1

Второй час ночи. Вся свободная смена караула отдыхает. Не спит только начкар старший прапорщик Закирко, он же старшина роты. Через каждые двадцать – двадцать пять минут на его столе звонит телефон:

– Товарищ старший прапорщик, за время несения службы происшествий не случилось. Часовой (номер поста) рядовой (фамилия).

– Хорошо, хорошо! Будь внимателен, – говорит Закирко каждому из них.

Вообще-то старшина в карауле – большая редкость. Он, ротный и замполит ходят начкарами только по большим праздникам (1 Мая, 7 Ноября, День Конституции), на так называемые «усиления». Потому что происшествие в обычный день – это полбеды, а на «красный день календаря» – совсем беда. Так повелось издавна. Но сегодня был самый обычный день, а если и праздник, то разве какой-то забытый, религиозный.

Караул ломал головы: и зачем это Закирко начкаром пошёл, ни с того, ни с сего. Сошлись на том, что с женой поругался. Потому и порядок сегодня был, вовремя часовых меняли, постоянно с постов докладывали, боялись не любившего шутить старшину. Караул охранял колонию усиленного режима. Солдаты, характеризуя такую службу, на дембельских альбомах писали: «Два года в тисках железного Феликса».

Закирко сидел в комнате начальника караула, где под его охраной находилось оружие, и уже начинал клевать носом. «Надо разбудить кого-нибудь из сержантов», – подумалось ему. И тут нос старшины вдруг почуял лёгкий запах табачного дыма. Кто-то в карауле курил. Старший прапорщик удивился. За двадцать лет службы он привык, что его слушаются. Ведь он русским языком вчера вечером сказал всем, что бросил курить! Ведь предупредил же: не дай Бог кто-то в карауле закурит! Неужели нельзя сутки потерпеть? Курили либо в сушилке, либо в спальном помещении. Закирко не стал разбираться и поднял весь караул.

Включился «колокол». «Караул, в ружьё!» – громовым голосом, стряхивая с себя сон, заорал старший прапорщик. Через считанные секунды все солдаты, похватав автоматы, уже стояли во внутреннем дворике. Зная склонность старшины к подобным «проверкам боеготовности», некоторые солдаты ночью даже не снимали сапог.

В свете прожектора Закирко грозно прошёлся перед строем. Он тянул, накаляя атмосферу.

– В армии во всём должен быть порядок, – наконец задумчиво начал речь старший прапорщик, – есть сапог на правую ногу, есть сапог на левую ногу… Однако какой-то разгильдяй нарушил мой приказ и только что курил в караульном помещении. Мало того, что ему наплевать на здоровье начальника караула, он не бережёт ещё и ваше здоровье, отравляя всем чистый воздух...

Впрочем, последнее Закирко зря сказал. Солдаты тут украдкой не могли не улыбнуться. Все знали, как по-чёрному до недавнего времени курил старшина, как в его каптёрку невозможно было шага ступить, – в воздухе хоть топор вешай. Но возражать, естественно, никто не рискнул.

– Сейчас, – сказал Закирко, выходя из раздумий, – всем поставить на место оружие и, минута времени, строиться в коридоре с полотенцами. Бегом – марш!

– Бегом – марш! – продублировали команду сержанты, помощники начкара, подгоняя караульных и надеясь таким образом избежать общей участи.

– Сержантов это тоже касается! – рявкнул старшина.

Делать нечего, строиться так строиться. Только вот зачем полотенца, никто не мог понять. Через минуту все стояли в одну шеренгу в коридоре караульного помещения. У каждого в руке – белое «вафельное» полотенце.

Закирко посмотрел на часы, засёк время.

– Пять минут – разогнать дым в карауле! – властно изрёк он и ушёл в свою комнату.

То, что он ушёл, следовало понимать: сержанты прощены и им нужно только проконтролировать выполнение приказания. Сигаретный дым, понятно, уже совсем не чувствовался, но ослушаться старшину было невозможно, даже дедам. Это всё равно что броситься под танк... Поэтому все принялись махать полотенцами. Деды – меньше, нехотя, в шутку стегая друг друга. Молодые – больше, работая усердно, как пропеллеры.

– Сержант Фролов, ко мне! – донёсся голос Закирко из комнаты начкара.

Все одновременно посмотрели на Фролова. Тот прослужил год и был по армейской иерархии «черпаком». Необычность личности Михаила Фролова заключалась в том, что он, попав в армию, вскоре стал сержантом, хотя не очень-то скрывал свои религиозные убеждения. Его честность и дисциплинированность располагали к нему командиров. Фролов в то время ещё не принадлежал к какой-то определённой церкви (что, вероятно, и смягчало ситуацию), но был из богобоязненной христианской семьи. Ему недавно исполнилось двадцать три года, он окончил исторический факультет университета, – что тоже было весьма нетипично для верующих в брежневские времена. «Ты кто по образованию? – узнав об учёности Фролова ещё в самом начале службы, дыша в лицо перегаром, спросил его один авторитетный дембель. – Историк? Тогда ты должен знать, когда я родился...»

Фролов как был, с полотенцем в руках, пошёл в комнату начкара. «Черпакам пахать ещё надо!» – проворчал кто-то ему вслед. Тихо постучав, сержант приоткрыл дверь. Учитывая настроение старшины, хотел доложить по уставу.

– Товарищ старший прапорщик, сержант Фролов...

– Брось, Миша! – как-то печально отозвался Закирко. – Заходи, садись.

«Ну точно, с женой нелады», – подумал Фролов. Прикрыв дверь, он сел на чёрный кожаный диван напротив старшины, восседавшего на широком стуле, однако посмотреть в глаза своему командиру сразу не решился.

– Ты считаешь, Миша, я поступил несправедливо? – как будто продолжая какой-то давешний разговор, неожиданно спросил его старшина.

Фролов потерял дар речи. Старший прапорщик Закирко, гроза всей роты, непревзойдённый виртуоз нецензурного слова и неописуемый самодур, интересуется его мнением о справедливости! О Господи, как ответить этому человеку?.. «Ты по своей прихоти разбудил весь караул. Тебе было скучно сидеть одному ночью, поэтому ты поднял по тревоге всех. Ты заставил взрослых людей, как мартышек в цирке, махать полотенцами! И ещё ведёшь разговор о какой-то справедливости?..» – такая обвинительная речь пронеслась в голове Фролова, глаза неосторожно блеснули.

– Я не знаю, – вслух сказал Фролов, что уже было достаточно дерзко.

Закирко встал, молча походил по комнате. Деревянный пол скрипел под его грузной фигурой. Затем он резко открыл дверь и выглянул в коридор. Солдаты быстрее замахали полотенцами.

– Отбой, – сказал старшина, – всем спать!

Караул, облегчённо вздохнув, пошёл в спальное помещение. Фролов посмотрел на часы и крикнул в открытую дверь: «Вторая смена – приготовиться!» Ему через пять минут нужно было вести часовых.

Закирко оглянулся.

– У тебя смена? – разочарованно протянул он.

– Да, товарищ старший прапорщик.

– Хорошо, поговорим после.

«Вот попал! – загрустил Фролов. – Когда же я спать-то буду?»

– Вторая смена, строиться! – это он вслух.

Во внутреннем дворике солдаты зарядили автоматы и в колонну по одному пошли за Фроловым по периметру зоны. Едва захлопнулась массивная железная дверь, отделявшая территорию караула от «запретки», как все (кроме Миши) разом закурили. Помянули недобрым словом старшину, в который раз уже на их памяти бросившего курить. Ругали, впрочем, почти беззлобно.

– Стой! Кто идёт? – звонкий голос с первой на пути вышки прорезал морозный воздух.

– Помощник начальника караула со сменой, – скороговоркой ответил Фролов.

– Помощник начальника караула, ко мне, остальные – на месте!

Но никто, разумеется, не остановился, вся смена привычно пошла дальше. И сам часовой на вышке не вдумывался в произносимые им слова: «...остальные – на месте». Когда изо дня в день, из месяца в месяц ходишь на один и тот же пост, и ничего, абсолютно ничего не случается, возможно и не такое. Однажды Фролов на окрик «Стой! Кто идёт?» громко и членораздельно ответил: «Заключённый из седьмого отряда!» – «Помощник начальника караула, ко мне, остальные – на месте!» – последовал обычный ответ часового, просто не поверившего своим ушам.

Поменяв смену на первой вышке, Фролов повёл солдат дальше. Вдоль высокого забора тянулись бесконечные ряды колючей проволоки, через один горели старые фонари. Контрольно-следовая полоса была столь запущена, что даже слон, наверное, не оставил бы на ней следов. Фролов не раз задумывался, как бы он поступил, если бы на его глазах заключённый побежал через запретку. Каждый раз, заступая в караул, командир роты или замполит зачитывали солдатам «ориентировки»: в такой-то колонии совершён побег, зеки сделали подкоп, ползли под белой простынёй по снегу, едва не улетели на самодельном вертолете... И везде: убит часовой, убит часовой, убит часовой... Ножом, заточкой, стрелой, пулей... Как здравомыслящий человек, к тому же имевший за плечами уже некоторый опыт службы, Фролов сомневался в подлинности большей части этой информации: откуда каждый день так много трагических происшествий? И почему все эти беды случаются где-то очень далеко? Почему за редким-редким исключением все спокойно в многочисленных соседних зонах? Не потому ли, что там служат земляки, с кем ты вместе призывался и с кем можешь встретиться на стрельбище, в санчасти, на каких-нибудь сборах – и узнать правду? Но всё же и такие сомнительные «ориентировки» день за днём, капля за каплей наполняли солдатские сердца бессознательной ненавистью к заключённым. И даже христианину Фролову не так просто было преодолеть это ужасное чувство.

Решив для себя однажды, что он никогда не станет стрелять в человека, Миша испытал огромное облегчение. В то же время он молил Бога уберечь его от каких-то крайних обстоятельств и чрезмерных испытаний. Когда офицеры с металлическими нотками в голосе читали «ориентировки», Фролов взял за обыкновение тихо повторять про себя евангельские тексты о любви к ближнему...

Поменяв последнего часового, сержант повёл старую смену на отдых. Его краткий рассказ о полотенцах всех рассмешил. Теперь старая смена оказалась как бы в привилегированном положении – их ведь тогда в карауле не было! «Ничего, – успокоил всех Фролов, – Закирко и для вас что-нибудь придумает».

Снова массивная железная дверь, вход в караул. Звонок. Лязгая, автоматически открывается замок. В сторону пулепоглощающей стены солдаты разряжают автоматы. Старшина стоит возле клеток с собаками. Кормит их, что ли? «Может, забыл про меня? – с надеждой подумал Фролов и проскользнул в спальное помещение. – По графику у меня сон. А то, что он сказал "поговорим после", можно понимать по-разному: например, "поговорим завтра"... Буду спать!»

Фролов снял сапоги, расстегнул две верхние пуговицы «хэбэ», ослабил ремень и повалился на свободную кровать. Минуты две он пролежал с открытыми глазами, было тихо. «Слава Богу», – подумал сержант и мгновенно заснул.

 

2

– Товарищ сержант, товарищ сержант! – кто-то из молодых в темноте тряс за плечо Фролова.

– Чего тебе надо? – с трудом подавляя раздражение, спросил разбуженный Фролов.

– Товарищ старший прапорщик вызывает!

Фролов посмотрел на светящийся циферблат часов: он проспал только десять минут. Но делать нечего. Обулся, застегнулся, протёр глаза и пошёл по ярко освещённому коридору в комнату начкара. На этот раз решил не докладывать. Заглянув в открытую дверь, с порога спросил:

– Что-то случилось, товарищ старший прапорщик?

– Да нет, Миша, – такое ощущение, что старшине неудобно, – вот поговорить с тобой всё-таки хочу.

– К вашим услугам, – вежливо ответил Фролов, стараясь не думать о том, что он опять не выспится, а начальство в карауле обычно спит днём.

Сержант сел на диван и с любопытством посмотрел на старшину. Тот нервно вертел в руках карандаш и, видимо, подбирал нужные слова.

«Что уж он такое у меня спросить хочет?» – подумал Фролов.

– Вот ты, Миша, институт окончил, – начал издалека старшина, – много книг прочитал...

– Не так уж много я прочитал.

– Много, много! – погрозил толстым пальцем Закирко. – Я знаю... Вот я и хочу тебя спросить... как грамотного человека... – вновь наступила тягостная пауза, старшина всё решался на что-то. – Ну, как это вообще... Вселенная устроена?.. Бог её создал или как там?

Несмотря на серьёзный вид старшины, Миша едва сдержал улыбку. Старший прапорщик Закирко интересуется вопросами происхождения Вселенной!

– Я верю Библии, товарищ старший прапорщик. Вселенную и нашу Землю создал Бог, – твёрдо сказал Фролов.

– Бог… – задумчиво повторил Закирко, явно ожидавший такой ответ. – Почему-то я не вижу и не чувствую Его в жизни...

– Грешников Бог не слушает, – осмелился проповедовать Миша, – вам нужно помолиться и покаяться в грехах, тогда вы и почувствуете Его присутствие.

– Помолиться... – передразнил Закирко. – Вы там, в своих молельнях, наверное, Богу уже надоели!

– Я только высказал своё мнение по тому вопросу, который задали вы, – с достоинством ответил Фролов.

– Ладно, не обижайся! – улыбнулся Закирко. – Мне уже неудобно в моём положении, сам понимаешь, искать Библию, спрашивать книжки в библиотеке... Вот я и подумал: поговорю лучше с тобой. Стало быть, ты твёрдо веришь в Бога?

– Да.

– А я, знаешь, и без веры в Бога довольно хороший человек! Нет, серьёзно: и офицеры меня уважают, и солдаты слушаются. Вот недавно медаль вручили «за беспорочную службу»... Да и семья у меня содержится не хуже, чем у ваших верующих... Какая же между нами разница?

«Добродетели язычников – это лишь очаровательные пороки», – вспомнилась Мише древняя христианская мудрость. Однако ответить на заданный ему вопрос он не успел, потому что в следующую секунду зазвонил внутренний телефон.

– Товарищ старший прапорщик! За время несения службы... – закончив обычный доклад, часовой вдруг добавил: – Вот только один заключённый подходил к забору и попросил меня в следующий раз принести водку или одеколон.

– Какой участок? – нахмурился Закирко.

– Третий, товарищ старший прапорщик!

– Хорошо, сейчас разберёмся. Будь бдителен!

Старшина через коммутатор связался с дежурным помощником начальника колонии.

– Сейчас проверим, – заверил тот.

– Совсем зеки обнаглели! – положив трубку, возмутился Закирко, по старой конвойной привычке слово «зек» он произносил скорее как «зык».

Заключённые часто заговаривали с часовыми. Многим солдатам это даже нравилось: скучно два-три часа стоять одному на вышке. Нередко зеки даже будили уснувших часовых. «Эй, солдат! – в таких случаях, вне зависимости от времени года, кричали они. – Не спи, замёрзнешь!»

Видя, что мысль Закирко устремилась в привычное для прапорщиков русло, Фролов хотел уже ретироваться. Но старшина его удержал, теперь ему не терпелось поделиться каким-то воспоминанием.

– Как я ненавижу зеков! – восклицал он, расхаживая по комнате. – И знаешь, Фролов, о чём я больше всего жалею в жизни?

– О чём? – автоматически спросил Миша.

– О том, что ни одного из них за двадцать лет службы пристрелить не довелось! – Закирко угрожающе расстегнул кобуру. – Хотя однажды у меня была возможность...

– Расскажите, товарищ старший прапорщик, – попросил Фролов, не желая обидеть старшину.

Ему не очень-то хотелось слушать такую историю, но, вспомнив собственные непростые размышления на тему применения оружия, Миша подумал, что было бы любопытно сравнить их с позицией Закирко.

– Ты знаешь, что девять лет назад у нас была попытка побега с применением технических средств? – сурово глядя на Фролова, спросил старшина.

– Ну так, в общих чертах... – дипломатично ответил Фролов, хотя этот случай командир роты и замполит в своих беседах с солдатами уже сделали хрестоматийным.

– Так вот, – уходя в воспоминания, сказал старший прапорщик, – я ведь тогда был на проверке в карауле... На углу промзоны двое зеков разогнали «КрАЗ» – и на забор! А мы с начальником караула как раз проверяли посты, находились в тот момент на втором участке. Слышим – сирена, сигнализация, и первый, и второй рубежи сработали... Бежим туда, а зеки уже одеяла на колючую проволоку набрасывают! Часовой с вышки короткими очередями – тра-та-та-та! И всё мимо. Зеки растерялись, уже думают, то ли назад в зону бежать, – старшина в этом месте рассказа нервно выдернул из кобуры пистолет. – А я, я... не стрелял!

– Не смогли стрелять по живым людям? – понимающе-сочувственно спросил Фролов.

Закирко недоумённо в упор посмотрел на сержанта и раздражённо закончил:

– Да пистолета у меня не было! Говорю же – с проверкой в карауле был. Начкар стрелял...

Миша развёл руками.

– Нам не понять друг друга. Христос учит любить врагов, а не убивать их. Извините...

– Иди спать, Фролов, – утомлённо сказал старшина. – Надо ещё подумать, можно ли тебя брать в караул... Будешь у нас вечным дежурным по роте…

Стояла глубокая ночь. Миша молча пошёл в спальное помещение. Старшина остался сидеть на том же месте, возле пирамиды с автоматами, усиленно пытаясь что-то сообразить, что-то вспомнить. Мысль ускользала... Он не верил в Бога и всё же на какой-то миг смутно почувствовал необъяснимое превосходство взглядов сержанта Фролова, человека, который перестал бояться и не скрывал свои убеждения.