– Слу-ушай… да она влюблена в тебя!

– Что?

– Я говорю, поздравляю, в вас влюбились. Нет-нет, ты только не оборачивайся – спугнешь. Да. Точно. Бедная, бедная счастливая девочка!

– Глупости.

– Ничего не глупости. Мне ли этого не видеть: не забывай, я все-таки женщина.

– Вот этого-то я как раз никогда не забывал.

– Какие глаза! Какие глаза! И родинка. Ах, эта родинка!… Признайся, ты ведь тоже не мог не влюбиться в нее? Ну, хоть вот на столечко.

– Я всю жизнь люблю тебя. Только тебя.

– Ну, это – само собой… А чего ты краснеешь? Ба-ба-ба! Вы только посмотрите! Наш старый Песталоцци краснеет, как Наташа Ростова на первом балу! Ну точно. Влюблен.

– Да отвяжись ты! Просто над нами красный зонт – вот и все.

– Влюблен, влюблен, влюблен. А как ее зовут?

– Сама же говоришь, не оборачивайся.

– А то ты и так не знаешь.

– Тебе-то какая разница, как ее зовут?

– Скажешь тоже! Нам же бабам мёда не надо – дай только в чужих сердечных ранах покопаться, по самый локоть туда залезть – в самое тепленькое, в самое сокровенное! Ну, давай, давай, рассказывай!

– Сволочь ты, Цыплакова.

– Еще какая! Ты разве забыл?

– Ничего я не забыл…

 

Краснею? Конечно, краснею. Тысячу лет тебя не видел, Зойка, Зоюшка, Жизнь ты моя Цыплакова! Ничего я не забыл. И ничего не ушло. Вот и кофе не лезет, и сигарета постоянно гаснет.

 

– Слу-ушай… А ведь она на меня похожа. Нет?

– Ничего общего.

– Нет, но я же вижу!

– А я говорю, ничего общего: ты-то меня никогда не любила.

– Ой, ты бедненький! Воробышек ты наш насупленный. Никто его не любит, никто не пожалеет.

– Отстань.

– Нет, ты иди, иди ко мне на грудь – я тебя приголублю, я тебя пожалею. Ну, иди ко мне на грудь!

– Да отстань ты, в самом деле!

– Ну все, все. А то твоя тигрица сейчас бросится на меня. И растерзает в пух и прах. А у меня детушки малые, мне их еще кормить-воспитывать надо. Кто ж еще о них позаботится?

– Дура ты, Цыплакова!

– Ой, и не говори! И не пущу я тебя к себе на грудь – ишь, размечтался. Недостоин!

– Дура, ты и есть дура.

– А помнишь, как мы играли в ассоциации, и я тебя проассоциировала с воробьем? Мы тогда еще стишок сочинили. Не помнишь?

– Нет.

– Ну как же! Сейчас, сейчас… «Серой мышкой воробей Прошмыгнул среди ветвей…» Неужели не помнишь?

– Нет, не помню.

– Жаль… Там, помнится, еще продолжение было… А, вот и мой приехал. Ну, прощай, «серой мышкой воробей». Целовать тебя не буду, а то твоя Джульетта совсем тебя взревнует и напишет тебе контрольную ядовитыми чернилами на отравленной тетрадке, и умрешь ты во цвете лет старым бобылем, и никто не принесет на твою могилку желтые тюльпаны. Ну, разве только я как-нибудь с большой тоски и бодуна. Да и то навряд ли. Прощай-прощай!

 

И уже садясь в машину.

– Сам дурак!

 

Интересно, берет ли она еще гитару в руки? «Когда воротимся мы в Портленд, клянусь, я сам взбегу на плаху!…» Ее медвяные волосы растекались по деке, а в глазах – то поволока, то черти с погремушками.«Что ж, если в Портленд нет возврата, Пускай купец дрожит от страха…» И не терпелось, едва дождавшись конца песни, запустить пальцы в ее медвяные волосы и целовать, целовать, целовать, не давая выпустить гитары.

 

– Арефьева!… Арефьева, я знаю, что ты здесь. Подойди.

 

Дура ты, Цыплакова. Я и без тебя давно знаю, что вы похожи с ней, как родные сестры. Вот только брать за руки ее нельзя – черт знает, что может случиться, и ладно бы, если б только с ней.

 

– Пойдем, я тебя провожу.

– Ой, нет, что вы!

– Пойдем, пойдем. Время уже позднее.

– Я тут рядом живу.

– Я знаю.

 

«Когда воротимся мы в Портленд, клянусь, я сам взбегу на плаху!…»

 

– Вот мой дом.

– Да, да.

 

«Да только в Портленд воротиться нам не придется никогда!»

 

– Что вы мне посоветуете?

– Что? Извини, я отвлекся.

– Я спросила, что вы мне посоветуете?

– Знаешь что…

– Что?

– Никогда не учись играть на гитаре. Оставь это мальчишкам. Договорились?

– Угу.

 

Я все-таки невольно взял ее за руки. И она потянулась. И даже привстала на цыпочки. И честное слово, я едва удержался, чтобы не поцеловать ее в лобик.

 

Серой мышкой воробей, прошмыгнул среди людей.

 

03.06.2006 © Patriot Хренов