствующим Эриксимах.

- Он шел со мной, - отозвался Аристодем из Кидафин, невысокий мужичонка, всегда без обуви, - Но перед входом покинул меня.

Агафон щелкнул легонько пальцами, обратив на себя внимание ближайшего к нему раба:

- Уважаемый, посмотри, где от нас скрывается один из мудрейших греков.

- Лучше его не тревожить, - произнес кто-то из гостей, - видимо мысли поглотили Сократа, и пока он не извлечет из них толику мудрости, ему трудно будет делить с нами трапезу.

- Ну, нет уж, - возразил хозяин, - Вчера Сократ сбежал с торжества и клятвенно обещал быть сегодня.

- А вот и он!

Перед всеми предстал Сократ, непривычно чисто одетый и в сандалиях. Раб опустился перед ним на колени и обмыл ноги.

- Рад тебя видеть, - протягивая левую ладонь вперед, произнес Агафон, - располагайся рядом со мной. Может мне достанется толика твоей мудрости.

Хохот довольных гостей наполнил зал. И ужин вошел в свое прежнее русло, устремляясь к концу. В завершение его были совершены возлияния, спета хвала Богу, исполнены все ритуалы и, наконец, гости приступили к вину. Момент был долгожданный, поскольку после вчерашней попойки многие чувствовали себя довольно скверно. Увидев настроение присутствующих, Павсаний счел необходимым обратиться с речью:

- Я, как врач, должен сказать, что пьянство не доводит до добра, и советую воздержаться от сильных излияний.

- Да, да, - заголосили наперебой Аристодем и Федр, - давайте не напиваться, а лишь для своего удовольствия…

- Что по этому поводу думает Павсаний? – обратился к врачу Агафон.

- Ну, такое предложение я могу только поддержать.

Использовав способность рассуждать логически, мудрые греки обманули сами себя и принялись развязывать вином и без того подвижные языки. Эриксимах не упустил случая показать владение нитью беседы:

- А давайте-ка, чтоб удержать себя от пьянства, будем вести речи восхваляющие богов.

- Хитро придумал, - поддержал Аристодем, - речи о всемогущих и всесильных не позволят нам пред их лицом довести себя до свинского состояния.

Публика, уже разгоряченная вином, зычно рассмеялась и, кто-то выкрикнул:

- Тогда Эроту!

- Да, Эроту! – поддержали несколько голосов, и раздался звон кубков.

- Ну, что же, - донесся из последних мест голос Сократа. Он потянулся и продолжил, - каждый из нас смыслит в любви, но, чтобы наша беседа не превратилась в балаган, предлагаю вести речи по очереди.

Возлежащий рядом Агафон положил руку на плечо Сократа:

- Трудно отказаться от столь мудрого предложения! Да? – обратился он к присутствующим.

- Да. Да! – зашумели гости.

- Тогда давайте начнем с Федра, - и все взоры обратились в центр зала.

Федр чуть привстал и начал свою речь:

- Не знаю, достоин ли я быть первым, кто будет восхвалять Эрота! К тому же величие этого Бога столь неоспоримо, что деланно восхищаться им – значит зародить сомнения в обратном. Поэтому я просто расскажу о древнейшем происхождении его…

Вино пьянило сознание присутствующих. Речи следовали одна за другой. И каждый следующий рассказчик старался превзойти предыдущего.

- Вот Аристофан, теперь твое слово, - пригласил Агафон и поднял кубок. Но гость ответил икотой, всем своим видом показывая, что не может держать речь. И легонько толкнул в бок соседа.

- Ну, коль Аристофан в столь неудобной ситуации оказался, я вознесу свою хвалу Эроту, - сказал Эриксимах, - но пусть только мой сосед пообещает, что поведает нам свою историю, как только икота покинет его.

Аристофан кивнул в ответ, и все гости согласились с предложением. Вечер продолжился.

История еле успевала стенографировать, чтобы потом оценить достойнейший рассказ и сохранить его в века. Но уже тогда ее внимание привлекла речь, которую отложили.

В давние времена, которые никто из нас и наших предков уже не помнит, и когда боги могли свободно передвигаться по небу, не беспокоясь о своей безопасности, случились эти события. В тот день Зевс сидел в кресле, и его мысли были заняты тем, как украсить пустыню поблизости Анарески.

Невдалеке прошла Афродита. Почти проплыла, грацией своих движений воодушевляя Зевса на творческое решение. Громовержец закрыл глаза и представил, как должен выглядеть оазис пустынного уголка.

- Аааааа, - вдруг вскрикнул он и вскочил. Рядом с креслом валялась стрела, только что уколовшая его в ногу, - Что здесь творится?!

Громогласный вскрик привлек внимание нескольких богов, которые поспешили на крик.

- Что стряслось, Зевс? – поинтересовался подошедший первым Асклепий.

- Случилось то, что моему возмущению нет предела! Кто-то посмел на небе своими играми отвлекать меня от важных дел, - произнес Зевс, указывая пальцем на стрелу.

Подошедшие боги переглянулись, словно выискивая среди себя, кто же посмел так развлекаться. Но явно среди них не могло быть таких дерзких.

Среди богов Олимпа оказалась зашедшая в гости мойра Атропос.

- Я давно старалась обратить ваше внимание, уважаемые олимпчане, на то, что следует чаще спускаться на землю обетованную.

- К чему ты это говоришь? – прервал ее Зевс.

- К тому, что тогда вы бы легко в ней узнали, - мойра указала на блестящую в лучах неба стрелу, - человеческое происхождение.

Дионис повернулся в сторону говорившей, и его драпированная одежда подчеркнула красоту божественного тела:

- Позволь, ты хочешь сказать, что люди, занимающиеся земледелием, виноделием и прочими мирными занятиями, способны попасть на небо стрелой.

- Позволяю, - возмутилась Атропос, и, повернувшись к Зевсу, произнесла, - но не хочу, а уже сказала это.

- Что ты думаешь об этом? – обратился громовержец к Асклепию.

- Я уже не раз слышал рассказы о дерзости людей.

- Я тоже слышал, - Зевс скривил гримасу и театрально выбросил руку вперед, - но чтобы стрелами попадать в богов….

Присутствующие зашумели. Каждый пытался донести свою мысль. Выделился звонкий голос Гармонии:

- Последнее время люди стали обладать огромной силой…

- И стали дерзкими по отношению к богам, - снова вставила мойра, - посмотрите сами!

Зевс, сердито ворча, направился к краю неба. Остальные засеменили следом.

- О боги, - Зевс поднял руки вверх, и его хитон зашуршал, - как можно смотреть на это безобразие?!

Внизу люди хаотично бегали, смеялись, тыкали пальцами в богов, держа в руках луки. Среди них были представлены все человеческие особи: мужчины, женщины, андрогины. Двуликие, они постоянно крутились, чтобы каждая пара глаз смогла насладиться зрелищем возмущенных богов.

- И это мы создали этих наглецов? – возмутилась Гармония.

Послышался свист стрелы, и боги поспешили отойти от края.

- Мне кажется, мы наделили их излишней силой, - сказал Асклепий.

- Так хотели же создать гармоничные личности, - парировал Зевс, и повернулся к Гармонии, - прости за игру слов.

- Ничего, привыкла, - ответила та и добавила, - Я сама выступала за то, чтобы люди были самодостаточны и отражали в себе Вселенную: мужское начало – солнце, женское – землю, а андрогины – луну. Тогда не нужно им ничем терзаться, а только жить и радоваться данному богами.

Мойра еще раз подошла к краю и, глядя вниз, произнесла:

- На мой взгляд, восемь конечностей позволяют людям быстро передвигаться. И вообще, парность всех их органов делает их вдвойне сильными.

- Я уничтожу их всех! – вспылил Зевс, - поражу громом!

- Это будет очень верное решение, - поддержала Атропос, таким образом пытаясь вершить судьбу людей.

Боги начали обсуждать предложение Зевса. И все были почти согласны. Но вдруг Илифия представила мир без людей. И замерла. Ей стало страшно. Ведь Вселенная с людьми была привычна, и деятельность всех богов связана с ними. Вот она сама помогала роженицам. «А что будет потом?» - подумала богиня и спросила:

- А может нам просто забрать у них силу?

Все замолчали, застигнутые врасплох таким мнением.

- Действительно, - произнесла Гармония, - мы столько времени и сил потратили на людей, что уничтожить их было бы глупо.

- И как это предлагаете сделать? – обратился к присутствующим Зевс.

- Оторвать им две руки и две ноги, - почти прошипела мойра, - без них они станут гораздо слабее.

- Но..

- Да…

- Надо бы подумать…

- Достали люди, поделом им …

Слышались в гомоне обсуждения фразы. Но Зевс начал уставать от шума и обратился к Асклепию:

- Что ты думаешь о таком предложении?

- Громовержец, я предлагаю не только уменьшить силы людей, но и отвлечь их от дерзких мыслей.

Зевс удивленно округлил глаза:

- Каким это образом?

- Как бог врачевания я могу людей разделить на половинки, тем самым уменьшив их силу в два раза и породив желание стремиться навстречу друг другу.

В глазах собравшихся богов загорелись искринки интереса.

- Но это нарушит равновесие в мире, - попыталась возразить Гармония.

- Возможно и так, - вмешалась Илифия, - но, находясь в поисках своей половинки, им не останется времени на дерзкие глупости.

Все стали соглашаться, и только Атропос продолжала возмущаться:

- Они столь сильны и дерзки, что ихнужно делить не на половинки, а на четвертинки или даже восьмеринки.

- Нет, так не пойдет, - сказала Илифия, - восьмеринкам будет трудно найти свои восьмеринки и они будут умирать.

- К тому же, - вмешался в спор Зевс, - если после деления пополам они останутся по-прежнему сильны и дерзки, мы всегда успеем их разделить еще.

В этот момент послышался свист стрелы. Она упала к ногам богов. Рассвирепевший Зевс обратился к Асклепию:

- Скорее начинайте, пока не передумал. А я затяну небо громовыми тучами!

Гармония отделилась от богов и снова подошла к краю. Она смотрела на людей, передвигающихся колесом, и беспокоилась о том, что же их теперь ждет. Ее взгляд привлекли какие-то темные очертания рядом с людьми. Гармония повернулась к богам, чтобы рассказать об увиденных ею тенях, но все уже расходились по делам, и никто не желал ее слушать…

На божьем суде относительно апелляции по делу Аристофана возобновлялся новый виток разбирательства.

- Какие еще есть аргументы у защиты? – спросил судья.

- Должен отметить, что Аристофан не самостоятельно пришел к выводам относительно половинок любви, а тени бесов попутали его, опоив предварительно вином.

- Это не может служить оправданием, - возразил прокураторствующий, - тем более, что небо пыталось уберечь горе-рассказчика от участи, которая постигла его.

- Каким это образом? – ожидая подвох, спросил адвокат.

- Икотой, которая не позволила держать речь Аристофану. Но он не обратил внимания на это, и, в конце концов, справившись с ней, поведал миру надуманную историю о половинках.

Адвокат посмотрел в сторону Аристофана. Последний отвел удрученно взгляд.

- У защищающей стороны есть еще аргументы?

Засунув руку в левый карман пиджака, адвокат прищурился и, видимо, решил выложить последний козырь:

- При первом рассмотрении дела было упущено то, что выдуманная история под собой имеет правдивую основу.

- Поясните, пожалуйста!

- История не совсем выдумана. Она, может, и аллегорична, но на самом деле отражает стремление людей друг к другу. Ведь одинокая жизнь делает их несчастными, заставляет терзаться и лишает покоя.

В зале воцарилась тишина. Дело поворачивалось в неожиданное русло.

- Каким образом можете доказать Ваши слова? – обратился божий судья к адвокату.

- Примерами из жизни, - указал тот рукой на свободное место в полу, - Прошу взглянуть сюда.

Все присутствующие опустили взгляды. На полу очертился темный круг с маленькими светлыми точечками, которые увеличивались. В ночи стали различимы дома. Крыша одного из них показалась в круге. Перекрытия квартир мелькали, сменяя освещенные комнаты, на те, в которых хозяева давно спали.

Вдруг картинка остановилась. Она была темной, и присутствующие в зале, подошли ближе, чтобы лучше рассмотреть ее. Свет в зале погасили, глаза начали привыкать, и все рассмотрели посредине круга полосу стены, разделяющую две комнаты. По обе ее стороны стояло по кровати.

- Прошу обратить внимание, - нарушил тишину зала адвокат, - на то, что одна кровать, в которой спит женщина, находится в квартире триста тридцать четыре, другая, в которой мужчина, в триста тридцать третьей. И еще, если присмотреться внимательно, то вы сможете увидеть много бесовских теней вокруг.

Теней действительно было достаточно. Они все застыли, пытаясь не выдавать своего присутствия.

- Что Вы хотите этим сказать? – спросил судья.

- А то, что, не смотря на попытки беса помешать слиянию этих двух половинок, они стремятся навстречу друг другу даже таким странным способом.

- Но, - возразил прокураторствующий, - то, что они лежат по разные стороны от стены, еще не говорит об их стремлении слиться воедино.

- Божий судья, прошу обратить внимание, - пылко говорил адвокат, - что мужчина и женщина лежат прижавшись спинами к стене. К тому же, изучив истории их жизни, можно увидеть документальное подтверждение, высказанного здесь мной предположения.

Судья отпрянул от картинки.

- Включите свет, - попросил он.

Круг в полу исчез. Присутствующие увидели друг друга.

- У меня вопросов нет, - произнес облегченно судья и обратился к обвинителю, - Вам есть что сказать?

Последний молчал. Он был не подготовлен к таким доказательствам.

Услышав звук открывающейся двери, Илья Семенович оторвал голову от бумаг. «Тебя только не хватало», - подумал он, глядя на Николая Петровича. Редактор поспешил навстречу вошедшему.

- Добрый день, но мне показалось, что мы вчера с Вами все обговорили.

- Добрый, - улыбнулся вошедший, закрыв за собой дверь, - но у меня для Вас есть новое произведение.

- Я не сомневаюсь, что Вы плодовитый автор, но…

- Не стоит возражать, Илья Семенович, Вы просто обязаны познакомиться с моим новым рассказом. Это нечто! – довольно улыбался Николай Петрович.

«Это нечто!» - повторил про себя редактор и даже испугался этих слов.

- Позвольте, - произнес он.

- Не позволю, - улыбался автор, - присаживайтесь, читайте… А я подожду.

Николай Петрович поставил стул у двери и сел на него, всем своим видом показывая, что не намерен уходить, пока не получит рецензию на написанное.

Редактор сел за свой стол, хлопнул принесенной рукописью и сказал:

- Не буду читать!

- Да бросьте Вы, - уверенная добрая улыбка не покидала лица Николая Петровича, - он совсем не длинный. Вы только время у себя отнимаете.

Илье Семеновичу, оказавшемуся забаррикадированным в собственном кабинете, похоже, некуда было деваться. И гость хорошо это понимал. Он оперся спиной о спинку стула, вытянул ноги и потянулся.

Когда этим утром хозяин триста тридцать третьей квартиры открыл глаза, свет заполнял комнату. Николай Петрович поднялся на локтях и замер – голова трещала. «Ух, перебрал я вчера», - подумал он. Аккуратно сел на кровать. Посмотрел на валяющиеся в комнате листы бумаги. Внимание привлекла горящая лампа на столе.

Николай Петрович сунул ноги в тапочки и направился к столу. Рядом со стопкой водки лежала стопка листов бумаги. На верхнем было напечатано большими буквами «Мастер для Маргариты.» Мужчина выпил залпом содержимое стопки и принялся читать.

«Интересный рассказик», - подумал Николай Петрович. Стоп. Но ведь это должно быть написал я. Но почему тогда не знаю, что ждет героев на следующей странице?»

Илья Семенович наконец перевернул последний лист и посмотрел на автора. Прочиталось, конечно, на одном дыхании, но согласиться с прочитанным было трудно.

- Как Вы можете писать такое о великих, признанных историей гениях? – возмутился редактор, - Вы что-то выдумали об их жизни и выдаете это за действительность. Это же оскорбление, как самих исторических личностей, так и читателей.

- Позвольте, - начал Николай Петрович.

- Не позволю, - возразил Илья Семенович. Прочитанное им не оставило от его философского отношения к автору даже намека.

- Но человек, который выбирает популярность, известность, должен понимать какие негативные стороны у обратной стороны этой медали.

- Какой медали! Вы устами Булгакова произносите вульгарное слово!

- Это какое же? – улыбнулся автор.

- Жопа, жопа! Это Ваше произведение полная жопа! – круглые глаза редактора выражали все его эмоции.

- Ха, Вы слишком эмоциональны. Может мой рассказ и фантасмагоричен, но построен на исторических фактах и не более.

Илья Семенович ухватил голову ладошками, локтями опираясь на стол. «И за что мне такое наказание», - подумал он. Захотелось в отспуск. Куда-нибудь на Мальдивы, подальше от писателей, от читателей, от русского языка.

Дверь неслышно открылась, и в помещение вошел Катаев. У экрана сидел Булгаков и что-то внимательно разглядывал.

- Ну, как там твои случайные совпадения? - не отрываясь спросил он у вошедшего.

- Привет, - сказал Валентин и ответил, - никак. Не наблюдается закономерностей.

- Дааа, - отвлеченно ответил Михаил, почесывая голову правой рукой.

Видя увлеченное состояния товарища, гость остановился у него за спиной, и, глядя на экран, спросил:

- У тебя новое дело?

На экране мужчина в семейных трусах сидел за столом и читал.

- Ага, нужно выяснить – насколько история о половинках любви соответствует объективной реальности.

- Нескучная задачка.

На экране мужчина перевернул напечатанный лист и удивленно подумал: «Почему я не знаю, что будет на следующей странице?»

- И почему? – обратился Валентин к Михаилу.

Булгаков обернулся к пришедшему, посмотрел ему пронзительно в глаза и ответил: