Глава 1 О том, что мы должны знать и то и это, твердят нам со всех сторон. А вот как разобраться в том, что знать нужно, никто не говорит. Одно только поняли: спасение человека есть дело самого человека! Вот я, например, поэтому и обучал свои мозги сам, что никому не хотел отдавать их на обучение. Ни жрецам науки, ни прочим ... жрецам! А их, жрецов этих, теперь под каждым кустом, как раньше бесов, столько расплодилось, что и дела до нас у них никогда и нет. Ну что мы им теперь такое? Но может это нас тут много расплодилось и размножилось на Земле? Ну, так вроде по небесному повелению? Что ни говори, а всё- таки человеческая заповедь! Надо сказать, что мы и без неё плодились и размножались бы, но если по повелению свыше, то сразу два зайца убиваем: и нам хорошо, и шефу приятно. Приятно, что по доброй воле подчиняемся. Глядишь и другим заповедям, которые не совсем человеческие, не так сильно сопротивляться будем. В благодарность… Мдааа! Сижу я вот здесь, вокруг гляжу да слушаю, что говорят, да как, а еще важнее, зачем говорят. Давно на свете живу, уже и бояться мне вроде нечего, а от всего услышанного дрожь внутри, и от нее никак не избавиться. Но если так подумать, то оно и понятно, что трясет нас всех. Убивали же всегда, как кроликов. Вот и того, который пришёл, чтобы спасти нас, тоже убили. Он когда пришёл, говорит жрецам: убьёте вы меня, но вы это по повелению, так что валяйте, я всё равно воскресну и при случае ещё прииду и поквитаюсь с вами: «Жрецы чёртовы, и отец ваш Диавол!» Так и сказал, чесное слово! Что за повеление, по которому и Его убили, мы так и не знаем, а Он и вправду воскрес и к людям своим приходил, вот тогда-то и грозился ещё раз вернуться. Но уже с силой и славой. Победителем значит! День этот запомнили многие, и даже записали про это. Но прошло уже много времени, очень много, а Его все нет. И по прошествии этого времени, стали и жрецы, втихомолку, и сами праздновать этот день. Нам невдомёк, а они со смыслом выставляли, как декорацию, кроликов. Кролики, мол, тоже плодятся и размножаются! Хоть и живут в страхе и трепете перед каждым кустом, а радости не теряют. И нам, дрожащим, как осиновые листья, говорят: «радуйтесь!» Ну а потом и вовсе, уже в открытую, стали праздники свои с нашими смешивать. Празднуют в тот же день, да только в обратном смысле: «Вот мол, грозился ваш Спаситель вернуться, а Его как не было, так и не будет! Он нас три года постращал, а вы Его за это три тысячи лет ждать будете!» А и впрямь уже две прошло, а мы всё на Него надеемся. Уж и не знаю к добру ли приходил Он. Не было б Его, так за эти тысячи то лет, мы бы и сами додумались бы до чего. А то, как заколдовали нас им:: или ждите, или как Он делайте! Оно может и хорошо так делать, да вот ведь дело какое - те, что «как Он» делали, сгинули сами и нам от этого не полегчало. А жреци эти, чёртовы, как были гнётом на наших душах, так и остались. И обставили же хитро всё, даже ввели новое летоисчисление. А давайте, говорят, начнём новой жизни отсчет вести со дня рождения вашего Спасителя! Мы сразу и не сообразили, что наш Круголет совсем упразднят. А с ним и все, что по нему летописалось, вроде и не было жизни прежде в краях наших. Так вот сделалась пустошь в нашей памяти … А они на праздничный стол, в день рождения Спасителя, моду завели - голову свиную стали в самый центр класть, да еще с яблоком. Вот, какую нам свинью подложили со своими историями! Одним словом – они жрецы, а мы, ну и впрямь, трясёмся всю жизнь как кролики... Мало этого показалось, так нас ещё и овцами стали называть. А мы как в шкуры овечьи влезли: за пастырями следуем куда ни попадя, и головы боимся поднять, чтобы увидеть этих пастырей, и понять, что за пастыри и куда они нас ведут, куда гонят нас как животину какую. А мы все терпим да выносим. Никак не разберу я этого: нравится нам так, что ли? Или какую селекцию с детства над нами проводят? Нас как зайцев... А мы схоронили суть свою в писаниях, и, как будто, её из себя вынули и в буквы запрятали. Да только жрецы сильно не любили вообще всё, записанное для памяти. Выманили многие из этих записей, где обманом, где страхом. Сначала говорили, что в наших «норах» попортятся эти рукописи, и чтобы мы отдавали их на сохранение в каменных палатах. А они с них еще и копии для сохранности снимут. Да только забота эта с багетом к горлу приставленным проявлялась. Не знаю, снимали ли копии, а вот, что поскоблен текст да переписан поверх прежнего, начального текста, таким, от чего душа стынет и кровь в жилах двигаться нехотя начинает, - догадаться можно. А нам же сказали, что нерадивые люди все памятки втихаря в каменных палатах пожгли. А как не поверили мы в это, да стали спрашивать со временем про те памятки и про то, куда они подевались, так они что придумали? Стали нам же про нас говорить, что не было у нас никаких рукописей никогда, а потом даже что у нас и букв собственных никогда не было. Да и записывать нам вроде вообще нечего было - цивилизации у нас кот наплакал. Потому как она, эта цивилизация - покрупнее зверь будет, и не по нашим это, заячьим зубам. От всех этих речей, хоть и дрожит внутри у меня все когда от страха, а когда от гнева и безсилия, ровно я и впрямь какого-то «заячьего племени», но не забылось главное. Может и странное оно на сегодня и поверить в это трудно очень, но сидит где-то в глубоко в памяти, как заноза сидит, и кажется всегда сидело, что мы больше на медведей походим... ******* Ну, может и не походили, разве только в том, что питались подобно медведям: мёдом да ягодами, прочими лесными запасами. Может в том, что лес и для нас домом был? Но в памяти где-то осталось, что для спасения нужно в Медведицу уходить. Да не простую, а ту, что с хвостом. По хвосту этому узнать её мы должны вроде. Да только где ж их с хвостами найдёшь теперь? Разве что на небе одна. Смотрю я на неё, хвостатую в небе, и чувствую порой, что есть где-то ключ к загадке этой. Вот только бы знать, где искать его: на небе среди звёзд, на земле или в себе самих? Может во снах каких? Или во внутренностях наших какая работа не делается, что не видим и не слышим. Вот ведь и в самую бездну небесную заглядываем, звёзды видим, туманности различаем! А слышать, как они свои песни поют и меж собою сообщаются – это уж точно, не слышим! Поначалу думал я, что попридумывал я себе всё это. Но как-то узнал, со временем, что родство это медведьино, в нас у всех сидит где-то, глубоко в крови спрятавшись.Чтобы мы его в чём находили - и не знаю, разве что в этой тяге к звёздной Медведице. Было в ней всегда что-то очень важное, что-то и спасительное и сладкое и могучее, о чем никто нам никогда не говорил, но все знали сами собой. Медведь и сладость – странное соединение, но за сладость его мы все любили. В шутку прозывали даже мёд-ведуном - он нас к мёду водил. Да и доставал его из дупел и гнёзд. Самим нам, без защитной шубы, в пчелиное гнездо никак не сподручно лезть, а ему -ничего. Шутили мы, что, умел, наверное, мёд-ведун договариваться с пчёлами. Про ос и медведей мне Дедуша рассказал, что не просто так, а их отношения символом царским было для Дедуши. Мал я был, не запомнил, но то, что медведь и оса особое что-то с собой несли, запомнил. А так просто, казалось мне, что медведь вроде такое словечко, урчание вибрирующее, мог «шепотом» зареветь осам на лесном наречье. А они его понимали как – «для наших это деток» и уступали. И зверь этот, огромный как гора, так аккуратно, сам я это даже видел, выламывал из дерева улей и в селенье нес. Ну и мы тоже, не без понятия, заготавливали соды, что пчёлам на обмен шли, из хорошего дерева, да красиво так делали. Знали, каким породам пчёлы в нашем лесу перед другими деревьями почтение отдавали.. И для себя старались, чтобы глаз радовался, и для пчёл, по их вкусу и предпочтению. Вот с этими содами понятливый наш медведь отправлялся в лес, обратно к осам. Они там вместе как-то и решали, где какое место выбрать для нового осиного гнездовья. Мы не вмешивались. Как они там меж собой ладили, не знаю, их это дело было, мы только присматривали потом, не нужно ли ещё что. Старые соды мы для домашних надобностей оставляли, а самый красивый дарили. Новым семьям по особому «соду от двора» дарили всегда. Духмянь они свою в новый дом с собой приносили. Ох, и важна же была эта духмянь медовая в доме. Говорили, что если к себе домой человека как пчелу на мед не тянет, то беда рядом ходит, да в дом наведывается. Духом этим медовым наполняля содъ пока в работе у ос был. Успевала древесина его так пропитаться медом, что эту духмянь многие годы сохраняла, так крепко держало дерево её в себе. Зайдёшь в дом с мороза или после дождя, и так её сильно чувствуешь, что кровь в теле сама вспоминает и про молодость и про любовь... А вспомнить было что! ТолОка для новобрачных… Какой праздник для всех это был! Как готовилось селение к этому дню. ТолОка всегда была в праздник, а как на толоку для новой семьи выходили, то и особое веселое возбуждение в ней было. Время всегда это особое для радости было. Урожай собран и снесен в закрома. Всего вдосталь и души у людей радуются щедрости матери-земли, и руки, ещё не готовые к зимнему отдыху, не боятся тратить силы. Вот и радовались сердца у людей и руки пели в работе и головы гудели у сельчан от всех выдумок молодоженов для своего дома. Поразмыслить над тем и этим, что влюблённая пара выдумывала, было особо почётным делом. И кому удавалось больше всех, приспособить вековую седую мудрость домостроительства к молодому задору, тому и поручалось ввести пару в дом после новосельного пиршества на подворье. А к такой чести стремились все, и малый и старый, поэтому и вникали во все детали и задумки молодых с особой тщательностью. А какие же фантазии и пожелания были у будущей семьи! И как привередничали молодые, на радость всему селению, чтобы всё было в точности так, как они спланировали и построили загодя. Вымеряли же они всё на песке на свой лад в своём будущем жилище и ни в какую не хотели под чей-то другой лад подстраивать свой дом. И как потом архитекторы, столяры, плотники, да и всё селение вместе с ними, думали и прикидывали, как это сделать, чего и сколько понадобится для нового подворья. Потому, что строили не один только дом для новой семьи, а целое подворье. Всё, что нужно было для пропитания, и для тех, кто участвовал в толоке и для пиршества, собирали всем селением! Сносили загодя припасённое с большим усердием. Несли выросшие в садах и на огородах фрукты и овощи, арбузы и дыни с баштанов. Выпекали хлеб из новой муки и приносили медовые настои цветов и орехов этого лета. Мясная живность с дворов или из леса тоже в избытке бывала. Не давалось всё это ни в долг молодым, ни бралась за всё это плата с них. Весь праздник давал возможность всему селению отблагодарить землю-матушку за её щедрость, и небо за помощь и Всемирье за благоволение к ним самим. С этим особым весельем и брёвна осматривали или заготавливали для стен подворья и для внутренней утвари. Не каждое дерево годилось для этого. А от неправильно выбранного дерева для брёвна могла случиться беда. Не должны были стены стенать в доме у молодых. Но не всякий знал, как определить какое дерево с душой и готово для хоромного служения. И не всякий знал, к какому дереву подступиться, чтобы запросить есть ли у него душа. Поэтому в лес уходили, выбирать нужный лес и делать зарон для будущих пристроек, только знающие старики, народ особый. Те, кому с лесом говорить дано было. Лесными ведунами называли мы их, и не в каждом селении они были, и в эти селения они ходили по зову, откуда какой приходил. Там, где своих лесных ведунов не было, они считались колдунами. С Лесом не просто так было – пойти и нарубить. Он ведь душу тоже имеет и часть себя в хоромное служение нам отдаёт. Вот поэтому и было важно, чтобы он отпустил добровольно, выбранное для постройки. Ведь душа Леса ощущалась в доме, её можно было почувствовать или услышать. Неправильно выбранные брёвна несли несчастье. В стенах дома, пульсирующих своей жизнью, никогда не стенали людские души. Живые стены вмещали и сохраняли огонь и воду, тепло и прохладу, и свежесть, для здоровья и для радости людей. Благоволение природы в доме благословляло живущих в нём! А медовые соды дарили уже на празднике: от каждого дома «по соду» новой семье. По духмяной памяти в доме можно было вспомнить время, когда строился дом, какое разнотравье было, не задерживалось ли в том году цветение садов. Или были поздние морозы и ко дню вылета пчёл на сбор мёда только лесные первоцветы, не боявшиеся морозов во время цветения, могли порадовать их и сохранить память об этом в духмяни дома... Глава вторая На пробный Зарон для порубки леса, если кто строиться собирался, обязательно выходили втроём. Почему именно втроём, никто не знал, повелось так да и всё тут. Может потому, что на свой первый и главный Зарон, спросить у Леса разрешения на вырубку, выбранного для нового дома, леса молодые перед свадьбой вместе со «знающим» стариком. Договаривались загодя. Для выруба деревьев не всякий день годился. Лучше всего в полнолуние, или на ущербную луну. Так и рассчитывали, чтобы сделать Зарон в полнолуние, а остальное, если Зарон удачный был, конечно, заготавливали в ближайшие дни. С деревьями было как с людьми, могли несчастье с собой принести, или негодящие какие бывали. Болезни у них тоже странные бывали, которые никто не хотел бы к себе в дом принести. Совсем несчастливыми деревьями были те, у которых кольца закручивались против солнца. От такого не знаешь какой беды было ждать. - Пожара не избежать, - говаривали старики. Так или нет, но никто бы сам не взял для постройки такое дерево. Ещё негодящими считались деревья с выпуклостями на коре или вокруг ствола. Не все знали, что это и от чего такое бывает. - Может в земле возле дерева что было, - гадали временами, увидев такое дерево. - Может воду, какую негодящую, корни под землёй нащупывали. Но мимо таких деревьев проходили всегда мимо. Но эти изъяны было лёгко увидеть любому. Особо знающего человека здесь не требовалось. Без особой мудрости, ещё подростками, узнавали мы друг от друга среди других историй, и ту, что рассказывала о дереве с раздвоившейся, вилкообразной вершиной. Легенда о нём говорила как о дереве с «раздвоенным сердцем», от чего нельзя было ждать счастья в доме. Деревья, у которых из ствола под острым углом рос толстый сук, обходили тоже стороной. Но если сучья росли вдоль ствола, то если не забывали, то присматривались нет ли ложбинки на стволе возле сучка, ещё в лесу. А если кто забывал, то всегда в селении был кто-нибудь, из нас, подростков, кто бы углядел такое. Подростков же посылали залезть на дерево и проверить эти самые ложбинки пальцами – не намечается ли? Кропотливое это было дело – выбор деревьев, пригодных для постройки. Но заготовку не начинали, не сделав Зарон. Лес нужно было спрашивать, он ведь лучше знал своих питомцев. Перед тем, как идти на Зарон для обычной постройки, хозяину достаточно было осмотреть своё хозяйство с утра, не погибла ли за ночь какая живности на подворье. Если всё было в порядке, можно было идти. Если какое «предупреждение» малое случалось, то откладывалось дело на другой день. Если же серьёзный какой падёж в такую ночь случался, то умный хозяин откладывал постройку до следующего года. В лесу же, испросив благоволения, срубали три дерева из тех, что выбрали раньше. Потом смотрели, как упадут эти деревья на землю. Если ни одно дерево не падало на другие деревья, не запутывалось и не ломало вершину при падении – Зарон считался удачным. Благодарили Лес и через два-три дня, самое позднее через неделю, заготавливали остальной лес. Если же Зарон был неудачным, то его повторяли только на следующий год. Время заготовки выбирали в зависимости от того, где будет лежать бревно. Близко ли к земле и сырости, высоко под крышей, где тепло будет держаться подолгу, в полах или на полатях. Вот тут уже мудрость и знания нужны были. А тот, самый памятный Зарон, вместе с молодой парой, которой предстояло строить свой дом, выходил в лес и «знающий» старик. Этот Зарон требовал особого ведания и обязательно должен был быть удачным. Во-первых, когда дело о свадьбе шло, тут уж до следующего года ждать никак нельзя было. Кому-то нужно было уметь говорить с Лесом и понимать его ответ, если что не так. Во-вторых, срубались самые особые деревья для дома, с которым в будущую семью проносилось ещё и благословение Леса. Эти дерево Матица, которое станет в центре дома, чтобы держать его вокруг себя, и дерево Князь то, которое ляжет на крыше, чтобы к нему крепилось все остальное, что будет защищать дом от всякой непогоды и ненастья… Вот поэтому и шли только втроём. Молодёжь потому, что это их будущего касалось, а ведун лесной, потому, что знал, что и как сделано быть должно и умел на месте исправить, если что не так было. Выйдя в лесу к нужному месту и выбранным деревьям, он подходил по очереди к каждому. Первым делом становился перед ним, поставив ступни параллельно на ширину плеч, слегка сгибал колени, как бы присаживаясь на невидимую опору сзади. А найдя эту невидимую опору, и в самом деле выглядел сидящим на чем-то с совершенно прямой спиной. И начиналось волшебство… - А зачем это, дедушка? – спрашивала, как правило, удивленно девушка. - Ну, это затем, чтобы у меня тоже «корни выросли» как у этого дерева, - отвечал в шутку ведун. - Как же это ты, дедушка, делаешь? - спрашивал уже озадаченный парень. - Ну, это просто! Я мыслями, как корнями, прорастаю в землю у этого дерева. Потом протяну ладони к нему, и в мыслях они у меня будут такие же зелёные, как дерево. Вот так и буду говорить с душой дерева, сам как дерево. - Говорить с деревом, дедушка? А как? - Ну, это просто. Там где есть душа, всегда найдётся желание поговорить, - ответил старик, хитро улыбаясь. И помолчав немного, продолжал посвящение. - Протяни руки к твоему любимому, чтобы ладони были повёрнуты к нему. Видишь, как я это делаю? Что чувствуешь? - Что-то чувствую, дедушка, но только разве же это разговор? - Нет, - засмеялся ведун. – Для разговора у нас глаза есть. Ваши души разговаривают через глаза. Вот и попробуйте сделать это глазами. Пусть глаза твои будут, как руки, «протянуты» к глазам любимого. - Что-то чувствуешь? Говорят они? - Говорят, дедушка! - Вот и смотрите в глаза друг друга, как будто прикасаетесь глазами к глазам друг дружки. И я буду ожидать ответ без слов от деревьев… … |