Когда сочувственно на наше слово

Одна душа отозвалась –

Не нужно нам возмездия иного,

Довольно с нас, довольно с нас...

Ф.И.Тютчев

 

Ступеньки почти не скрипели. Иногда раздавался осторожный звук, похожий на смущённое покашливание интеллигентного старичка "К-хе, к-хе…", и вновь только шелест маминого старенького плаща.

– Ната, осторожнее, там где-то полступеньки нет.

– Мама, не волнуйся, мне всё видно. А ключ где?

– Дай я сама открою, эта дверь только меня слушается, – Мария Никандровна протиснулась вперёд Натальи, склонилась над висячим замком.

Наталья Николаевна волновалась, сердце билось неровно, временами его удары отдавались в горле, в голове, чуть перехватывало дыханье. Ей предстояла встреча с прошлым.

Пока мать открывала старинный "амбарный" замок, Наталья Николаевна пыталась подобрать определение своему детству.

Доброе? А страх перед бесконечной, белой, холодной, с пронизывающим ветром, степью? Этот страх преследует её всю жизнь.

Счастливое? По меркам того времени, да, счастливое. Но эти бесконечные переезды, казённая мебель в крошечных комнатах. Но главное даже не это… Расставание с друзьями, со школой, с учителями, с людьми, к которым успела привыкнуть, - вот что было самым трудным.

Любящие родители? Конечно, они любили Нату, но у них, особенно у мамы, было столько «производственных необходимостей» и общественных обязанностей, что любовь к дочери существовала сама по себе и была скупа на ласки.

 

– Ната, заходи. Здесь даже свет есть и лампочка целая, – Мария Никандровна была уже в подвале.

Пригнувшись в дверном проёме, Наташа вошла в небольшую комнату. Это была часть подвала небольшого двухэтажного дома. В этом доме их семья прожила сорок лет. Сейчас живёт одна мама, отца не стало два года назад.

– Наташа, ну, где ты там? Иди, смотри. Во время ремонта всё мешает, вот я и унесла из отцова кабинета бумаги, сложила в сундук, собиралась потом вернуть в кабинет, да закрутилась. Ничего с ними не случилось – подвал сухой, тёплый. А сундук, ты помнишь его, цел и невредим, и время его не берёт.

– Сундук? Мама, это что, наш сундук? – удивилась Наташа. Тот ненавистный зелёный сундук, едва достававший сейчас ей до колен, в детстве казался огромным, высоким, и она так боялась с него упасть. Мама была чистюля, полы в комнате мылись ежедневно, и каждый раз Натка должна была сидеть на этом самом сундуке и ждать, пока высохнет пол. Дом был сырой, и эта пытка ничегонеделаньем продолжалась бесконечно долго. Она пробовала сочинять истории, следить за солнечными зайчиками в тазу с водой, но ничего не получалось. Девочка Натка хотела только одного – слезть с сундука и побежать по своим делам. И потом, во взрослой жизни, когда она была скована ненужными обязательствами, пустыми проблемами, невозможностью изменить обстоятельства, она снова чувствовала себя сидящей на зелёном сундуке.

 

Две общие тетради в чёрных клеёнчатых обложках Наташа нашла в первой же пачке аккуратно перевязанных бумаг. После неожиданной смерти отца Наталья даже не вспоминала об этих тетрадях. Когда боль немного притупилась, Наташа решила найти дневники.

Часто маленькой Наташе приходилось делать уроки, сидя около "папиной лампы". На толстой металлической ножке, с большим матовым стеклянным абажуром, лампа была ещё одним предметом домашнего обихода, а первым предметом был зелёный сундук, который ездил с ними по всем местам назначения военного врача Николая Ивановича Стародубцева. По другую сторону стола сидел отец, и Ната видела, что он часто что-то писал в этих тетрадях. Однажды, Натке было лет восемь, папа отвлёк её от уроков.

– Вот, Ната, смотри и запоминай. В этих тетрадях я записываю всё самое интересное из моей докторской жизни. Здесь интересные случаи излечения от всяких болезней, и рецепты народных знахарей, и даже мои умные мысли, – улыбнулся отец. – Ты и Соня, когда вырастите, найдите и почитайте эти тетрадки. Даже если вы не станете врачами, хотя мне очень хочется, чтобы кто-нибудь из вас пошёл по моей натоптанной докторской дорожке. Так вот, даже если вы не будете врачами, вам эти записки всё равно пригодятся.

Натка согласно покивала головой, хотя и не поняла, зачем им с Сонькой искать тетради, если отец сам эти тетрадки может им дать. Папка-то куда денется? Нет, он от них никуда деться не может.

 

Вечером, при свете той же "папиной лампы", Наталья Николаевна просматривала записи отца. Она не стала врачом, как об этом мечтал отец, и к медицине никакого отношения не имела, поэтому многое из записей было непонятно. Но на некоторых заметках её взгляд невольно задерживался. Это были не столько заметки врача, сколько дневниковая запись человека, переживающего какое-то событие. Вот строчки про неё.

"Нате стало лучше, но это ненадолго, скоро будет кризис. Такое переохлаждение всего организма может сказываться на её здоровье всю жизнь. Господи, хоть я и не верю в тебя, помоги, пронеси это испытание мимо мой дочери».

Наталье Николаевне не нужно было перебирать в памяти детские воспоминания, искать событие, о котором писал отец. В самые трудные, требующие немедленного решения моменты её жизни, Наташа вдруг вспоминала и обжигающий ледяной ветер, и колючий снег, и бесконечную белую дорогу.

 

Как жарко и душно в переполненном автобусе. Их везут на ёлку в полк. Там служит папа. У всех детей там служат папы. Все танкисты, а Наткин папа – врач. Мама прижала Натку к замерзшему окну, она держит на руках младшую сестрёнку Сонечку. Рядом сидит тётя Таня со Славкой на коленях. Славка здоровый, они с Наткой вместе учатся в первом классе. Натке жарко, но она не может расстегнуть шубку, – очень тугая верхняя пуговица. Пух от Сонькиной шапки лезет в нос, в автобусе пахнет бензином, Натку тошнит и она без конца зевает. Короче, всё плохо. Мама встревожено смотрит на бледную Наташу.

– Опять укачало? Дыши носом, – говорит она недовольным голосом. Мама часто сердится на Наташу, и та постоянно чувствует себя никчемной и виноватой. А в чем она виновата – Натка не знает.

 

Много лет спустя, уже став студенткой исторического факультета университета, Наташа, наконец, поняла, чего хотела от неё мама. Сама выросшая без родителей, добившаяся всего в жизни своими силами, мама хотела, чтобы и её дочь была общественницей, активной пионеркой, даже председателем совета дружины могла бы стать, чтобы она рапортовала на слётах и съездах, чтобы на неё все равнялись, и чтобы такой успешной она шла и по взрослой жизни. А Натка хотела, придумывать сказки, рисовать, повзрослев, – писать стихи и рассказы. Она хотела быть наедине со своими мечтами, любимыми книгами, красками и чистым листом бумаги.

«Опять чем попало занимаешься! Когда вырастешь, тоже будешь сидеть по углам со своими карандашами? Многого ты достигнешь в жизни со своими фантазиями!» – эти слова Наташа слышала от мамы постоянно: и в семь, и в двенадцать, и в двадцать лет. Отец? Отец поддерживал Натку, но как-то осторожно, не желая идти на конфликт с женой.

Наталья Николаевна выключила лампу, легла, не снимая халата, поверх приготовленной матерью постели.

 

Вспоминала дальше. Хоровод вокруг елки, игры, дети читают стишки. Натка знает много стихов, но выйти к ёлке стесняется, и мама снова сердится. Потом в зал входят ещё дети. Их привезли на утренник из детского дома. Натке понравилось, что все они были одеты в одинаковые белые рубашки. У девочек синие сатиновые юбки в складочку, а у мальчиков такие же синие брюки. И у всех красные галстуки. Дети держались вместе, слушались свою учительницу. Они приготовили концерт. Танцевали, громко пели хором и по одному. А потом на сцену вышел высокий худой мальчик и прочитал стихотворение про снегиря. Он очень хотел, чтобы у него был снегирь, обещал вести себя хорошо, только пусть ему купят эту птицу. И ему поверили и подарили. Натка запомнила конец стихотворения

«Я кричал на всю квартиру:

– У меня снегирь живой!

Я им буду любоваться,

Будет петь он на заре,

Значит, снова можно драться

Завтра утром во дворе?»

Все в зале засмеялись, а Натка, оглянувшись на маму, стоявшую у стены, вдруг с ужасом увидела, что у мамы по щекам текут слёзы. Она ещё никогда не видела маму плачущей.

Потом Дед Мороз, Снегурочка, Зайцы и Клоуны раздавали детям подарки. Натке подарок вручил сам Дед Мороз. Он ещё погладил Натку по голове, и девочка удивилась, какая тёплая у него рука.

Они смотрят волшебный фильм "Золушка". Рядом Сонечка хрустит вафелькой из подарка. Маму куда-то позвали. "Встаньте, дети, встаньте в круг", – поёт и танцует во дворце короля Золушка. Возвращается мама. Она присаживается на корточки рядом с Наткой.

Знаешь, – говорит она шёпотом, – там одному мальчику из детского дома не хватило подарка.

Мама молчит и Натка чувствует что-то недоброе.

– Ната, у этого мальчика никого нет. У тебя есть папа, мама, Соня, а у него – никого. Всех убили на войне, – говорит мама хриплым шёпотом и смотрит на Натку, – давай мы сейчас отдадим ему твой подарок, а дома купим тебе другой, ещё лучше.

– Нет! – Натка прижимает к себе коричневый бумажный кулёк. – Нет, мне его подарил Дед Мороз!

– Ната, ты уже большая девочка, – уговаривает мама, – ты пойми, все дети поедут с подарками, а он без подарка.

Натка ничего не хочет понимать, она ещё крепче вцепилась в пакет.

– Ну, вот что, – мама вырывает подарок из Наткиных рук и быстро уходит. Несколько секунд Натка сидит неподвижно. Что творится в душе девочки! Обида на маму, ужас перед такой несправедливостью? Она сползает со стула и направляется к выходу. Никто не заметил, как семилетняя девочка стаскивает с вешалки свою шубку, с трудом открывает тяжелую дверь на улицу. Девочке кажется, что она не плачет, только слёзы сами бегут по пылающим щекам. Она всхлипывает, глотает морозный воздух и бежит, бежит по укатанной военными машинами дороге. Ветер дует в лицо, и распахнутая шубка почти сваливается с плеч, Натка не смогла застегнуть тугую верхнюю пуговицу. Из шубки свисают варежки на резинке, но она их не надевает, пытается держать сжатые кулачки в рукавах. Белая степь, белая скользкая дорога, всё вокруг колючее, ледяное… Бежать трудно, но она дойдёт, она докажет или… умрёт. Пусть тогда её ищут… Все… и мама тоже пусть ищет! Почти у самого городка офицер, остановив колонну солдат, возвращавшуюся в полк, хватает Натку, застёгивает на все пуговицы, завязывает шапку.

Дальше Натка помнит всё смутно. Она дома. Много-много раз она засыпает и просыпается. В комнате постоянно горит настольная лампа. Папа разбивает ампулы, похожие на ёлочные игрушки, набирает в шприц лекарства. Черноволосый мальчик в белой рубашке всё читает и читает стихотворение про снегиря, мама кладет руку на лоб Натке, рука холодная, и Натке легче так, и папа снова разбивает ампулы. Мама опять плачет и Натке жалко маму. Папа успокаивает её. Мама что-то говорит, говорит отцу и Натка запомнила только: «Наверное, я не могу быть хорошей матерью, потому что сама выросла без матери".

 

Мама застонала во сне, и Наташа очнулась от воспоминаний. Встала, подошла, поправила одеяло. Боже, как похудела и как-то сразу постарела мать за эти два года без папы. Пора ложиться. Завтра у Наташи много дел и самое главное – сходить в свою школу.

 

В старинном двухэтажном здании, всё с той же мраморной табличкой, на которой так же не хватает буквы «а»: «Средняя школ № 2» ничего не изменилось, только охранников в школе у них тогда не было. Хорошо, что паспорт оказался в сумочке, вчера Наталья Николаевна покупала билет на самолёт. Охранник придирчиво сверил фото в паспорте с оригиналом и пропустил. Волнуясь, Наташа поднялась на второй этаж.

– В учительской все, там у них совещание, – сообщила техничка. Двери многих классов распахнуты. Вот в этом кабинете у них проходили уроки литературы и русского языка. Наташа вошла, села за своё место. Раньше были парты, а сейчас просто столы и стулья. Огляделась. Здесь на стене, висела их классная стенгазета, сейчас тоже что-то вроде классного уголка, только все сделано с помощью компьютера.

Как-то в начале учебного года, в шестом или в седьмом классе у них заболела учительница русского языка и её заменила другая. Звали её смешно – Варвара Евсеевна. Она провела в их классе всего один урок. Это к ней сегодня пришла Наташа.

Сорок пять минут урока. Они проходили былины. Варвара Евсеевна читала их на память, читала так, что перестали хихикать и шушукаться даже самые отпетые хулиганы. Потом начала вызывать учеников по списку в журнале. Читали плохо, Варвара Евсеевна пошутила.

– Совсем за лето разучились читать. Хотя, былины читать сложно.

– У нас Стародубцева не разучилась! Вызовите Стародубцеву, – закричали ребята.

– Ну что ж, давайте послушаем Стародубцеву, – согласилась учительница.

Натка покраснела. Она хорошо читала, любила читать. Сейчас она читала об Илье Муромце и Соловье-разбойнике. И снова в классе стало тихо. Ребята не следили по книге, они просто слушали. Когда Натка закончила, все ещё сидели молча, гордо поглядывая на учительницу.

– Ай, да умница, ай, да сказительница, – улыбаясь, сказала Варвара Евсеевна. А "сказительница" сидела вся красная, её редко хвалили. Потом они писали в тетрадях, а Варвара Евсеевна ходила между рядами. Подошла к стенгазете, долго и внимательно читала заметки, повернулась к классу.

– Я вижу, – сказала она, – что стихотворение про осень написала Наташа. Замечательно. А кто у вас рисует?

– Стародубцева!!! - радостно заорали одноклассники. Варвара Евсеевна засмеялась, внимательно посмотрела на окончательно смутившуюся девочку и сказала то, что Наташа запомнила навсегда: "Талантливый человек талантлив во всем", – сказала она.

 

Услышав в коридоре шум, похоже, совещание закончилось, Наталья Николаевна вошла в учительскую, поздоровалась, достала из сумки пакет. Учителя были все незнакомые.

– Вам кого? – подошла к ней молодая, похожая на старшеклассницу учительница.

– Я бы хотела увидеть преподавателя литературы Варвару Евсеевну. Я её ученица. В учительской стало тихо.

– Знаете, – виновато сказала девочка-учительница, – Варвары Евсеевны не стало два года назад. Сердце…

«Как же так? Это не справедливо! Я же не сказала… не успела ей ничего сказать!» – Наталья Николаевна присела на краешек стула.

– Вам плохо? – склонилась над ней молодая учительница.

– Нет, нет, со мной всё нормально. Просто это… так неожиданно, – пыталась объяснить Наталья Николаевна.

– Смерть, она всегда неожиданна, – поднял голову от бумаг пожилой учитель, а я Вас не помню. Как фамилия?

– Стародубцева Наташа.

– Нет, не помню, – он снова склонился над столом.

– Это вам, всем вам, школе… от меня. Там только надпись есть… Варваре Евсеевне. Но это ничего, так даже лучше. – Наталья Николаевна развернула пакет и положила на середину стола книгу. Попрощалась и быстро вышла из учительской.

– Наталья Стародубцева. «Последняя буря», – прочитала учительница. Взяла книгу в руки, открыла. На заглавном листе была надпись: «Я бесконечно благодарна судьбе, за то, что она дала мне возможность встретить Вас, уважаемая Варвара Евсеевна. Мне было тринадцать лет, когда я услышала от Вас: «Талантливый человек, талантлив во всём». Как часто, и в минуту разочарования, и в час триумфа я повторяла их, вновь и вновь находя в них уверенность в своих силах. Спасибо Вам за меня. Наташа Стародубцева».