Марти Хелл (Марко Хена)

 

Сквозь забрызганную, давно не мытую витрину видны турникеты у входных ворот зоопарка - на другой стороне улицы, - возле которых толпятся родители с детьми.

Как же я не люблю зоопарк, думаю я... Очень не люблю.

 

Не потому, что там можно обнаружить своих многочисленных и довольно близких родственников, и даже на кого-нибудь очень-очень знакомого напороться. Будто в кривое зеркало заглянуть случайно.

Это как раз-то и занятно - иногда на самого себя со стороны поглядеть, и даже - вглядеться получше. Интересное и поучительное зрелище.

 

Причина моей нелюбви - совсем в другом. Мне не нравится, как живут звери. Словно пленные в образцовом немецком концентрационном лагере времен второй мировой.

Или же - как арабы на американской базе Гуантанамо, что на острове Свободы распложена.

Или - как отечественные зеки, хоть и где-то почти посредине Сибири, но все же - ближе к Ледовитому океану...

 

Забитые и запуганные, плохо кормленные, вымуштрованные...

Мучаются, - на потеху гуляющей публике. С тоской на волю смотрят.

Особенно - если в обезьянник заглянуть.

Или - в тот же слоновник.

 

Кто-то умный говорил, что зоопарки и общественные туалеты - истинное лицо любого города. А все остальное - просто мишура.

Если это так, то впечатляющая у моего любимого города физиономия. Надо отдать ему хоть в этом должное... А то все ругают, да ругают.

Ароматная, и почти неповторимая физмономия.

 

По той же причине и в цирк с животными я уже давным давно - ни ногой.

По-моему, даже - с самого детства его игнорирую.

Хорошо, что Юлька, тоже, кажется, не очень-то уважает цирк с животными. Да и уголок Дурова заодно.

Во всяком случае, не вспоминает про них - когда мы с утра придумываем, как развлечься в выходной день.

 

***

- А ты совсем и не взрослый, - говорит мне Юлька. - Тигров боишься. И львов боишься... Боишься?

- А ты - разве нет?

- Нет, пожалуй, - говорит Юлька. - Не боюсь. Они, вообще-то, не страшные. Не очень... И медведи тоже не страшные. А слоны очень добрые. Как наш Дося.

 

И, через некоторое время, отправив в рот две последние ложки фисташкового мороженого, добавляет, жмурясь от удовольствия, но заговорщицки:

- У меня есть план.

- Какой же?

- Давай, пойдем туда вечером? Когда солнце сядет, и сторожа спать уйдут.

- Почему, вечером? Туда и днем-то страшновато... А уж когда солнце сядет - и подавно, - подыгрываю ей я. - Мне будет там страшно.

- Ты не бойся. Я же с тобой!

 

***

"От заката до рассвета...

Вспоминай каса-ание руки..." поет какой-то очередной отечественный педик.

Так и льется-разливается из динамиков над стойкой пустого бара. Над которой высится добродушная, кокетливая официантка с весьма выдающимся бюстом.

Мне кажется, она млеет от такой музыки, полуприкрыв свои красивые, сияющие, густо накрашенные глаза.

 

..."Вспоминай - каса-ание ба-ампером фонарного столба...

От зака-ата до рассс-ссвета..." - допеваю я мысленно за педика.

Уж такой-то момент тебе запомнится надолго, дурачок крашеный.

Привычка у меня такая - мысленно допевать про себя особенно мне понравившиеся куплеты.

И что же это за настроение у меня сегодня такое?

 

***

А Юлька - смелая девочка. Пусть и перемазалось по уши мороженым.

Которое мы едим. Сидим в кафе, лакомимся, и посматриваем на ворота зоопарка, куда сегодня, вроде бы, собрались.

Интересно, что же нам делать в зоопарке вечером? После закрытия?

Кажется, Юлька собралась туда вечером совершенно серьезно - храбрая девица. И темноты не боится.

А главное, не теряется в не очень штатных ситуациях, в чем я уже сумел убедиться.

 

***

Этим летом мы как-то после завтрака решили прогуляться, взяв в свою компанию и Досю, - за нашим любимым лакомством. За развесным сгущенным молоком, которое привозят в местную продуктовую лавку в больших, здорово побитых жизнью молочных бидонах.

 

Узнав такую приятную новость, Дося сперва льстиво заюлил вокруг, а потом стал носиться, как очумевший, по участку. Не разбирая - где тут грядки с кабачками, а где цветы, а где дорожки. Приглашая и нас присоединиться к готовящемуся празднику. Черный, с благородными седыми пятнами на боках, английский сеттер высоких кровей - добрейшей души и веселейшего нрава человек - тоже любил эту тягучую сладкую штуку. И даже очень любил, и может быть, даже больше нас с Юлькой!

 

Но еще больше он обрадовался тому, что его собираются взять с собой, а не посадить на цепь - подвывать с тоски, и ловить пролетающих мимо мух и прочую летнюю нечисть.

 

Конечно, по такому случаю, он изо всех сил старался вести себя прилично - чтобы мы вдруг не передумали.

Но все же, он не до конца понимал - зачем ему нацепили ошейник с длинным поводком? Когда и без этой противной удавки он не собирается никуда от нас уматывать.

 

Ну, если только - недалеко. Чтобы нас не терять из виду.

Так, побегает немного по полю, и прибежит на мой свист или на Юлькины звонкие хлопки в ладоши...

Свистеть Юлька еще пока не научилась, хотя упражняется в этом постоянно. Берет с меня дурной пример.

 

И зачем ошейник с поводком?..., - думал Дося. - Мы же не в городе...

Даже обидно немного, слушай, а? - и вертелся волчком, запутывая нас Юлькой своим поводком.

 

***

Необъятное, душистое летнее августовское поле поднималось слева - круто, и прямо к горизонту.

Вместо пшеницы, - на которую местные колхозники просто махнули рукой, - оно поросло высокой густой травой, и звало и манило Досю. Запахами своих цветов и полевых мышей, шорохами, шелестами качающейся на жарком ветерке травы... Охотник, одним словом, - хоть и совсем домашний, городской житель.

 

А главное, оно манило его - роскошной возможностью поноситься, поскакать со скоростью курьерского поезда - как только он и умеет.

Вздымая в высоких прыжках уши, будто крылья.

Говорят, что охотничьим собакам надо в день пробегать минимум километров сорок-пятьдесят, и потом валиться у ног хозяина, выложив язык на бок - все на сегодня!

Но где же на участке в шесть советских еще соток столько набегаешь?

 

***

И все же, Дося был охотником... Настоящим. По перу, как говорят, - на водоплавающих птичек. Даже, если и охоты никогда в жизни в глаза не видал, и воды боялся...

Войдет за нами в воду по брюхо, намочив свою длинную, лохматую, с проседью шерсть, и скулит, и плачет жалобно - вернитесь, мои хорошие... Пожалуйста... Я боюсь за вами плыть. Это же очень страшно... - в речке плавать.

 

И весь берег с отдыхающими взбудоражен, - что там за собачий сын рыдает? Кто это там и где это там животное мучит?

А ведь должен был бы любить воду до полусмерти.

 

***

Приличия приличиями, сгущенка сгущенкой, но, почуяв свободу, победить натуру он просто не мог.

И тянул, и тянул поводок - за кювет, в поле. И меня вслед за собой. Было жарко, и пот катился у меня пол лицу из-под солнечной шляпы-панамы. А Дося был жилистым. И даже очень!

 

Юлька сказала:

- Ладно, уж так и быть. Ты, наверное, устал. Дай я его немного потяну.

- Он тебя утащит, - сказал я. - Посмотри, какой он сильный, а ты - какая пока еще маленькая...

- Ну, дай... ну, пожалуйста... Я тоже сильная. Хоть и маленькая.

И, не очень хорошо соображая от жары и обжорства за завтраком, я отдал ей поводок.

 

Мы шли вдоль поля, продолжая беседовать начатую еще за столом беседу о жизни на Луне...

Вчера до поздна мы исследовали почти полную Луну в телескоп, который я привез на дачу - в подарок Юльке.

И хотя Юльке приходилось удерживать Досю двумя руками, она мужественно продолжала задавать мне вопросы, типа: а разве можно жить там без воды?

А лунатяне, не боятся ли морозов?

А почему у них шоколад сладкий, а у нас он называется горьким?

А почему мы к ним в гости не ездим?

Или они - к нам?

 

В густой - по пояс - траве что-то треснуло.

Дося не выдержал искушения...

И одним прыжком перемахнул через глубокий кювет.

 

Юлька, присев от неожиданности, понеслась вслед за ним под откос, скользя по траве и упираясь в землю пятками - уже на корточках, - но не выпуская поводок из рук. Словно - на водных лыжах...

 

По-моему, Дось сам испугался произведенного им эффекта. Потому что немедленно остановился на мой крик, как вкопанный. Оглянулся, и тут же подскочил к сидящей, но так и не выпустившей из рук поводка, Юльке, виляя виновато хвостом и заглядывая ей в глаза - ну, прости, пожалуйста, ну, прости... Можно я тебя лизну, а?

Можно?

 

Несколько секунд сидящая на земле Юлька решала, стоит ли ей заплакать, или не стоит?

И не заплакала:

- Я сама виновата... Ты же меня предупреждал, - сказала она, и стала подниматься, и отряхиваться. - Ах ты, Дося-Дося...Зачем ты так прыгаешь?... Не можешь, как приличные люди, гулять?

 

И она обняла жалестно юлящего вокруг нее обидчика за шею руками...

В то время как Дось, обрадовавшись, что на него не сердятся, с удовольствием облизывал ее уворачивающееся лицо.

 

***

- Так какой же у тебя план? Почему - вечером? Кстати, давай вытрем лицо, - я беру салфетку из подставки.

- Мы пойдем вечером, перед закрытием...Потихоньку. Сторожа пойдут спать, а тут и мы. Ты возьмешь с собой клещи. Я видела у тебя в ящике большие хорошие клещи.

- Зачем нам клещи? Защищаться? Боюсь, что против местных тигров клещи не помогут... А уж против львов...

- Нет. Какой же ты... - Юльке не хочется меня обижать, - не-даль-но-вид-ный..., - по слогам выговаривает она сложное слово. - Мы клещами оторвем замки. И всех их повыпускаем. На волю.

- Кого, Юля?

- Животных...

- Ааа... Давай, все-таки, лицо вытрем.

- Нет, не надо пока.

- Почему?

- А разве не будем еще мороженого? А потом сразу все и вытрем...

- Живот у тебя не заболит?

- Нет. Раньше не болел.

- Разве раньше тебе мама столько мороженого сразу когда-нибудь покупала?

- Нет, - признается Юлька честно. - Но ты же и не мама! Так вот, мы всех выпустим, и всех мы переселим на Луну - ты не против? Там им будет так хорошо... Просторно.

 

Я делаю знак официантке.

 

***

Юлькина мама, моя неродная сестра, лежит в онкоцентре, высящимся над Каширкой страшным серым бетонным бастионом, утыканным всевозможными антеннами, будто шипами.

Лежит она с очень нехорошим диагнозом.

Хоть я и имею весьма смутное представление о боге, я молюсь - чтобы нас пронесло.

Однако мои молитвы, очевидно, не доходят по адресу.

Либо я слишком грешен, чтобы меня выслушать, либо у создателя много других, более важных дел.

 

Сестра взяла с меня страшную клятву, что в обмен на завещание нам с Юлькой пополам всего ее имущества, я не брошу Юльку, и даже напишу об этом сестре расписку.

 

Она не понимает, что этим обижает меня, но и я понимаю, что у человека в такой ситуации просто крыша едет, поэтому не спорю, молча соглашаюсь со всем, что она мне говорит.

Расписку, так расписку, завещание - так завещание.

 

А сам молюсь.

 

***

Для Юльки мы даже придумали легенду, по которой она уехала в дальнюю командировку - Варвара не хочет, чтобы Юлька ее видала в таком состоянии.

То, что хорошие люди и звери переселяются в конце концов на Луну - присочинил к легенде я сам - еще летом.

 

Так что, Юлькина мама сейчас в командировке - присмотреть на Луне домик, куда они с Юлькой потом когда-нибудь переедут.

Глупо все это, конечно.

Но, что удивительно - легенда работает. Юлька, правда, не очень понимает, зачем им еще и домик на Луне, если есть такая чудесная дача? И вообще, чего им там делать-то, когда и здесь совсем неплохо?

 

Ясными вечерами мы изучаем с Юлькой в телескоп серо-черную, без полутонов, лунную пустыню, покрытую кратерами. Телескоп я перевез с дачи в город и поставил на лоджии.

Луна периодически появляется на западном небосклоне, в разрывах между домами напротив.

К весне на небосклоне, сразу после заката начала появляться еще и утренняя звезда.

- Лучше бы они переезжали туда, на звезду, - говорит Юлька. - А на Луне, мне кажется, очень темно и скучно.

- Это не звезда, а планета. Венера. А на Венере, говорят, чересчур жарко, - говорю я.

 

***

- Люди слишком маленькие, - говорит мне Юлька. - Их даже в телескоп не разглядишь. Жалко, что и мамы не видно. Но я вон там вижу слона. Посмотри сам, если не веришь.

 

На серой поверхности, усеянной мелкими кратерами, конечно, никакого слона нет и в помине.

Но я лично надеюсь однажды все-таки увидеть лунные летающие тарелки - о которых так много пишут уфологи, и потому тоже охотно разглядываю Луну. Вдруг и мне повезет?

Да и вообще - телескоп очень занятная штука. Заставляет думать о многих вещах, в том числе, и о вечности.

 

- По-моему, Юль, это не слон, а жирафа.

- Да нет же, - говорит Юлька, - это точно слон. А вон - еще один... Там - целое стадо. И что только они там кушают?

- Знаешь, - говорю, - они приспособились, наверное. Там пыль очень питательная... И булыжники - съедобные, как булки. Луна же от земли оторвалась сколько-то там миллиардов лет назад. За это время - все стало постепенно съедобным.

- Правда?

- Правда... почти... Ты же видела в энциклопедии - как из молока творог готовят? Я тебе показывал. Его же не сразу едят - он должен повисеть, приготовиться. И сыр тоже - созревает. Ты же любишь сыр?

- Да.

- Вот и пыль с камнями такими же стали съедобными и вкусными, как сыр. Только им времени больше понадобилось. Это же камни, все-таки, а не молоко.

 

Юлька смотрит на меня, и не понимает - шучу ли я, или все же говорю правду.

Я и сам понемногу начинаю верить в то, что рассказываю.

- Надо будет еще раз посмотреть энциклопедию, - заключает она.- Покажешь?

- Конечно, - говорю я.

***

Она внимательно слушает мою сказочную чепуху, думает немного, и все же признает мою правоту:

- Вот бы попробовать... Но все-таки жалко, что нельзя маму с Досем разглядеть.

- Ну, ничего, - говорю я. - Зато они на нас оттуда смотрят, и видят, наверное. И мама сейчас глядит на часы, и качает головой. Сердиться, по-моему.

 

- Почему качает? - спрашивает Юлька невинно, делая вид, что не понимает, хотя прекрасно все знает, что и почему. У нас сегодня уже давно в программе - мытье, и дальше - сон.

- Потому что маленькие девочки давным-давно должны спать, - говорю я.

- А я еще хотела мультик посмотреть...

- Завтра, Юля - завтра выходной день, и мы все с тобой посмотрим.

- А мама письмо не прислала?

- Нет, - говорю я, - не прислала. - Завтра после обеда съезжу на почту, может быть, что-нибудь пришло от нее. Но она же сегодня звонила!

- А мне больше нравится, когда письма приходят.

- Так ты же читать не умеешь...

- А ты на что? - говорит Юлька весьма резонно. - Ты же у меня есть!

 

***

Сестра пишет Юльке трогательные записки, я читаю ей вслух, а Юлька потом аккуратно складывает листки из блокнота в большую коробку из-под леденцов, которая у нее - вроде волшебной шкатулки со всякими ее драгоценностями.

 

Пока она спит, я иногда подкидываю туда какие-то безделушки. Вроде бархатного сердечка, которое мне на Валентинов день почему-то решила подарить моя подружка Света, хрустальные бусики, купленные случайно в супермаркете, сережки.

 

Она очень радуется, но и очень любопытствует - как же они там появляются?

Коробка хранится у нее под раскладным диванчиком, на котором она спит - я вытащил на лоджию письменный стол, и поставив небольшую китайскую ширму из вощеной бумаги с драконами и цветами. Купленную в китайском же магазине.

Туда же поставил тумбочку, и ночник.

Юльке очень нравятся эти драконы, летающие в цветочных джунглях.

- А ты почитаешь мне на ночь? Или дашь ноутбук - мы с тобой поиграем в картишки?

- Хорошо, мы это решим уже перед сном - договорились?

- По рукам?

- По рукам!

Я подставляю ладонь, и Юлька звонко хлопает по ней своей ладошкой.

 

***

- Какой хороший аппетит у вашей дочки, - говорит официантка благожелательно, нависая над нашим столиком бюстом, и пытаясь потрепать Юльку по щеке. А сама смотрит на меня с кокетливым плотоядным любопытством.

У меня даже возникает желание поддержать ее бюст - чтобы она чего-нибудь не опрокинула на столе - ненароком, так она низко наклоняется к нам.

 

- Это не аппетит, а мороженое, - говорит Юлька, отстраняясь от ее руки. Кажется, она даже немного ревнует к такому интересу официантки - к моей скромной персоне.

- На выходные дочку взяли? - спрашивает официантка.

- Да, - говорю я. - На выходные...

- Прелестная девочка, - говорит официантка. - Только немножко пугливая... Диковатая?

 

- Просто я не люблю, когда меня немытыми руками за лицо трогают, - говорит Юлька, глядя на официантку исподлобья.

Официантка добродушно улыбается:

- Девушка, я уже сегодня за день раз сто руки помыла! - весело говорит она. - Но могу еще раз - если тебе будет приятнее.

 

- Помойте... - говорит Юлька.

***

Когда официантка отходит с новым заказом еще на две порции фисташкового мороженого, Юлька спрашивает:

- Ты что, теперь мой папа, да? Пока мамы нет? Или насовсем папа?

- Ну, вроде того, - говорю я. - Пока нет мамы. А может - и насовсем. Это - как мама решит.

 

Юлька над чем-то размышляет, потом весело смотрит на меня:

- Вместо мамы и Доси - сразу целый папа! Я попрошу маму, чтобы насовсем. Когда она вернется. Только тебе не надо так на женщин засматриваться!... Это не-при-лич-но...

***

А у официантки - действительно хорошая фигура, в моем вкусе: талия, выпуклая попка вполне разумных и аппетитных размеров - ну, а про бюст я даже и не говорю... За такой бюст только что держаться и можно, и слюни ронять.

И глаза у нее красивые - надо бы только смыть излишнюю краску.

 

Интересно, где это Юлька уже подслушала эту дурацкую взрослую фразу?

 

В садик она не ходит - я панически боюсь, чтобы с ней чего-нибудь не случилось. По городу, говорят, ходит какой-то ужасный желудочный грипп...

И к нам теперь - с понедельника по пятницу - приходит Антонина Степановна, бывшая банковская служащая, внешне похожая на неприступную учительницу математики из моего собственного детства.

За неимением другой работы, она вынуждена сидеть с Юлькой, готовить ей еду, гулять с ней. А когда Юлька спит после обеда - и самой дремать на моей же кровати.

Что мне, кстати, не очень нравится. Но я ничего не говорю по этому поводу, чтобы не потерять сиделку.

 

- Это тебе Антонина Степановна сказала?

- Что? - не понимает Юлька. - Что сказала?

- А, ладно, пустяки. Я и сам уже забыл, о чем хотел тебя спросить, - говорю я.

 

***

Вечером у нас в гостях моя подруга. Среди недели у нас с ней не получается увидеться. Заканчиваем мы работу - и она, и я, около восьми. А появление в моем доме крохотной леди вообще совершенно расстраивает наши планы на дружелюбный сексуальный отдых - и не только посредине недели.

 

Как выясняется, меня ужасно отвлекает от сладкого процесса тот факт, что за ширмой спит ребенок.

И хотя Юлька спит хорошо, крепко, меня нервирует то, что постоянно надо прислушиваться, - что же там, в джунглях, за драконами и цветами происходит?

И не очень ли скрипит под нами ли кровать, грозя напугать ребенка до полусмерти своими сладострастными ритмичными стонами.

Еще мне не нравится, когда моя подруга вынуждена закрывать рот двумя ладонями, чтобы не разразиться победными всхлипываниями.

 

Да и самому мне приходится стискивать зубы, чтобы не дышать и не охать, как паровоз на длинном перегоне, производящий тонны пара и километры шума.

 

***

Как-то недавно я предложил Свете перебраться из кровати в ванну, и мы даже осуществили этот простой и, в общем-то, естественный маневр.

Однако размеры моей душевой кабины тоже как-то стесняли Свету, вдобавок она начала мерзнуть, а вода, по закону подлости, в тот вечер из кранов текла чуть теплая.

В итоге Света, не кончив, просто присела передо мной на банную пластмассовую скамеечку, и, вся покрытая гусиной кожей, поглотила мою вялую пятую конечность, поупражнялась таким образом несколько минут, а потом, вытирая губы ладонью, вынесла вердикт:

- Нет, уволь, я так не могу. - И стала ожесточенно растираться влажным банным полотенцем.

В общем, отдохнули по полной программе.

***

Света прибывает как раз тогда, когда мы Юлькой закончили вечерний моцион, и она разгуливает в моей старой застиранной рубашке, канюча посмотреть еще телевизор, или, на худой конец, взять в кровать мой ноутбук и сразиться с ним в карты или в "Индиану Джонса".

 

Рубашка достает до полу, рукава тоже почти волочатся по полу, и я ругаю себя, что в очередной раз забыл купить ей пижаму или ночную рубашку.

 

Удивительно, но обыскав всю квартиру сестры, я так и не нашел среди Юлькиных вещей пижам или ночных рубашек. Как сквозь землю провалились. Мистика просто какая-то.

 

- Юля, - говорю я, - давай-ка, подгребай к себе спать. А завтра мы поедим делать тебе покупки.

- Как это - подгребай? А ты обещал мне почитать на ночь...

- А не хочешь, чтобы Света немного тебе почитала? - спрашиваю я.

Света при этом делает за ее спиной мне страшные глаза и мотает головой

- Я без очков, Юля, плохо вижу...

 

То, что Свете в ее неполных тридцать нужны очки - для меня новость.

- А знаешь, Света, - говорит Юлька гордо, - он теперь мой временный папа.

- Мда? - говорит Света. - Временный?

- Мда, - передразнивает ее Юлька, которая, кажется, в присутствии гостей совершенно разгулялась. Хотя после душа глаза у нее были сонные-сонные...

 

- И откуда же у тебя такие сведения, Юля, - спрашивает Света.

- Тетя в кафе сказала. Красивая.

- Что еще за тетя такая? - спрашивает Света с живым интересом. - Ну-ка, расскажи поподробнее.

- Которая мороженое носит. Мы ей очень понравились, и она даже у папы карточку взяла.

***

Света внимательно смотрит на меня, и я вижу по ее глазам, что она при этом обо мне думает.

- Карточками с официантками обмениваешься? - утвердительно спрашивает Света. Я слышу в ее голосе неприятную алюминиевую ноту. Не предвещающую мне ничего хорошего.

 

- Да так, она что-то спросила про автомобиль, я и дал ей карточку - чтобы к нам заезжала на сервис.

- Ну, да, ну да..., - говорит Света. - Знакомо... Мы с тобой, помнится, тоже также познакомились. С автомобиля все началось... И какой же у нее автомобиль? "Пежо", надо думать, как и у меня?

 

Я краем глаза вижу, как Юлька довольна произведенным эффектом. Маленькая интриганка... Эх, женщины, женщины...

 

- Нет, - говорит Юлька, - у нее "Ситаен". Она хочет его купить.

- Юля, - говорю я, - марш немедленно спать! Это машина называется "Ситроен". Я почитаю тебе сейчас, а Света пока тут чай заварит на кухне.

- Угу, - говорит Света. - Сейчас заварю.

 

***

- Ты можешь оставить лампочку? - спрашивает Юлька, у которой даже после моего чтения с пятое на десятое - так ни в одном глазу сна и не видно. - Мы с тобой даже в телескоп не посмотрели сегодня...

- Юля, мы бы ничего и не увидели. Такая пасмурная погода.

- На облака бы посмотрели... А то как-то мне грустно. Когда Дося был, он ко мне забирался. И спал рядом... А теперь - где он бродит, когда спать уже пора?...

 

***

Дося удрал в неизвестном направлении уже перед осенними холодами. Нашел дырку в заборе, и умотал куда-то.

Двое суток мы искали его, прочесывая окрестности, и прислушиваясь, не раздастся ли его характерный шаляпинский голос. Я даже не вышел на работу в понедельник - мы остались его ждать.

Но он так и не прибежал.

 

- Наверное, он заблудился, и тоже убежал к маме на Луну, - сказала Юлька поздним вечером осеннего понедельника, когда мы ехали под проливным дождем в город.

- Это именно так, - сказал я. - Там сухо хотя бы.

А сам представлял себе мрачную картину, как он бегает где-то в изнеможении, голодный и холодный, по темному лесу, и все никак не может найти дорогу обратно.

***

Юлька засыпает в комнате, а мы молча пьем на кухне чай.

Света молчит, и я не нахожу, что ей сказать. Да мне и не очень хочется что-то говорить.

- Ты бы купил ей пижаму какую-нибудь, - говорит Света. - У них что, там, пижам не было?

- Ты знаешь, вот не нашел... Завтра куплю.

- Я эту рубашку помню, кстати. Я когда-то ее тоже надевала - помнишь?

 

Странно она это произносит. Как будто с легкой ревностью, что ли? Глупость какая-то...

 

- Ну, да. Помню. Я ее уже стирал после этого тысячу раз, ты не беспокойся.

- Я и не беспокоюсь, - говорит она. - Мне пора уже ехать.

- А ты не хочешь остаться?

 

- Нет, - говорит Света. - У меня с утра много дел. А так весь день будет разбитым. Да и ребенка не стоит травмировать. Какая-то тетка непонятная, с утра...

- Хочешь, я тебе мою ванну покажу? - говорю я шутливо. - Прямо сейчас?

- Спасибо, - говорит Света. - Я ее уже видела. Ничего особенного... Стандартная, и вода не всегда горячая. Может быть, для официанток и подходит, а мне - как-то не очень.

- Я передам в РЭУ твои претензии, - говорю я.

 

***

В полседьмого утра меня поднимает звонок в дверь.

Сонная Юлька толкает меня в плечо:

- Вставай, вставай, к нам гости. Наверное, это Света опять... Ты ее что - в коридоре забыл?

Ругаясь про себя, я выбираюсь из кровати, набрасываю халат, и иду в прихожую:

- Юля, почему ты босиком ходишь? Я же тебе дал тапочки. Пол холодный.

- Я не знаю, где они, может быть их Света взяла? - ябедничает она. - А ты и лампу у меня не потушил, сколько света нагорело за ночь...

 

Кого же это черт принес, думаю я, открывая дверь. И вдруг мне кажется, что крыша у меня едет, потому что за дверью я слышу заливистый Досин лай. И как только я открываю дверь, меня едва не сшибает с ног худой, как щепка, и лохматый и грязный, будто бес Дональд. Обрывок мокрой веревки бьет меня по голым ногам.

- Дося! - радостно вопит Юлька. - Вернулся! С Луны! - И я слышу за спиной грохот восторженной свалки. - Папа, это же Дося!

 

А на пороге - хмурый субъект с разбитым глазом и сизым от пьянства лицом. На грязной ладони у него капсула, в которой была бумажка с адресом и телефоном, которая всегда висела на Досином ошейнике.

- Вот, - говорит он, - обнаружил тут, - За вознаграждение. А вы, оказывается, переехали. Пришлось потрудиться, поискать...А собачка ничего, живая... Добрая... Очень помогла зиму пережить. На пропитание собирать.

Командир, тысячу дашь?

 

©Copyright: Марти Хелл, 2007

Свидетельство о публикации Љ2703160066