Наша жизнь вовсе не богата яркими событиями, и все же зачастую случается так, что самое странное и загадочное в ней, и даже то, что по прошествии лет покажется самым важным, поначалу не воспринимается таковым. Конечно, оно волнует душу - и все же, когда проходит, обманчиво кажется, будто не оставило по себе глубокого следа. Но зреет время, начинаешь задумываться, оглядываться назад, и понимаешь, что упустил - по малодушию ли, близорукости, - и глухое чувство разочарования и потери не перестает саднить в душе.

Со многими происходит так. Но такие люди все же счастливее меня. Они хотя бы знают, что происшедшее с ними было в действительности. Я же до сих пор ни в чем не уверен.

 

***

 

Шел 1991 год. Неуемное честолюбие младшего научного сотрудника забросило меня в Лигуан, небольшую деревушку на юге Сычуаня. В ней и ее окрестностях мне предстояло провести полтора года, изучая фольклор и местные наречия. Первый месяц пребывания оказался тяжел: светлокожих чужеземцев здесь не видали, почитай, от века, и поначалу со всей округи стекался народ поглазеть на меня. Но постепенно ко мне все же привыкли, и жизнь в Лигуане вновь вошла в свою колею.

Угасла последняя императорская династия, отгремела культурная революция, в Пекине сменялись на партийных должностях поколения вождей, где-то далеко к северу от нас наголо вырубали леса - но здесь, в глухих затерянных деревушках, жизнь шла своим чередом, подчиняясь выверенному столетиями укладу. Нас плотной стеной окружал лес. Нас от всего защищали горы. Конечно, влияние внешнего мира все же ощущалось, но оно было едва заметно. В Лигуане не было даже электричества, а до ближайшей проезжей дороги было три полных дня ходьбы.

Вечерами жизнь у дома семьи Чжао, самой зажиточной и уважаемой в деревушке, била ключом. Собирались старики, расставляли вокруг себя клетки с певчими птицами и играли в маджонг. Зубоскалила молодежь, перекликаясь, бегали дети, и пронзительными голосами разговаривали женщины. Тогда наступало время историй. Я подсаживался к старикам, вокруг меня сам собой образовывался плотный круг, и кто-нибудь из стариков начинал рассказ, или притчу, или всем хорошо памятную историю. Блестели глаза подростков; напряженно, приоткрыв рты, слушали дети. И каждый раз кто-нибудь толкал меня острым локтем в бок и горячо шептал:

- Запиши, запиши.

И старики степенно кивали головами, и все следили, чтобы стакан мой был постоянно полон...

Белая дорога пролегала к северу от деревушки. Я натолкнулся на нее случайно, как, бывает, наталкиваешься на чудо. Это была древняя дорога, искусно вымощенная белым камнем. На ее поворотах покоились валуны с выгравированными сутрами, строками стихов и глубокомысленными изречениями, как это обычно бывает на дорогах в священных горах, ведущих от храма к храму. Но Белая дорога вела из ниоткуда в никуда - она начиналась в лесу и обрывалась в лесу. Когда я спросил о ней в деревушке, мне ответили, что в давние времена она, верно, была частью одного из великих путей, по которому паломники шли на поклон к священной горе Эмей-Шан* - той самой, на которой некогда проповедовал бодхисаттва Самантабхадра-Всевеликодушный. Ответили неохотно, отводя глаза. Но тогда я счел - это потому, что от Лигуана по ней было легко добраться до кумирни, посвященной Богу Подземелий, а об этом божестве, воплощении смерти, вообще избегают говорить. Избегали говорить и о старом хранителе кумирни, Дао Сане - как причастном своему божеству.

Этот Дао Сань был примечательный человек. Угрюмый, немногословный, он хранил в своей памяти исключительные сведения и познания. Мой почтительный интерес образованного чужестранца был ему явно приятен, и нам случалось подолгу беседовать вечерами. И вот так, задержавшись однажды дольше обычного в его скромном пристрое у кумирни, я впервые прошел по Белой дороге ночью.

И тогда она запала мне в душу. Днем с нее открывались изумительные по своей красоте виды, но идти по ней ночью - это было непередаваемо. Здешний лес не был густ, сквозь резные кроны проникал лунный свет, и казалось, будто от листвы до земли протягиваются тончайшие хрустальные нити. Белые камни дороги, вбирая их в себя, становились еще белее, почти светились. Все замирало вокруг, на лес опускалась глубокая, задумчивая тишь, и удивительное отдохновение охватывало душу. Я стал часто наведываться к Дао Саню, и больше удовольствия бесед с ним мне стало удовольствие пройти ночью по Белой дороге.

Вот так-то я и повстречал Мейар.

Помню, поначалу она показалась мне белесым пятном в отдалении - пятном почти призрачным, словно притягивающим к себе лунный свет. Я невольно остановился. Но замешательство не успело перейти в испуг, потому что почти сразу я различил и отголоски звонкого смеха. Где-то там впереди шла женщина и, разговаривая с кем-то, кого я не различал, хохотала от души. Меня охватило любопытство: почему-то только теперь пришло в голову, что на Белой дороге я еще никого не встречал - и убыстрил шаги.

Белесое пятно скрылось за поворотом.

Когда я свернул, она вдруг оказалась прямо передо мной, словно остановилась, нарочно поджидая меня. Одна. Юная девушка в светлой вышитой накидке, лицо едва различимо в ночной тени. Я замер от неожиданности. Она тоже всматривалась в меня.

- Я знаю вас, - сказала, наконец, удивленно, словно удостоверившись в чем-то очень странном. - Вы - тот светлокожий чужестранец, который живет в Лигуане у Толстяка Лью и записывает местные истории. Вы сбились с пути?

- Нет, - ответил я. - Я иду в деревню.

Она откинула голову и весело рассмеялась.

- Что ж, пойдемте вместе, - предложила сквозь смех. - Нам по пути.

Развернулась и пошла дальше. Поколебавшись, я последовал за ней.

Некоторое время мы шли молча. Я гадал про себя, кто моя нежданная попутчица. Словно стараясь не встречаться со мной взглядом, она шла несколько отвернувшись, глядя в сторону, в лес, так что я по-прежнему не мог рассмотреть ее лицо. Но голос ее был мне незнаком, и оставалось предположить, что она держала путь из одной из соседних деревушек.

- Знаете, когда заметил вас, мне показалось, будто вы с кем-то разговариваете, - сказал я, чтобы завязать разговор.

- Иногда бывает неплохо поговорить с собой, - отозвалась она.

Я замолчал.

- И не страшно вам идти здесь ночью одной? - сделал все же вторую попытку.

- Это дорога духов и обитателей леса, - ответила серьезно она. - Люди по ней редко ходят. А опасаться следует только людей.

Наверное, она поняла, насколько огорошили меня ее слова, потому что вновь рассмеялась и впервые слегка повернулась ко мне.

- Меня Мейар зовут, - сказала дружелюбно. - Мы не встречались раньше, Гао И, но мне рассказывали о вас. Я - местная целительница. Моя семья живет выше в горах, и мы редко спускаемся вниз, к деревням. Только если позовут, или дело какое, ну, или если скучно станет. Сейчас вот смотритель кумирни к сестре своей, бабушке Дао Ар, заглянуть попросил, ногу она себе худо растянула.

Я кивнул, удивившись про себя, почему в Лигуане мне никто не говорил, что выше в горах кто-то живет.

- Не пеняйте на местных, - произнесла Мейар мягко, словно предвосхитив течение моих мыслей. - Не забывайте, вас привезли сюда люди из города. А чем меньше они знают и реже здесь появляются, тем лучше. Они и без того грозились смотрителя кумирни с собой забрать. А что делать без него людям? Кто им волю леса передавать будет, чтобы мирно у нас было? Вот и не говорят вам всего. Боятся, как бы вы случайно городским не обмолвились. Так что вы тоже лучше молчите, что меня повстречали - всем спокойней будет.

Я вновь кивнул. Мы дошли уже почти до самого Лигуана и сошли с дороги.

- А мне здесь ходить можно? - спросил я, махнув назад рукой и невольно улыбнувшись.

- Ходите, - ответила Мейар легко. - Кто ж запрещает? Лесной хозяин только рад будет.

Я подумал, что ослышался, повернулся переспросить - и мы как раз вошли в полосу лунного света, и она тоже слегка повернулась ко мне. Я различил ее лицо лишь на миг, и вот Мейар уже вновь отвернулась - но мой бог, это лицо было нереально! Оно было столь совершенной, утонченной красоты, что защемило сердце. Я счел, что зрение подвело меня, обманутое лунным светом.

У первых же домов мы простились.

- Хороших вам снов, - сказала Мейар.

- И вам тоже, - ответил я, невольно ища ее взгляд. Но она отвернулась и быстро зашагала прочь.

Я был настолько под впечатлением этой встречи, что на следующее же утро, невзирая на просьбу Мейар, пошел к соседям, надеясь увидеть ее у них. Старуха Дао Ар, словно и не была еще вчера лежачей, как раз развешивала во дворе белье, и благодушно кивнула в ответ на мое приветствие.

- Да ты, верно, на голову упал, Гао И, - удивилась она, и даже приостановилась, услышав мой вопрос. - Нет в округе никакой Мейар, да и никогда не было. Что, сам не знаешь, что ли? Поди лучше моих лепешек отведай - только что испекла.

 

Прошло несколько дней. Я ходил как потерянный, и все валилось у меня из рук. Где бы я не был, что бы не делал, меня везде неотлучно преследовало то видение совершенного, прекрасного лица. Пусть оно было всего лишь игрой моего воображения, но - небо! - как же мне хотелось увидеть его вновь. В деревне я не отваживался более спрашивать о Мейар, и даже с Дао Санем не заговаривал о ней. Потому что едва появился после той ночи у него в пристрое - старик Чжао как раз был у него в гостях, - он посмотрел на меня прозорливо и сказал:

- Да ты, никак, в лесу с демоном повстречался, Гао И. У тебя глаза человека, одержимого демоном.

- Скорее, глаза влюбленного, - сказал Чжао, и пыхнул приплюснутой трубкой.

- Любовь ли, демоны, все одно, - проворчал Дао Сань. - Об этом еще мудрецы древности говорили. Ну, Гао И, признавайся, кто она? И когда свадьба?

И они рассмеялись.

Я поспешил уйти, оправдавшись каким-то незначительным предлогом. И, уходя, мне все казалось, будто старики улыбаются мне вслед.

Наконец, я не выдержал. Дао Сань любил сыграть со мной вечером в маджонг, и вот однажды, уже в сумерках, я отправился к нему - конечно же, по Белой дороге, - решив на этот раз непременно расспросить его о Мейар. Мне казалось, будто именно от старика я скорее вытяну что-нибудь о ней.

Белый камень ласкал взгляд, в сумеречном лесу было благостно. Я не прошел и половины пути, когда меня окликнул знакомый голос:

- Гао И!

В горле стал ком. Я оглянулся.

Раздвигая руками пышные заросли какого-то очень похожего на папоротник растения, ко мне со стороны шла Мейар. К спине ее была приторочена объемная торба.

- Доброго вечера вам, - сказала она, выбравшись на дорогу.

- И вам, - отозвался я.

Сдув со лба длинную прядь волос, она остановилась рядом со мной. Я смотрел на нее во все глаза, не отрываясь. Искал в ее лице, сверяясь с памятью. И решил, что зрение той ночью действительно подвело меня. В подвижном, достаточно привлекательном лице Мейар не было и намека на ту совершенную, почти нечеловеческую красоту, что пригрезилась мне тогда.

И отчего-то стало легче на душе.

- Как-то вы странно смотрите, - сказала Мейар, приподняв бровь.

Я поспешно отвел глаза и извинился.

- Да ничего, смотрите себе на здоровье, - усмехнулась она. - От меня не убудет.

Мы вместе пошли дальше.

- Удивительно, не правда? - сказал я. - Уже второй раз мы встречаемся на этой дороге.

- Я очень люблю ее, - ответила она серьезно, - и всякий раз, когда оказываюсь поблизости, стараюсь побывать на ней. Вы замечали, она особенно хороша ночью? В старину ее величали Лунной дорогой, потому что когда идешь по ней ночью, кажется, будто луна и сверху, и снизу. А ведь луна - это самое чудесное, что только есть на свете. Жаль, что люди плохо чувствуют ее.

Она подумала и добавила:

- Люди вообще плохо чувствуют красоту.

Я не нашелся, что ответить.

- Давайте, понесу, - кивнул на ее торбу. - Тяжело, наверное.

- Ничего, мне в самый раз. - Мейар улыбнулась. - Вот только прибавим шагу. Вы ведь тоже к дедушке Дао идете? У меня с собой редкие коренья. Они отдают свою целебную силу ночью, с восходом луны. Поэтому надо поторопиться положить их в винный дух, чтобы настой особую силу приобрел.

- Луна делает всякую тайную суть явной, - произнесла она, помолчав.

И вновь я не нашелся, что сказать.

Мы шли очень быстро, поначалу молча. Но потом разговорились. Мейар спросила меня о городской жизни. Я начал рассказывать, но почувствовал, что мои слова не слишком интересуют ее. Тогда спросил о жизни в лесу. Она заговорила охотно, увлекательно, но только начала - и мы уже пришли. Время пролетело незаметно.

На поляну перед кумирней я вышел первым. Дао Сань сидел на ступеньках пристроя. Завидев меня, он удивленно, радостно приподнялся. Но тут за мной появилась Мейар - и старик замер. На лице его промелькнуло какое-то сложное выражение, потом оно стало непроницаемо.

Он выпрямился и тщательно отряхнул свои ветхие штаны.

- Добрый вечер, Гао И, - сказал он. - Доброго вечера и тебе, Мейар.

- Здравствуй, дедушка, - ответила она, подходя к нему и опуская ношу. - Вот то, о чем ты просил.

- Семья Чжао будет очень признательна, - произнес старик ровно. Взгляд его вопрошающе перешел с нее на меня и обратно, и я вспомнил, что Мейар не хотела, чтобы кто-нибудь знал о нашем знакомстве. Но раз она сама не вспомнила о своей просьбе, то ничего зазорного в нашем совместном появлении у старика Дао, наверное, не было...

Тем не менее, в разговоре возникла неловкая пауза.

- Ты, верно, пришел со мной в маджонг сыграть, Гао И? - произнес наконец Дао Сань. - Уж не обессудь, занят я буду сегодня. Травами займусь. Ты лучше в Лигуан возвращайся.

И я понял, что он сердит. Сердит настолько, что, вопреки закону гостеприимства, даже не предложил мне с дороги чаю.

- Хорошо, Дао Сань, - сказал тогда. - Я как-нибудь на днях загляну.

Он степенно кивнул, и я попрощался.

- Подождите, я провожу вас немного, - сказала неожиданно Мейар мне в спину.

- Мейар, останься, - сразу же произнес старик. Я изумленно обернулся. Кажется, Мейар была не меньше моего удивлена суровости его голоса. - Мне надо поговорить с тобой, - добавил Дао Сань мягче.

По ее лицу прошла тень. Она усмехнулась.

- Как скажешь, дедушка, - сказала негромко, и столь же негромко пожелала мне доброго пути.

И я ушел. Следующее утро не разрешило моего недоумения. Напротив, едва я проснулся, как ко мне постучалась мать Толстяка Лью и сказала, что в соседней комнате ждет Дао Сань.

Я умылся и вышел к нему. Старик как раз пил чай.

- Гао И, - сказал он вместо приветствия, - ты - хороший человек. Ты - чужестранец и мой друг, и я всегда рад видеть тебя под моим кровом. Но я не хочу, чтобы ты встречался с Мейар. Она еще девчонка - ветер в голове. Ей любопытство да забава, тебе - боль. Я же вижу, она уже вскружила тебе голову. Хочешь оставаться моим другом - забудь ее. Тебе же лучше будет.

И он придвинул мне чашку чая.

- Дао Сань... - начал было я.

- И слышать ничего не хочу, - отрезал он. - Ни вопросов, ни объяснений. Я свое слово сказал. Ты услышал. Теперь следуй услышанному.

И он еще плотнее придвинул мне чай.

 

Прошло, наверное, недели три. К кумирне я не ходил, к Белой дороге тоже. Но долго избегать старика Дао я, конечно, не мог.

Это был Чжао И, старший из сыновей Чжао, кто невольно облегчил мне новую встречу.

- Эй, сосед, - позвал он, заглянув ко мне в окно. - Не подсобишь чуток? Плечо я себе натер, а тут как раз два здоровых плеча не помешают.

В руках он держал два шеста, к концам которых были прикреплены клети с беспокойно квохчущими несушками.

Я вышел к нему.

- Кому куры? - спросил, прилаживая на плечо шест. Несушки были как на подбор - рыжие, откормленные, явно с городского рынка.

- Местному хозяину, - ответил Чжао И, утирая со лба пот. - Слышал, поди - сынишка у меня упал в прошлом году, потом на ноге нарост появился, и он ходить не мог. Ничто не помогало. А потом смотритель кумирни попросил лесного хозяина, и тот снадобье прислал. Теперь нарост спал, и сын снова ходить начал. Поблагодарить надо.

- Лесной хозяин? - переспросил я. - Кто это? Расскажи о нем.

Чжао И ничего не ответил, словно не услышав мой вопрос. Я решил насесть на него по пути.

Уже очень скоро мы сделали привал: видимо, мой спутник щадил меня. Сам он, жилистый, поджарый, мог бы идти весь день напролет, но в деревне меня считали не то чтобы уж очень выносливым малым: от книг ведь сил не наберешься, говорили добродушно мне. Я не устал, но все же опустил на землю клети. И тут увидел Белую дорогу. Ее светлая полоса проглядывала вдалеке между деревьями.

Чжао И проследил мой взгляд и нахмурился.

- Послушай, это правду говорят, будто ты здесь часто бываешь? - спросил он, понизив голос и сделав охранный знак. - Будто эта дорога тебе приглянулась, а ты ей, и что ты даже ночью один по ней ходишь?

Я пожал плечами.

- Не делал бы ты этого, - сказал он еще тише и заглянул мне в глаза. - Неподалеку от нашей деревни есть очень старое поселение хулигуи. И хотя они не в пример своим сородичам всегда жили с нами в мире и никакого лиха не чинили, кто знает, что демону на ум взбредет? А ведь они обычно на этой дороге появляются... Смотри, не подпади их чарам.

И он, словно сказал что-то лишнее, смущенно отвернулся. Я попытался было побольше вытянуть из него, но Чжао И отмалчивался, словно воды в рот набрал, и мне пришлось оставить свои расспросы.

Идя вслед за ним, я все размышлял над его словами. Легенды о хулигуи, демонах-лисах, стары, как стара сама эта земля, и не удивительно, что они столь живучи в народе. Каждый раз, когда я в дальних деревнях просил рассказать мне местные истории - непременно рассказывали и о хулигуи. Они рождаются в обличье зверей, говорили мне, и звери эти внешне похожи на обычных лис. Все живое наделено стремлением к высшему, но эти звери в особенности. Их разум темен и остр, непонятен и чужд, и уже с самого рождения им подвластны удивительные силы. Хулигуи обладают способностью к превращениям, но считают, что во всем поднебесном мире лишь одним людям изначально открыто высшее, и поэтому нет смысла обращаться в других существ или неодушевленные предметы. Постигая высшее, они постигают человека - и обращаются для того в людей: женское обличье доступно им от пятидесяти лет, мужское же от ста. Племя это хитро и лукаво, но каждый демон столь же отличен от других, как разнятся между собой и сами люди. Одни хулигуи, например, обращаются к учению Будды, другие - к учению премудрого старца Лао-цзы. Доподлинно известно, говорили мне, что некоторые известные мастера и наставники этих великих учений были в действительности хулигуи, так же как и иные поэты, дамы из кварталов удовольствий, мастера каллиграфии и меча, чьи имена остались в веках. Стремясь постичь человеческую природу, хулигуи обычно предпочитают очаровать людей своей неземной красотой и вступить с ними в любовную связь - ибо сила и суть всякого живого существа под небом заключена в его силе продолжения рода, и люди в том не исключение. Оттого-то, если убить демона, полюбившего человека и последовавшего ему, то он, мертвый, не до конца обратится обратно в зверя, потому что уже много воспринял от сути людей через свою любовь и сожительство. Но редки душевные союзы между демонами и людьми, и поэтому ночи с ними хотя и полны неизъяснимых удовольствий, но опасны и ведут к болезни, а то и к гибели - ведь пьют они в усладах человеческую силу продолжения рода. Жизненный срок, отмеренный этим созданиям небом, исчисляется столетиями. Но все же многие из них не успевают постигнуть суть человека за эти года, и потому перенимают жизненную силу людей еще и для того, чтобы избежать старости и смерти. Тот же великий хулигуи, который постиг суть человека, становится бессмертным, обретает высшую мудрость и, достигнув просветления, возносится в небо.

Да, что только не рассказывали мне о хулигуи в деревнях, и сами рассказчики не могли сойтись в едином мнении о них - разве только что в том, что создания эти любят подшутить над людьми, и что шутки эти не всегда безобидны. А если собрать воедино все написанное о них в веках бесчисленными учеными, чиновниками и поэтами, то, наверное, можно в несколько слоев вымостить Запретный город.

Вот только не говорили мне в Лигуане о демонах-лисах. И никто, кроме Чжао И, ни разу не обмолвился о них ни словом.

В молчании дошли мы до кумирни. Старик Дао радушно поприветствовал нас и предложил чаю.

- Ты иди, сынок, - сказал он потом моему спутнику. - Нам с Гао И еще в маджонг сыграть надо.

И мы играли с ним до вечера, словно и не было между нами размолвки.

Обратно я вновь пошел по Белой дороге, но на этот раз с совершенно особым чувством. Казалось, что сейчас непременно что-нибудь произойдет. Что оживут старые сказания, и где-нибудь по пути мне выступит навстречу из темноты прекрасная женщина, облаченная в чудесные одежды, и поведет странные, обольстительные речи. Но ничего не произошло, и я, слегка разочарованный, благополучно добрался до дома.

 

Шло время, но чем больше уходил в прошлое тот неожиданный визит старика Дао, тем чаще я думал о Мейар. Всего два раза виделись мы с ней, и так кратко - но те встречи никак не желали сглаживаться в памяти. Что-то было в них, что-то больше незначительных и случайных встреч, которыми полна наша жизнь. И каждый раз, выходя вечером на Белую дорогу, я - едва признаваясь себе в том - загадывал себе новую встречу с ней.

Меж тем внизу, в долине, подходил к концу сбор урожая. Стояли теплые, ясные дни. Осень, пока что заметная только по окрасу листвы, давно вступила в свои права и постепенно приближалась к середине. А значит, подходил по срокам и праздник Луны.** Хозяйки уже начали печь лунные пряники. В деревушке появилось множество незнакомых людей, все больше юные влюбленные из округи, хотя приходили и целыми семьями - всем было известно, что в окрестностях Лигуана лучше всего любоваться луной. Заразившись общим праздничным настроением, стреляла по пыльным улицам босоногая ребятня; о чем-то шептались, хихикая и украдкой переглядываясь с парнями, девушки.

И вот он пришел, праздник Луны. Вся деревня высыпала наружу, в ближний разреженный лес. Важно сидели во главе семей матроны, любуясь луной. Напоенный ароматом осени воздух пьянил, как вино, и то и дело кто-нибудь заводил песню, и ее подхватывали в несколько голосов. Я бродил среди общего веселья, вглядываясь в людей. У меня была своя причина радоваться празднику. Традиция велит встречать его в кругу семьи и с теми, с кем родственен кровью или душой. Все путники стараются вернуться к его сроку домой, все семьи воссоединяются. И я думал - неужели у семьи Мейар нет родни? Неужели они не спустятся на всеобщее празднество? Ведь даже старик Дао, посвятивший себя служению богам, пришел на эту ночь в Лигуан и сидел сейчас несколько в стороне от своей бывшей семьи, погрузившись в раздумья. Но Мейар нигде не было видно. Быть может, ее семья была родом из другой деревушки?

Тоска подкралась ко мне, захотелось побыть одному. Я пошел прочь от песен - дальше в глубь леса. Полнотелая луна шествовала в небе и действительно была ярка, огромна и волнующа как никогда. В ее мягком, чарующем свете деревья отбрасывали ясно различимую тень.

Неожиданно, натолкнулся на кого-то. Вздрогнул, всмотрелся - это была старуха Дао Ар. Устроившись у корней одинокого отца-гингко, она сидела совершенно прямо и неподвижно, словно истукан, и глаза ее, обращенные к луне, странно блестели.

Я наклонился к ней - казалось, она не замечает меня - и почувствовал крепкий дух перегара. Старуха, верно, опрокинула в себя немало ячменной настойки, но по ней это было незаметно.

- Сегодня встречаются в духе все не встретившиеся и разлученные влюбленные, все, кто оказался друг от друга вдали, - произнесла она вдруг совершенно ясным голосом. - Был у меня милок, Ли Ву его звали. Дровосеком был. Давно нет его среди живых, а вон гляди ж, придет сегодня меня навестить. Уж я-то знаю и жду.

И она замахала на меня длинным рукавом праздничного наряда:

- Иди, иди, не мешай.

- Бабушка, где Мейар? - спросил я вдруг каким-то наитием.

- У своих твоя Мейар, - ответила она немедленно. - С родичами пляшет. У них сегодня великие пляски, великая ночь, великий праздник, как только раз в году то бывает. Поди прочь, что привязался-то? Еще дружка мне спугнешь...

И она вновь замахала на меня рукавом. Я оставил ее одну.

В лесу раздавался топот, веселые крики и возня милующихся. Я вдруг как-то устал, и мне все стало безразлично. Возвращаться к деревушке не хотелось, хотя там сейчас как раз начинался самый праздник. Надо было бы поприсутствовать, посмотреть, записать. Но я на все махнул рукой. Лег в траву, накрылся с головой курткой и сразу же заснул, кажется, даже во сне всем телом чувствуя мягкий лунный свет, обнимающий меня.

И мне приснился большой рыжий зверь, упоенно пляшущий в лунных волнах, играющий с лунными тенями. Ладное тело его легко изгибалось, словно в каком-то древнем, магическом танце, и я не мог оторвать от него глаз.

 

Удивительно, но я не разболелся, проведя ночь на холодной земле. Наоборот, проснувшись с первыми лучами солнца, я поднялся продрогший, замерзший, во влажной, липнущей к телу одежде - но с поразительным приливом сил, словно луна и земля сняли с меня невидимый груз, исцелили дремлющие, пока еще неприметные хвори.

Праздник кончился, и вокруг стояла удивительная тишина. Деревья заметно поблекли и пожелтели, а некоторые гингко - и то, под которым сидела вчера Дао Ар - разом, за одну ночь сбросили листву.

В Лигуане тоже было тихо - все приходили в себя после долгой ночи. Дворы опустели, только скрипела где-то на ветру калитка, да квохтали вечно занятые куры. Заниматься делами не хотелось, я взялся за книгу и с удовольствием читал до самого вечера. Но и к вечеру деревушка не оживилась. Меня же потянуло на Белую дорогу.

Смеркалось. Небо было окрашено в удивительные сиреневые тона. Прозрачная, лишь немного потерявшая в округлости луна набирала силу, и свет ее странно сливался с последними, совсем слабыми лучами заходящего солнца. Зеленоватыми искрами проступали звезды.

Я шел по Белой дороге, и привычное задумчивое отдохновение охватывало меня. Исчезали мысли - было только покойное, глубокое сосредоточение. В нем словно ширилась душа, и обнимала все окружающее меня, сливалась с ним. Прислушаться - и различишь дыхание леса, сонный ток сил в его глубинах...

Я сходил до кумирни, задержался у нее - старик Дао все еще не вернулся, - сыграл сам с собой в маджонг и уже в темноте отправился обратно в деревушку. Звенела тишина; из леса не доносилось ни звука, и даже мои шаги были неслышны, приглушаемые белыми камнями. Я дошел до поворота, за которым когда-то повстречал Мейар, завернул - и не удивился, увидев ее: словно ждал. Она неподвижно стояла в темной тени деревьев, почти сливаясь с ней, и между нами пролегала широкая полоса лунного света.

Я остановился.

Мы молчали. Явственно уловимое напряжение повисло в воздухе.

И Мейар пошла ко мне. Она шла очень медленно и очень твердо, а я не мог отвести от нее глаз. Мне не было страшно. Я вообще не испытывал никаких сильных эмоций, но если и стоял под чарами, то только идущими из моей души и от белых камней дороги - ничто дурное не могло произойти на них: они были так же святы, как свята для паломников гора Эмей-Шан. Не знаю, откуда я это взял - просто чувствовал, и чувствовал давно.

Мейар вступила в лунный свет и остановилась.

"Луна делает всякую суть явной", - сказала она мне когда-то, и теперь происходило по ее словам.

Все обыкновенное исчезало из ее лица и фигуры, смываемое волнами лунного света, и тончайшие черты невыразимо прекрасного, нечеловеческого проступали в ней. Ее лицо стало прозрачно-бледно, глаза потемнели, и казалось, сама кожа Мейар едва заметно светится - таким отсветом мерцает жемчуг в пламени свечей.

А у ее ног легла бесформенная, колеблющаяся тень - и я понимал, что еще вчера, в ночь наибольшей силы луны, на белых камнях покоилась бы тень зверя. Быть может, даже отсвечивая рыжиной от его великолепной шкуры.

Так мы безмолвно стояли друг против друга, и таково было напряжение между нами, что мне казалось - само сознание ее переливается в меня.

И я понял, что лунной ли магией вчерашнего праздника, прозорливой ли силой своего рода, в мгновение ока узнающего обо всем происходящем в округе - но она видела мой вчерашний сон. И видела себя в нем.

И почувствовал, как страстно, непреодолимо влечет этих странных существ, что от века рождаются в обличье зверей, к людям. Что на их непонятном нашему разуму пути - пути от зверя к божественному - они ищут прежде всего истинной любви, которой просветляются и люди. Осознал и кто стоял передо мной: безумно юное создание - как прав был в том старик Дао! - в своем стремлении к человеку больше Человек, чем многие люди; отыскавшее меня по одному намеку того сна и сейчас замершее передо мной с внутренней дрожью - а вдруг, это оно, то редкое чувство, которое, как говорят, предопределено самим небом и способно вознести к нему...

А потом Мейар сделала шаг.

И еще один.

Ее лунное лицо придвинулось ко мне белесым пятном, закрыло лес, закрыло небо. Горячее дыхание легло на мои губы, горячие губы коснулись моих губ - и замерли. Все закружилось у меня перед глазами.

И мои губы все же шевельнулись в ответ.

Наше дыхание смешалось, мое ушло в нее, а ее, легкое, вошло в меня...

И с небес рухнула тьма.

 

***

 

Когда я пришел в себя, по-прежнему стоял на Белой дороге, а у моих ног лежала широкая лунная полоса. Все так же был тих и неподвижен лес, все так же лучились звезды, и сияющая луна не сдвинулась с места.

Я пошевелился, огляделся, провел рукой по лицу.

Ничего.

Ничего не было.

Почудилось?

Привиделось?

Затемнился на мгновение рассудок...

Лес молчал. И даже неспешный ветерок не говорил с его кронами.

Так я стоял несколько мучительных ударов сердца. Затем сорвался с места и быстро зашагал, почти побежал в деревню.

 

***

 

Долгие, долгие года я уверял себя, что происшедшее за поворотом - мне просто привиделось. Что всего-навсего разыгралось воображение, распаленное намеками Чжао И, праздником Луны, странным сном, странными встречами и разговорами. Что ничего не было. С Мейар судьба меня так больше и не свела. А вскоре пришло время, и я с затаенным, мучительным чувством, будто что-то недоделал, не прожил до конца, покинул Лигуан и, как это и предусматривалось проектом, переселился ниже в долину.

Но вот уже сколько лет, когда наступает осень, а свет луны становится особенно ясен и прозрачен, меня охватывает тоска, и я неизменно спрашиваю себя: если того мгновенья не было, если оно чудесным образом не растянулось на целую ночь, откуда тогда это мятущееся чувство, спирающее мне временами душу - когда случайный запах, случайный звук, невзначай оброненное кем-то слово будто напоминают о чем-то очень важном, что я забыл, так что вздрагиваю и замираю.

И отчего тогда мне временами кажется, будто что-то действительно было в то растянувшееся и сжавшееся в себя мгновенье? Будто было тепло мягкого, податливого тела, будто был мелодичный смех, а потом - лес, горячая ладонь в моей и негромкий голос, задушевно рассказывающий мне истории. Истории о пути к просветлению, о том, как надо людям искать себя, обращаясь к своему внутреннему зверю, и как зверю искать себя, обращаясь к человеку. Истории о временах не столь далеких, когда духовные вожди и короли людей еще умели обращаться в зверей, и когда знаком высокой мудрости было такое обращение - в духе или во плоти. Наконец, истории о священной Белой дороге, на которой всякая душа чувствует единение с божественным и даже может слиться с ним.

Да, откуда эта память о том, чего не было? О чувстве, которое я больше никогда и ни к кому не испытал, больше не видел ни в чьих глазах.

Откуда эта тоска по тому, что могло бы быть?

Чары ли, наважденье или фантазия - я знаю только одно. Скоро вновь поеду в Лигуан и останусь в нем надолго. Быть может, со временем перестану быть случайным гостем, нежданно подглядевшим тайный, будто бы навсегда ушедший мир, в котором люди все еще живут бок о бок с диковинными, так стремящимися к ним существами. И даст небо, вновь встречу Мейар - и узнаю, что было, а что не было, и можно ли восполнить то, что могло бы быть.

 

* Эмей-Шан - одна из четырех священных буддистских вершин Китая.

** Праздник Луны, он же праздник Середины осени. Отмечается 15-го числа восьмого месяца по лунному календарю. Традиция велит любоваться в его ночь луной.