Марья Ивановна Водовозова была не из обидчивых. Но больше всего на свете она обижалась на тех, кто в её присутствии говорил пословицу: «На обиженных воду возят», рассказывал бородатые анекдоты про Марьиванну и Вовочку… и на самого Вовочку, который постоянно делал и то и другое. Всё дело в том, что Марья Ивановна после окончания иняза пошла работать в среднюю школу № 13 города N учителем английского языка и по счастливому стечению обстоятельств стала классным руководителем выпускного 11-Б, в котором вышеупомянутый Вовочка (по журналу Стыцько Владимир) и числился.

— Ничего, деточка, вначале всегда сложно, — успокаивала Водовозову после первого в истории самой Водовозовой классного часа директриса, Михайлина Фёдоровна Достоевская. — Не плачь, им этого и нужно — довести тебя до слёз…

— Ми-хай-линочка Фё-до-ровна, — всхлипывая отвечала Марья Ивановна, — так они хоро-шие дети, ум-ненькие, симпатич-ные… Но этот Стыцько… — и из глаз Водовозовой двумя мощными потоками с новой силой полились слёзы.

— У-у-у, деточка, со Стыцьком воевать бесполезно… Это я тебе авторитетно заявляю! — вытирая Марье слёзы, сказала Достоевская. — Не ты, как говориться, первая, но слава Богу, ты последняя — годик помучаешься и Good night America.

— Не Good night, а Good bye… — автоматически поправила директрису Водовозова, а потом осеклась: — Извините…

— Ничего! — махнула рукой та. — Я же химик, а не англичанка… И как тебя так угораздило… в школу? — недоумевала Достоевская. — Умная, красивая, молодая… Сколько тебе? 22? 23?

— Вообще-то 20… Я вундеркинд. В школу пошла с 6 лет, пару классов закончила экстерном и в 15 уже выпустилась. Ну а потом институт…

Директриса округлила глаза:

— С ума сойти! Да у вас со Стыцьком взрывоопасная смесь! Ему-то тоже 20! Он в первом классе три раза оставался на второй год… Тогда он просто невменяемый был… Трудно в это поверить, но сейчас полегче с ним стало… А вообще он хоть и подонок, но смышлёный парень.

Короче Вовочка был типичным Вовочкой-переростком, который прогуливал, курил прямо в школе, подпиливал ножки у стульев и столов, громко разговаривал по мобильному сидя на уроках, вёл два дневника, и зажимался на каждом углу с девочкой, при том каждый раз с новой… А Марья Ивановна была типичной Марьей Ивановной, которая кричала, угрожала, плакала в учительской, звала родителей в школу, пила валерьянку и грозилась поставить вопрос о том, чтобы выгнать негодяя из школы, а потом в ужасе осознавала всю невозможность последнего из-за новой образовательной системы… Но хуже всего приходилось Водовозовой на уроках английского, где Вовочка матерился как рэпер из негритянского гетто, никогда не учил тексты и периодически задавал вопросы типа «Что такое I Love You?», «Как переводится слово sex и правда ли что синоним к нему — слово f*ck?»

Каждый раз вспоминая слова Достоевской, Водовозова считала дни до выпускного… Лёгкое успокоение наступило накануне празднования Первомая: во-первых Марья Ивановна радостно предчувствовала несколько дней без выпускных хлопот, а главное без невыносимого Стыцька; во-вторых девушке предложили место переводчицы в одной очень известной и процветающей фирме… Но аккурат перед выходными Водовозовой предстоял разговор с Вовочкой. Марье Ивановне удалось невозможное — оставить Стыцька после уроков для внеочередного промывания мозгов. Он сидел с ногами на парте и курил, выпуская дым колечками.

— Владимир, когда я наконец-то увижу Вашего отца? За год ни один из членов Вашей семьи не удосужился почтить меня своим вниманием! — Водовозова намеренно называла своих учеников на Вы, чтобы компенсировать свой возрастной недостаток и в то же время показать своё к ним пусть напускное, но уважение.

Стыцько потушил бычок о парту.

— Вряд ли когда-нибудь это случится… Хотите анекдот? Подходит как-то Вовочка к Марьиванне…

— Перестаньте паясничать, Владимир! Мы с Вами одни. И здесь нет публики, на которую надо работать! — Водовозова всеми силами старалась не повышать голос. — А почему Вашим родным не интересно знать ничего о вашей школьной жизни? Вы что, не живёте сними?

— Нет, я живу отдельно, — впервые за учебный год Марья Ивановна увидела, как Вова говорит серьёзно.

Она даже растерялась.

— Э-э… Может, Вы ещё и работаете?

— Работаю. Только я не хочу говорить, где именно.

— Теперь я понимаю, почему у Вас так много пропусков… Вова…

— Мария… — Стыцько встал, подошёл к Марье Ивановне, взял её за руку и внимательно посмотрел в глаза. Так, как это бы сделал не школьник, а взрослый мужчина. — Маша… или Марина?

— Мая, если по паспорту… Просто Мая Ивановна — как-то не звучит… — Водовозова почувствовала, что сейчас произойдёт что-то необычайное, почти волшебное, как будто Новый год внезапно, ни у кого не спросив разрешения, перенесли на 1 Мая…

— Мая, I Love You…

Он блондин, она брюнетка. Он хулиган, она отличница. Он школьник, она учительница. Он свободен ото всех на свете и не приемлет рамок и канонов. Она девушка из интеллигентной семьи и не представляет, как это жить не по правилам. Им обоим по 20, но для него все дороги открыты, а у неё уже всё запланировано. Скорее всего, они никогда не будут вместе. Но разве всё это имеет значение, если он сказал ей I Love You?..