Остров Фиджи.

-Дорогая моя, мамочка! У тебя есть молоко? – быстро проговорил Ричард, едва Лариса открыла дверь на настойчивый стук. Кажется, этот настырный сосед выбрал из всех жителей квартала именно ее, чтобы приходить и клянчить то лекарства, то сигареты. Он протянул ей пустой стеклянный дымчатый фужер. -Налей, пожалуйста, что- то у меня горло болит. А ты сегодня выглядишь классно! Мне нравится. Надеюсь, у тебя еще никого нет? Я давно собираюсь пригласить тебя в ресторан.– Он нагло и беспардонно уставился ей в глаза.

Может быть там и было написано- появился кто- нибудь в буднях ее серых дней, но только как он смог бы прочитать это? Хотя кто знает, может быть для понимания состояния души совсем и не обязятельно знать русский язык? Ну а с другой стороны- какой язык кроме русского сможет точно и с мельчайшими подробностями отразить действительное состояние ее души? Ведь для нее ни холодный английский, ни гриппозный французский пока никак не становились родными, как не пыталась она вдолбить их себе в голову. Правильно, что детей учат языкам с раннего детства. Даже индейцы применяли этот вариант- отдавали своих маленьких детей в другие племена, где они, изучали в естественных условиях второй язык и становились толмачами- переводчиками.

Ричард все не уходил. Видно так и не смог прочитать непонятные ему буквы кириллицы, сложенные в длинные, замысловатые слова в полной темноте ее непроветренных мыслей.

-Мамочка, так мы пойдем в ресторан? -Он так смотрел на нее, ожидая положительного ответа, что со стороны могло показаться, что она- надменная тетка не хочет оказать простую, пустяковую услугу своему милому и обаятельному соседу. Хотя, чтобы понять логику этого голубоглазаго блондина, чьи кудрявые волосы небрежно рассыпались кольцами по лбу, надо было прожить рядом с ним хотя бы месяц. Каждый день, в зависимости только от собственного настроения, он либо делал комплименты, либо говорил Ларисе, что она выглядит плохо, при этом доверчиво добавляя, что может быть он сможет ей чем- нибудь помочь? Вот прямо сейчас! Ведь у него для нее всегда найдется время...

Раньше она принимала близко к сердцу его откровения, пристально разглядывая в зеркале те жуткие морщины, которые выдают всем ее возраст, усталость и переживания. Но только время помогло расставить все по своим местам. Никогда прежде она не сталкивалась с подобным типом мужчин. Она даже не успевала поменять мнение о нем, как он уже изобретал новый метод общения.

Ричард жил в маленькой квартире, разделяя ее с одним черным. Тот был скромный и работящий. Хотя разве порядочность и честность зависят от цвета кожи? Барни, так звали его друга, тоже называл ее мамочкой, по примеру своего друга, но как- то раз он постучал в дверь только с одной целью- чтобы спросить ее настоящее имя, повторяя, затормозившись, как на скользкой, зимней монреальской дороге на букве с. Получилось долго и растянуто- Ларис-с-с-с-а. Словно между буквами натянули стальной трос и потянули изо всех сил в разные стороны.

-Мамочка, ты мне так и не ответила- мы идем сегодня в ресторан?

Она только кивнула ему в ответ. Зачем было спорить? Она знала прекрасно, что у него нет денег. Он только вчера вечером занял у нее последнюю десятку. Ричард замер в дверях, пытаясь прочитать что- то в ее взгляде. Пройти без разрешения ему видно не позволяло только чувство уважение, т.к. даже об элементарном воспитании этого молодого человека не могло быть и речи. Он говорил, что у его матери было восемь детей, нo особенных чувств она, по видимому, не испытывала ни к кому из них. Сейчас его мать лежала в больнице с неутешительным для всех диагнозом - болезнь Альцгеймера. Здесь, кажется, ею страдает добрая половина пожилых людей. Болезнь, похожая на зебру, у которой одна полоса белая, а другая черная, и так до самой смерти. Белая- это то, что больной совершенно не понимает- где он и что с ним происходит, он живет в ирреальном мире, не видя чужой боли и не замечая своей полной беспомощности и слабоумия. Черная полоса с мелкими вкраплениями - это то, что он не узнает своих близких, детей, родственников, не понимает как и когда он совершает туалет, для чего принимает пищу. Мать Ричарда радовалась лучам солнца, проникающего в щелку окна, которое ежедневно согревало ее дряблые щеки, но не узнавала своего родного сына, который правда и не так -то часто старался навещать ее, тяготясь и без того своим редким посещением. Она продолжала существовать в другом, словно параллельном мире, где тишина и безмятежность были отныне и навсегда ее вечными и постоянными спутниками.

-Мам-ми...- он отвлек ее от грустных, но вполне земных мыслей.- Ты где? Почему ты молчишь?

-Ну я же уже тебе сказала.

-А у тебя есть, что одеть?- неуместный вопрос едва не бросил ее в краску, но он и не заметил своей оплошности, у него на уме было иное.- Я принесу тебе красивое платье. Ты какой цвет любишь больше всего? Подожди, сначала я сам скажу, попытаюсь угадать.- Он напряг свои извилины и выдал поразительный по точности ответ- Красный! Верно?!

Ну какой же еще цвет она могла любить? Это так просто! Цвет дураков, может оттого она и стеснялась называть его своим любимым.

-Ты прав. Я люблю красный.- все же честно подтвердила она, не умея врать.

Он обрадовался, как маленький ребенок.

-Я же тебе сказал, что я знаю про тебя все, ну или почти все... -Он приблизил свое лицо, на котором отпечатались следы его бурно проведенной ночи, включая и темно- фиолетовые мешки под голубыми глазами от недосыпания. -Ты же знаешь, что ты мне не безразлична. Кто бы у меня в жизни не был, мое сердце принадлежит только тебе. Никогда, запомни, никогда не разбивай его. Никто тебя не будет любить больше, чем я. -Кажется, он у нее просил поддержки, желая самому поверить в сказанное. Но он знал, что говорит, сказывалась его жизненная практика, а точнее –мимикрия- удивительное чувство приспособляемости и защиты.

Прописная истина, что женщина любит ушами была его прямым пропуском по дороге к той женщине, которая может дать ему приют, деньги на сигареты, на одежду. Главное было говорить красивые слова, не важно на каком языке, их всегда можно было понять. Для этого существует интонация, движения рук и губ, ну а томный взгляд и порывистое дыхание всегда следом бегут на подмогу проявлению чувств. Вот у кого надо было бы учиться всем артистам мыльных опер!

-Я принесу сегодня вечером тебе маленькое красивое красное платье, точно такое, какое было у Коко Шанель.- продолжал он свою красивую песню, нерастраченное природное дарование.

-Ты, наверное, хотел сказать черное? У Коко оно было черное.

-А у тебя будет красное. -Он не смутился своим незнанием. Для него не это было важным. Главное, ему тоже хотелось поверить в то, что он действительно принесет ей красивое маленькое платье, в котором она сможет покорить весь мир, а он будет стоять рядом и разделять ее триумф! Но это было еще не все! Планы были маршальские, надо только правильно махать дирижерской палочкой. Правда он был левша и не знал- могут ли дирижеры держать свои тонкие палочки в левой руке. Не начнет ли хор петь от этих движений вместо Аве Мария Турецкий марш?

-Так ты пойдешь со мной, мамочка? Это правда? - он заглянул ей в глаза.- Я закажу для тебя самое старое вино, которое есть в погребах. Белое, красное? Конечно, красное, я и не сомневался. У нас вкусы с тобой совпадают. -Он искренне обрадовался.- Мы вместе посидим за уютным столиком, любуясь светом заженной свечи, послушаем музыку, потанцуем. А ты любишь танцевать? Танго, вальс, ламбаду...

Она послушно кивала, строго соблюдая знаки препинания в виде запятых. Она действительно любила танцевать, правда не танцевала уже несколько лет и даже не вспоминала об этом. Он так отчаянно разбередил ей сейчас душу, ковыряя своим пальцем кровоточащую рану...

-Я так и знал.- радостно, как маленький ребенок улыбнулся он, протягивая ей свою руку, но Лариса прикрыла дверь, отстраняясь от него. Граница была строго оберегаема, как после терракта, когда американцы –таможенники стали весьма осторожны и максимально внимательны ко всем пассажирам.

-Вот так всегда.- обиженно надулся маленький взрослый мальчик, у которого отняли любимую игрушку. Голубые глаза стали серыми, но в них все еще плавали зеленые островки надежды.

-Ну хорошо, а куда мы пойдем?- он не мог долго играть грустные роли, жизнь научила его красиво играть только в комедиях, ведь смех вылечивает, помогает преодолеть депрессию, создает ауру благодушия.

-Я не знаю. Ты сам выбирай.- произнесла она, скорее, чтобы закончить этот разговор, не понимая, какое поле фантазии она предоставила ему. Мечтать так мечтать! Что может быть прекраснее этого? Главное, никто не требует от тебя ограничений и лимита в выборе желаемого.

-Как тебе Квин Элизабет? –подняв одну бровь, спросил он.

-Отлично.- Она бросила быстрый взгляд на часы. Скоро уже мальчики придут, но длинная сказка никак не заканчивалась. Лариса принимала игру по одной простой причине- ей самой иногда так хотелось оторваться от действительности, от рутины и повседневных дел, забыть хоть на мгновение о всех своих проблемах.

Хотя вот в Квин Элизабет она уж точно пошла бы, если бы ее пригласили. Там проводил свою известную лежачую забастовку Джон Леннон с Йоко Оно, там такой красивый интерьер, там...

-Но запомни... -Ричард бесцеремонно перебил ее фантазии и фамильярно помахал указательным пальцем, одновременно засовывая свою светлую и кудрявую, как у Сергея Есенина, голову в комнату.- Если ты пойдешь со мной, то обратно домой я тебя не отпущу. Я просто не смогу это сделать. Ты меня понимаешь?- прошептал он, поводя рукой по воздуху, словно поглаживая ее обнаженное тело.

-Ну конечно. -Оказывается эта игра только набирала обороты, а она, наивная, думала, что спектакль движется к финалу.

-Я подарю тебе драгоценности, красивую одежду, мои любимые духи, а потом мы поедем в путешествие, на острова Фиджи. Они находятся в Тихом океане. - добавил он, считая, что она, наверное, как и он сам слаба в географии, а потому подсказать ей не мешало бы.- Только мы вдвоем... - продолжал он нараспев, но вот тут -то монреальский Казанова и совершил, сам того не понимая роковую ошибку. Она пробормотала что- то невразумительное, путая от волнения французский, слабый английский и может быть даже и русский, чтобы сказать настойчивому соседу, что разговор окончен и быстро закрыла дверь. Мечтать вдвоем они продолжат в следующий раз, когда у него закончатся деньги, или сигареты, или хлеб, еще что- нибудь. Совсем, как в бывшем Союзе, где в любое время дня и ночи соседка могла позвонить и попросить щепотку соли или кусок хлеба.

В Канаде, думала она, никто не звонит и не просит. Для того и существует система депанеров, которые работают круглосуточно, чтобы можно было ночью зайти и купить сигареты, готовый бутерброд с обязательным зеленым листиком салата, бутылочку пива и даже кошаче- собачий корм.

Но сейчас она думала об островах Фиджи в Тихом океане, но не о морских просторах, а о загадочном и мистическом слове Фиджи, в котором звонкие согласные переплетались двумя протяжными гласными, навевая соленный ветерок с океана, который обдувает загорелое нежное знойное тело под тенью высоких пальм. Фиджи... Мечта всей ее жизни.

Надо же, этот полу- грамотный полу- датчанин, полу- полу-француз смог все- таки забраться в самые сокровенные уголки ее памяти, где тщательно скрывалась от посторонних глаз память о ее муже, который не по своей воле оставил ее одну с двумя детьми в этом мире.

Продолжение следует.