Иногда мне приходит в голову мысль покинуть замок и прогуляться вниз по набережной, дойдя при этом до самых дальних кварталов нашего города. Это раньше я надеялся, что такие прогулки смогут хоть ненадолго заглушить грустные мысли, а теперь я всё больше убеждаюсь, что из-за них на душе становится ещё тоскливее. Каких бы людей я ни встретил на своём пути: почтенных горожан или приезжих, крестьян из окрестных деревень или же дворянских слуг, все они отводят взгляд в сторону и стараются побыстрее уйти с моей дороги. Я постоянно слышу у себя за спиною встревоженный шёпот, а стоит мне сделать пару шагов – вздох облегчения. Городок возле замка небольшой, и все жители знают меня в лицо. Очень хорошо знают, хотя я и надеваю маску, когда делаю свою работу.

Я палач на службе у нашего доброго герцога и начал работать в этом замке ещё тогда, когда здесь правил его отец. А потом, после смерти старика, я перешёл «по наследству» и достался новому господину точно так же, как всё вокруг. Я отличаюсь от остальной прислуги тем, что получаю жалованье за свою работу, а не тружусь за кусок хлеба и крышу надо головою. И можно добавить только то, что я честно отрабатываю свою зарплату.

Наш герцог, так же как и его отец, в общем-то, не слишком суровый правитель. Работы у меня было не так много, но за долгие годы практики я овладел своим ремеслом в совершенстве. Мне известно множество способов, как прервать жизнь у тех людей, которые попадают в мои руки. Согласитесь, если уж кому-то на роду написано закончить свой путь на эшафоте, то пусть же за него возьмётся человек, который сможет всё сделать быстро и почти безболезненно.

Я видел неопытных палачей, и поверьте, – это очень страшно. Помнится, один юнец дошёл с просьбой до самого герцога: он хотел собственноручно обезглавить убийцу своего отца. Герцог тогда не отказал, моего мнения никто не спросил, и мальчишка полез с топором на помост, а я стоял в первых рядах, наблюдая за казнью. Его рука дрогнула, и лезвие не перерубило шею, а застряло в сломанной ключице. И новоявленный палач, наступив на спину жертвы, тянул за длинную рукоятку, пытаясь освободить топор. Потом было ещё два удара, прежде чем стихли крики несчастного.

Я могу повесить человека, резко распахнув люк под его ногами. Тогда крепкая верёвка сломает шею преступника, и смерть будет мгновенной. Могу медленно подтягивать своего клиента кверху, делая последние секунды его жизни очень мучительными. А могу растянуть агонию на несколько часов, привязав несчастного за шею к столбу так, чтобы он касался помоста только кончиками пальцев ног. Я знаю восемь различных способов как повесить человека и четыре – как его обезглавить. Герцог может выбрать любой вид казни, и я хорошо выполню его приказ.

Я могу опрокинуть жертву на помост, ткнув ему в затылок кончиком дубинки. И дробить конечности тела, которое уже ничего не чувствует, потому что таким тычком я перебил нужный позвонок. Но, подобная казнь не для баронов... Дворян на моём помосте ожидает двуручный меч. Эффектно размахнувшись, я могу одним ударом перебить шею стоящего в полный рост человека так, что голова отлетела бы в сторону на несколько шагов. Подобную казнь можно даже назвать красивой. Жаль, что за всё время службы, мне так и не посчастливилось обезглавить кого-либо подобным способом. Как я уже говорил, наш герцог не слишком суров, хотя сегодня вечером у меня могла бы появиться такая возможность.

 

* * *

 

Девочке, которая только что постучала в мою дверь, вряд ли больше тринадцати лет. Она младшая дочь какого-то мелкопоместного барона, у которого из всех богатств остался лишь герб, да длинная родословная. Я даже не слышал про эту фамилию до того, как малышка появилась в нашем замке. Наверное, её родители были очень счастливы, когда герцогиня согласилась взять её к себе ещё одной фрейлиной.

Она совсем дитя и искренне считает всех, кто живёт в замке, – «господами». Но, у этой чертовки, однако же, хватило ловкости, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте, а потом – хватило ума шепнуть пару слов в нужные уши. А может быть, наоборот, – ей не хватило осторожности вовремя промолчать. Или же, всё было совсем по другому, и она, с восторженным блеском в глазах, рассказывала «дяде герцогу», как хорошо ей живётся у новой госпожи, что она там делает... а заодно – каких гостей встречает герцогиня, пока хозяина замка нет дома.

Было это так или как-то по-другому – я не знаю, но сегодня утром герцог послал за мною, а герцогиня рыдает в своих покоях. Впрочем, может быть, она и не рыдает, а сидит за никому не нужным рукоделием и с тупой, молчаливой яростью рвёт шелковые нити. В том, что произойдёт сегодня вечером супруге герцога некого обвинять, кроме самой себя.

У этой малышки, которая сейчас вошла в мою комнату, незавидное будущее. Герцогиня, вне всякого сомнения, найдёт способ избавиться от своей, неоправдавшей доверия, фрейлины; а наш господин вряд ли хоть раз вспомнит о той, кто так удачно шпионил за его супругой и уличил её в неверности. Хорошо ещё, если девчонку просто отправят назад к родителям, потому что месть потерявшей любовника женщины может оказаться очень и очень жестока. Тем более, если эта женщина обладает властью. Я даже боюсь представить, что может придти в голову герцогине.

Но, это всё – потом.

А сейчас я смотрю на девочку, которая замерла на пороге моей комнаты. Наверное, барон отдал последние деньги, отправляя свою дочь в замок, и девчонка выглядит как настоящая принцесса. Её тоненькие пальцы крепко сжимают небольшой мешок. Вне всякого сомнения, она знает, кто я такой и что мне предстоит сделать сегодня вечером. Девочка никак не решится начать разговор... и до дрожи в коленках боится меня.

Я не могу выставить за дверь эту малышку, не выслушав её. Я всего лишь слуга герцога, и очень хорошо знаю, что не стоит закрывать двери перед фрейлиной, если та пришла передать просьбу своей госпожи.

«Ну, не томи же... говори, о чём же хочет попросить меня герцогиня, да закончим с этим побыстрее».

Если бы у меня были дети, то она бы запросто могла быть ровесницей моей дочери...

– Моя госпожа просила передать...

 

* * *

 

Почему все думают, что казнить можно только на рассвете? Один раз меня разбудили даже среди ночи. А сейчас – мы вместе с Герольдом ждём, пока сядет солнце. Летние вечера длинные, и яркий диск медленно спускается к горизонту, словно никак не может решить, а стоит ли уходить с небосвода прямо сейчас или же можно побыть там ещё немного. Если бы у меня был дар менестреля, то я, наверное, сравнил бы с чем-нибудь краски этого заката. С розовыми щёчками красавицы... с пролитым молодым вином... или с кровью? Хотя кровь сегодня не прольётся.

Я не умею составлять яды. Но, в нашем городе есть люди, которые ими торгуют, и я знаю множество способов проверить качество зелья ещё до покупки. Несколько раз под видом смертельного порошка мне пытались продать что-то другое. Я не стал тогда возмущаться, а просто забрал свои деньги обратно.

Вряд ли у меня получилось бы незаметно отравить чей-то завтрак или подбросить надушенный ядом платок. Это дело не для палача. У него – совсем другая работа.

На золотом подносе, который стоит рядом со мною – вино с отваром священной травы Полдня. Особым образом приготовленный, этот раствор приносит смерть легкую, почти нежную. Я ещё раз повторю, что наш герцог совсем не суров и пожелал для своего незадачливого соперника смерти быстрой и безболезненной. Я уже приготовил всё, чтобы выполнить этот приказ.

Мне сейчас не придётся ждать обычной фразы: «Палач, делай свою работу!». Здесь не будет высокого помоста и двух рядов стражи в красивых камзолах. Не будет толпы, которая в одну секунду вздохнёт так, словно все глотки принадлежат одному существу. Сейчас мне даже маску одевать не придётся. Герольд видел меня и без неё, а наш клиент... он уже никому ничего не расскажет.

Герольд поднялся со своего места в тот самый миг, когда солнечный шарик скрылся за кромкою дальнего леса только наполовину. К нам никто не пришёл, и это значит – всё. Значит – герцогине так и не удалось уговорить супруга, и он не отменил своего решения. Последний луч сегодняшнего дня погаснет через несколько секунд, так что, тянуть дальше нам уже никак нельзя.

Герольд молча смотрит на меня, я киваю: «пошли», и мы без стука открываем нужную дверь в длинном, полутёмном коридоре.

«А ты бледен, красавчик, – думал я, разглядывая юношу, в чьи апартаменты мы только что вошли столь бесцеремонно. Мне ещё ни разу не давалось взглянуть на его лицо так близко. – Наверное, жутко испуган... Тебе известно, зачем мы пришли, так что давай, дружок... пей и закончим со всем побыстрее».

Он живёт в нашем замке всего месяц, но за это время ему удалось очень много. Он не менестрель и не шатающийся без дела охотник за лучшей долей. Перед нами – троюродный брат Короля, и он не менее знатен, чем наш добрый герцог. Хоть наша хозяйка и потеряла супружескую честь, пустив к себе под одеяло этого юнца, но дворянский титул не был при этом испачкан связью с простолюдином.

– Клаудиус, сын Клавдия из рода Тука, – начинает Герольд громким голосом, – наш добрый господин шлёт тебе это вино, чтобы ты выпил его за здоровье Короля, и пусть всемогущая Судьба отмерит...

– За здоровье? – перебивает юноша, и я вдруг с удивлением замечаю, как его губы привычно складываются в легкую усмешку. – А вы уверены, что этот напиток можно пить за здоровье?

Но, нашего Герольда не так-то просто сбить с толку. Он не обращает никакого внимания на слова юноши и спокойно заканчивает хорошо заученную фразу:

– ... ему и всем нам долгие года жизни.

Я держу поднос в левой руке, и чаша с вином стоит на самой его середине... Если этому юнцу взбредёт в голову брыкаться – у меня не будет ни одного шанса удержать поднос, не расплескав вино. Но, в этом случае, я даже не попытаюсь это сделать. Чаша ещё не успеет долететь до пола, как я уже оглушу этого мальца одним хорошим ударом в висок. Несколько раз мне доводилось вливать отраву в разодранный до уха рот жертвы, предварительно выбив передние зубы. И я готов сделать это ещё раз, потому что мой герцог пожелал, чтобы этот несчастный умер именно от яда, а не от чего-то другого.

Герольд закончил говорить... я протянул левую руку чуть-чуть вперёд...

«Давай без глупостей, а? – думал я, глядя, как юноша, не поднимая рук, вытягивает шею, словно надеется увидеть, что же налито в чаше – У тебя хватило смелости, чтобы залезть в постель к нашей госпоже, так что, хочешь ты того или нет, а за это сейчас придётся ответить... ну, же...»

И я протянул руку ещё дальше. Так, чтобы край подноса почти коснулся груди юноши... и ему наконец-то удалось разглядеть, что же там – внутри чаши.

Клаудиус поднял руку и осторожно дотронулся кончиками пальцев до чаши...

«Ай, молодец! Теперь ты пьёшь и спокойно засыпаешь, мы немного ждём, а потом – уходим. Герольд побежит на доклад к герцогу, а мне надо будет каким-то образом передать герцогине, что её просьба выполнена... Давай, малыш... у тебя же был целый день, чтобы к этому подготовиться».

Хотя, что там один день. На этого мальчишку покушения делали так часто, что он, наверное, уже давным-давно свыкся с мыслью о близкой смерти. Клаудиус – один из претендентов на престол. Так уж получилось в нашем бедном королевстве, что между ним и троном сейчас уже почти никого не осталось. Но, проказница судьба сыграла злую шутку и из её шкатулки, вместо соперника в борьбе за трон, выскочил муж-рогоносец...

– Она красивая...

«Что!?»

Юноша взял чашу обеими руками и стал рассматривать затейливый рисунок на круглых стенках.

– Очень красивая чаша...

«Что ты сейчас сказал, мальчишка!?!»

– Я думал, что всё это будет как-то... попроще. Мне надо сейчас что-то сказать? – посмотрел он на Герольда.

Тот удивлённо пожал плечами... я опустил поднос, но по-прежнему крепко сжимал свой правый кулак. Если сейчас Клаудиус вздумает опрокинуть чашу, то мне придётся его ударить. Видит Бог, что я не хочу этого...

– Ну, первый тост обычно пьют за богов... – он снова улыбнулся, а я, посмотрев на его лицо, понял, почему же не смогла устоять герцогиня. – Ой, не знаю, понравится ли им такой тост, если он будет произнесён над этой чашей.

Он качнул рукою, и я чуть было не ударил его... Оказалось, что юноша просто решил ещё раз посмотреть на чашу.

Я разжал кулак только тогда, когда Клаудиус начал пить... первый глоток дался ему явно через силу, но потом глаза его удивлённо расширились, и он, не отрываясь ни на секунду, опустошил всю чашу до капли...

– Хорошее вино... – как-то удивлённо произнес юноша.

«Вот и всё... Я даже не успею досчитать до ста, а ты уже уснёшь... Пусть тебе приснится твоя герцогиня...»

– Красивая чаша, хорошее вино… – и я в третий раз увидел, как он улыбается. – Скажи, а зачем надо было портить ядом такое хорошее вино? Ведь умирающий всё равно не смог бы отблагодарить за него... Просто не успел бы...

Он качнул чашей ещё раз, осматривая её, и я готов был поклясться, что разглядел, как его глаза блеснули от восторга.

– Я обязательно расскажу на небесах, каким хорошим вином встречает гостей ваш господин... Скажите, а вы ничего не напутали?.. я почему-то ничего...

Мне удалось подхватить падающее тело... А чаша... она упала на пол.

 

* * *

 

Я сегодня напьюсь.

Напьюсь жестоко, до потери сознания, до мучительного похмелья поутру. Сначала я опустошу запасы в своей комнате, потом выклянчу бутылочку «господского» вина у ключника. А ближе к полуночи, я пройду через ворота замка и спущусь в город. Там я выберу для себя какой-нибудь кабак и буду накачивать себя дешёвым пивом, пока не усну прямо за столом.

Сейчас я бы с превеликим удовольствием подрался, срывая злость. Ломал бы носы и до костей сбивал костяшки своих кулаков о чьи-то зубы. Но, вряд ли мне удастся затеять ссору с кем-то из горожан. Они все будут разбегаться в стороны как обычно, и даже если мне и посчастливится сцепиться с кем-нибудь, то я не получу от драки никакого удовольствия. Жители нижних кварталов могут грабить, насиловать и убивать себе подобных, но так никогда и не смогут набраться смелости, чтобы хоть пальцем дотронуться до человека из замка. Эти трусы будут молчать, закрываться руками и всхлипывать от моих ударов...

Я всегда подозревал, что любовь всё-таки существует. Я пренебрежительно усмехался, когда слушал те песни менестрелей, в которых говорилось о родинке на щеке и армады кораблей, отправляющихся в долгий путь за горизонт, из-за одной только девичьей улыбки. Я угрюмо молчал, когда парни на кухне начинали обсуждать свои похождения. Я брезгливо морщился, когда встречал на улицах города «жриц любви». На мой взгляд, эти жрицы имеют такое же отношение к любви, как жрецы из Храма к милостивому Господу.

Но, мне очень хотелось, чтобы настоящая любовь всё-таки хоть где-то, а была. Я мечтал об этом, хотя запросто прибил бы любого, кто каким-то образом вдруг узнал про эти мои мысли. Я не питал глупых иллюзий по поводу себя, но, мне очень хотелось хотя бы со стороны увидеть... хоть один единственный раз в жизни просто прикоснуться взглядом к настоящей Любви.

Отвар из трав молодому Клаудиусу послал наш герцог. А вот вино и чаша была подарком от герцогини. Самая красивая чаша и самое лучшее вино, которое только можно найти в нашей провинции. Это и было в том мешке, который она передала мне со своей фрейлиной.

Я мечтал, всю свою долгую жизнь я мечтал увидеть настоящую Любовь. И вот только что прошла мимо меня, пролетела лёгким ветерком, чуть задев меня своими крыльями. Она приняла вид чаши с вином, которую женщина посылает своему возлюбленному. Посылает тогда, когда не в силах что-то изменить. Посылает для того, чтобы последние секунды его жизни не были бы отравленными кислым вином в жестяной кружке...

Если бы у меня был дар менестреля, то я обязательно сложил бы песню про эту историю.

Сегодня я напьюсь. Пройду через весь город и, если повезёт, то сломаю пару челюстей и разнесу в щепки всё, что смогу найти в каком-нибудь вонючем кабаке. А завтра... как только я приведу себя в порядок, то попробую передать свою просьбу герцогине.

Я попрошу её оказать милость, и пусть та девчонка-фрейлинка покинет замок живой и здоровой. Пусть она уедёт к родителям и рыдает там о своей несостоявшейся карьере. Боль её когда-нибудь утихнет, а вот жизнь будет сохранена.

Кто ещё из жителей города разбирается в этом лучше, чем я?

Герцогиня не сможет мне отказать. Конечно, она изобразит и гнев, и возмущение. Но, она не рискнёт обидеть меня отказом. Просто она очень хорошо понимает, что герцог, разобравшись со своим соперником, когда-нибудь вспомнит и о том, что надо бы наказать и неверную супругу. Кто же тогда ей сможет помочь лучше, чем умелый палач?