Константин Сергеевич Алексеев, сын потомственного купца второй гильдии Алексеева, играл на бильярде в “Славянском базаре” (тогда еще в “Славянском базаре” был бильярд) с товарищем своим, Владимиром Данченко. Играли они на деньги, по пяти гривен партия. Партию эту, к слову сказать, Константин выиграл, да и вообще по жизни был чуть-чуть впереди своего приятеля.

И пока г-н Данченко роется в карманах в поисках недостающего пятиалтынного, мы расскажем вам поучительную историю их знакомства.

Где-то во второй половине 1890-х годов на Черном море в районе Батума, где имел обыкновение отдыхать Константин Сергеевич, стояли дивные погоды. Константин поднимался ни свет ни заря и, наскоро обтеревшись прохладным полотенцем (здоровье он блюл), спешил на пенный брег, дабы созерцать восход светила.

Там, сидя на камне и глядя на встающее солнце, он бормотал: "Не верю!"

- Не верю! - произнес, забывшись, вслух Алексеев, закрывая руками глаза.

- И это правильно! - неожиданно сказал голос сзади с характерной малоросской интонацией. Константин Сергеевич слегка опешил, однако виду не подал.

- Ты чьих? - вопросил он подошедшего.

- Ивана Данченки сын, - был ответ. - Спички е?

Константин выдал просителю искомое, закурил сам и вдруг повел замысловатый разговор о театре. Он говорил горячо и долго. Владимир Иванович (а это был, конечно же, он) порой вставлял замечания, да все как-то невпопад, однако слушал внимательно, одну за одной стреляя у оратора папироски.

В описываемое время Владимир Иванович Данченко служил нормировщиком в раскроечном цеху Морозовской мануфактуры. В одном с ним помещении работал еще один Данченко, бухгалтер, и чтобы их не путать, так и говорили: бухгалтер Данченко или нормировщик Данченко. Так к фамилии Владимира Ивановича приклеилось словечко "нормировщик", и стала она как бы двойной. Затем, правда, Владимир Иванович ее слегка изменил, в ней зазвучали нерусские нотки: Немирович-Данченко.

Так вот. Расстались они в первом часу пополуночи, а меньше чем через месяц столкнулись в Москве, в том самом “Славянском базаре”. Константин Сергеевич (к тому времени уже Станиславский, что, по его мнению, было куда звучнее, нежели какой-то там Алексеев, коих в Москве было пруд пруди) заказал столик. Обсудив московские сплетни, погоду и виды на урожай, приятели отправились играть на бильярде, по пяти гривен, как помним, партия. И вот теперь Владимир шарит по карманам в поисках пятиалтынного, зная, что он его все равно не найдет, ибо такового в его карманах нету.

И тут в его мозгу созрела спасительная комбинация.

- Кстати, Константин, о театре... - как бы между прочим заметил Данченко, зная, как трепетно относится его товарищ к этому магическому слову.

- Что такое? - оживился начавший уже было позевывать Станиславский.

- А не создать ли нам свой театр?

Станиславский аж подпрыгнул.

- Замечательная идея! Отличнейшая, батенька, мысль! Новый московский театр - это же здорово! Московский художественный театр, - нет, Московский художественный академический театр! Великолепно!

И долго еще Станиславский сыпал прилагательными да наречиями в превосходной степени. Затем принялся развивать перед слегка ошалевшим Владимиром свою концепцию театра, а так же азы системы, названной впоследствии его именем. Немирович-Данченко уж и не рад был своей затее, да разве остановишь энтузиаста!..

...Московский художественный академический театр был основан в 1898 году. Потом ему было зачем-то присвоено имя пролетарского писателя со странной пищевой фамилией. Впрочем, Бог с ней, с фамилией! Лишь бы театр был хороший...