Проклятое шестисотое немецкое чудовище! Когда говорили мне пацаны – нужно было их слушать и брать «Чероки»! А ещё лучше «Ниву» как у бати была. А то, как последний козёл – нужно на природу ехать, а я мало того, что заблудился, так ещё и на этом поганом Мерседесе застрял!

Так, и что у нас тут? Темно как у негра в….подвале! Едри его мать! Что это вообще за лес? Куда меня черти занесли? Точнее не черти, а этот, как его - жипиэс! Хреновина такая, показывает дорогу на карте, со спутника! Вот это техника. Хотя всё равно дерьмо! Что это за машина, если я на ней к друзьям на дачу не могу доехать? Застряю, понимаешь, на полдороге.

Вот тебе и раз! Мобила, того, не ловит нифига тут! Это уже…вообще. И чего делать то? Красота - лес вокруг, темнота, машина в грязищу влезла всеми колесами, и телефон не работает! Ну, Вован, ну красавец, заехал. Что наш долбанный жипиэс показывает? Чёт не понятное. Твою…. Не, я конечно академий не кончал, но даже я понять могу, что эти уроды из автосервиса, мне вот эту жипиэсину вверх тормашками прикрутили! Вон, все надписи на не нашем языке вверх ногами. Вот это я везучий. А братва меня ждёт-дожидается, а я тут, как хрен посреди огорода. Вокруг только деревья и видно. Хотя, помню недавно, через поле проезжал, и пол часа назад деревня, что ли, мелькнула. Не смотрел, и не помню даже в какой стороне. Вот идиот! Как выбираться то теперь? Инструкция к этому жипиэсу на англицком, то есть для меня всё равно, что её нету.

Сидя в машине в свете фар видно только могучие стволы деревьев. Вот это занесло. Блин. Да тут дороги даже нет. Как я сюда вообще заехал?

Выдрал из панели этот жипиэс, экран которого жалобно моргнул и потух. Вышел из машины и швырнул в темноту. Пролетел он немного, глухо стукнулся о ближайшее дерево. Полегчало. Делать то чего? Машину закрыть, да спать завалиться? А утром рассветёт, пойти в село это, позвонить дружбанам, пусть выручать приезжают. Как пить дать – ржать будут долго. Я только Семёну в рожу пару раз стукну, его совет был жипиэс этот ставить. Вот ему в глаз и двину хорошенько. А мастера, который это чудо техники ставил, жопой заставлю дырку в торпеде заткнуть, и сигареты об неё тушить буду, пока работать толково не научится.

Ну и ладно, ну и хорошо. Будем спать. Всё одно ни черта не видно, да и делать всё равно нечего. Значит отбой, как в армии.

 

Противный скрежет металла разбудил мгновенно. Не оттого, что хотелось порвать пасть тому, кто царапает машину, а от противности самого звука. Чуть не вырвало. Толкаю дверь и, сжимая в руке новенький, недавно купленный Кольт, с ручками слоновой кости, выскакиваю из машины. Темно хоть в глаз стрельни. Шорох позади и новый короткий скрежет заставляют обернуться в сторону багажника. Тени, тёмные пятна, снова шорох. Не страшно. Но палец на спусковом крючке побелел от напряжения. Кто тут шастает?

- А ну, выходи, погань, шмальну из сорок пятого калибра – мало не будет! – Никого не испугал, но себя чувствовать начинаю увереннее. И шорохи притихли. Может всё-таки пальнуть? Для острастки?

- Чего кричишь то, посреди леса? – Из темноты выплыл незнакомец и вытаращился широко раскрытыми глазами. Наркоша что ли? Вот уроды, и сюда эти отморозки добрались! Тьфу, мать твою, от этих ждать можно чего угодно, точно ещё парочку рядом ошивается. Поодиночке не ходят, только стаями. А пистолетик то пока за спину аккуратненько спрячем. Пока незачем.

- А ты откуда нарисовался, фраер? Лешим подрабатываешь, когда на кайф не хватает? Или тут плантацию выращиваешь? Так климат у нас не подходящий – дурь не растёт. Ты машину царапал, гнида? – С такими кадрами разговор короткий.

Улыбается и идёт ко мне. Коротенькими такими шагами, думает, я не вижу. Хреново то, что позади тоже кто-то топает, тихо так, сопит еле слышно. Сейчас точно кинется. Думает я не слышу. Эх, босяки, если бы я не умел спиной слышать, давно братаны меня на погост отнесли бы. С почестями и салютом.

Тот, что сопел позади, решил кинуться. Зря. Кольт – он тяжёлый. Успев отступить на пол шага, пропускаю мимо летящую тень, и коротким боковым ударом успеваю приложиться рукоятью пистолета. Хорошо попал, рука занемела малость. Как бы пушку не испортить. Тень кувыркнулась с хрипом, и пропала из поля зрения. А улыбчивый с глазами, продолжал идти на меня. Вот идиот обдолбаный. Поднимаю кольт и снимаю предохранитель.

- Всё, шантрапа, концерт окончен. Ещё пол шага – прижмурю на месте. Если думаешь, что можешь летать, самое время начинать. И валить отсюда подальше. Я сегодня добрый. Даю фору в десять секунд. – Меня достал Мерседес, жипиэс, лес этот, грязища наша, отечественная, долбанная сотовая связь, и придурки, шляющиеся по лесу и пристающие к порядочным людям. Сейчас стрелять буду. На поражение. И десять секунд никому не дам побегать.

Я не услышал второго. Слишком занят был собственными мыслями. Удар сбоку всем телом грохнул меня о машину. На секунду небо взорвалось искрами и потухло. На секунду. Открыв глаза, чую на губах землю и гул в башке. Встаю, иначе затопчут. Ни черта не видно. Но чувствую, рядом кто-то есть. И сейчас снова бросится. Надо встретить гостя. Давай родной, давай, поближе, мне главное тебя увидеть. Левый глаз в чём-то мокром. Так и есть, бровь расшиб. Долбаный Мерседес.

Но кинуться никто не успел. Передо мной, раскинув руки, из ниоткуда, из земли, из воздуха, из ночи, выросла фигура. Тонкая, девичья. В хламиде белой да прозрачной. Стояла спиной ко мне, раскинув руки. Волосы пшеничные до пояса. Дожился, бабьё меня загораживает!

- Девка, валила бы ты отсюда, а то не ровён час и тебе достанется. - Отодвигаю одной рукой хлипкое тельце.

Развернувшись и глянув в лицо нежданной гостье, захлёбываюсь словами и краснею оттого, что сказал. Таких не то, что бабами, да девками называть нельзя, таким ещё слов не придумали. Или может, я просто не знаю.

- Простите…сударыня, я не знал – и откуда в голове у меня слова такие взялись, чего это я интересно не знал? - Не место вам тут. Злыдни тут рядом. Душегубы. Негоже девушке в таком месте находится. –

Глянула, глазищами хлопнула, да улыбнулась. Я и остался в глазах этих бездонных на всю жизнь. В устах, нетронутых помадой и ямочках на щёчках не знавших кремов и пудр.

Всё таки я её отодвинул, спиной к машине оттёр. Всё спокойнее. А вот теперь давай, кто первый? Подходи хоть по одному, хоть по трое – любого пополам переломаю. Господи, ну откуда ты взялась то? Голова норовит обернуться, сердце оборачивается. Но нельзя.

И, правда – нельзя. Серая тень метнулась из тьмы. Не выдержав удара падаю навзничь. Оскаленная пасть щёлкает страшными, желтоватыми клыками у самого лица. Бью лёжа. Не попадаю. Новый бросок оскаленной псины. Зубы клацнули на моём горле. Всё. Кранты. Задираю голову, что бы напоследок поглядеть в глаза эти волшебные. Так и умирать не страшно.

А чего это зубы клацнули как железные?

Резкая вонь палёной шерсти, хруст ломающихся зубов, который не перепутать ни с чем и вой. Тень скатывается с меня. Из пасти валит дым. Вонючий, едкий. А по траве катается здоровенная псина, и воет. Почти как человек.

Провожу рукой по шее. Разорванный пиджак, рубаха, галстук. И массивная серебряная цепь. С крестом нательным дедовым. Даже пра- пра – дедовым. Могучий крест, серебряный, старинный. И цепь под стать ему. Смеялась братва с моего серебра. Все в рыжьё рядились. Да не по мне золото – страшный метал, народу сгубил поболе всех Гитлеров да Сталинов вместе взятых. Страшный и похабный. А серебро – честное да правильное. Не даром его нечисть боится.

На кресте ни одной вмятины. Я его на ощупь знаю с самого детства, как дед мне его подарил. Малец тогда совсем был, тяжёл крест был для меня. А вот подрос, и на бычью шею свою повесил и крест и цепь подобрал. Ничего, пол кило больше, пол кило меньше – с меня не убудет.

Вот и сгодился крестик то, гляди как погань извивается. Не нравится серебро поколениями освящённое?

Эх! Новая псина выскакивает из темноты. Но теперь уж дудки, я учёный. Успеваю поймать за глотку левой рукой. Всё - приплыл ты, вурдалак лесной. Надо же свои сто десять килограмм размять? Да и мастерский разряд - только в плюс.

- Слышь, упырь, знаешь, что главное для десантника? – Держу тварь за глотку не позволяя ему достать когтями до моего брюха. – Главное для десантуры: железный кулак … - моя правая бьёт в левую глазницу гнусной твари, ломая кости - и наглая рожа! – ору во всю глотку и лбом вгоняю нос оборотня внутрь черепа.

Обмякший, словно мешок из-под сахара, зверь выпадает из рук. Двое. Наверняка есть ещё. Прямо под ногами валяется серьёзный, увесистый дрын. Левый глаз заплыл полностью, ничего им не вижу. Хреново. Ничего – бывало хуже.

Третий выскакивает из-за спины. Как я его почуял – не знаю. Обернулся, наобум, да со всего размаху палкой…. Так и воткнулся сучёк деревянный в шею третьему. Меня свалило инерцией. А пёс оказался самым здоровым. Из пробитой шеи хлестала чёрная кровь. Но он продолжал ползти ко мне, рыча и щёлкая пастью. А хрен тебе! Палка, задается мне, осиновой оказалась. Удачно. Но что бы наверняка….

Снятый крест ложится на дёргающую голову ослабшего оборотня. Через несколько секунд только запах палёной шерсти витает в прозрачном, прохладном утреннем воздухе, да ошмётки головы лежат на траве. Сжёг крест нечисть поганую. Спасибо, Деда, за подарочек.

Солнца ещё не было видно, но оно уже забросило из-за горизонта удочки лучей, надеясь выловить живых, на этой лесной поляне.

Оборачиваюсь к машине, а гостья моя ночная стоит на том же месте, где я её оставил. Как увидела меня повернувшегося, ахнула, по-бабьи, руками всплеснула, да и ко мне кинулась.

Я чуть было сознания не потерял, от радости. Сердце заходилось и стучало у самого горла. А она шептала что-то, да руками тёплыми по рубахе моей рваной водила. Ох и измазался я, да и меня гады эти порвать успели. Когда только?

Руки красавицы лесной жаром пышут. А я того и гляди сгорю от близости странной. Обнять её страшно. И терпеть мочи нету. Не могу я так больше.

Взяв в ладони свои её личико, утопаю в омуте очей.

- Тебя звать то как, чудо лесное? –

- Мила. – И улыбка. За такую улыбку я своими руками да крестом дедовым на Руси всю нечисть самолично изведу.

- Ми - Ла.- Тяну имя, пробуя на вкус. Становится хуже. Я чую, что без глаз этих жизни мне не будет.

- Мила, а эти кто? - Ответ я уже знал. Нутром догадывался. Но верить не хотелось. И смотреть на собачьи тела не хотел.

- Нежить это, Володенька – Её голова легла на моё плечо, и мне нечем стало дышать. Я рискнул и обнял осторожно нежное тело под грубой домотканой рубахой.

А солнце, подняв рыжую голову между сосен, осветило три поломанных человеческих тела на поляне. Люди. А были волки. Да нет – шакалы были. Даже не волки. Шакалы. Дожили – нечисть и та измельчала на Руси-Матушке. Дожили.

Прильнувшая Мила не позволяла думать. Сквозняк в голове выдувал последние слова и мысли, оставил только глупую улыбку на лице. Да мысль о том, что слов не знаю я нужных да умных.

Мила гладила плечи, грудь, крест дедов и приговаривала: «Слава Богу, ты, Володенька, уберёгся. Не совсем пропал….»

Слов как не было так и не появилось. Аккуратно, как хрупкий сосуд с самым драгоценным скарбом на Земле, я поднял на руки Милу.

Огромный заливной луг, с травой по пояс, сосновый бор за спиной, любовь на руках и в сердце, и солнце, с улыбкой глядящее в лицо. Что ещё нужно? Какие слова?

 

10 мая 2007 г. Добров Дэн.