Марти Хелл

 

 

 

Потеряв из-за собственной несдержанности опостылевшую работу, я пересел за баранку своей немолодой «девятки», и наконец, почувствовал себя прекрасно.

Точно - в своей собственной тарелке.

Давно я так себя замечательно не чувствовал, - принадлежа только самому себе!

 

А вот фальшивое сочувствие окружающих, и даже не очень окружающих - как раз это мое прекрасное самочувствие и ухудшало.

Результат этого сочувствия – был постоянно налицо.

Я только накалялся и накалялся… После каждого подобного сочувствующего звонка.

Как чайник, забытый нерадивой хозяйкой на плите, изошедший паром и осипшим свистком.

 

Чего я им-то такого всем сделал? - думал я после очередного звонка. - Всем этим, сочувствующим?

Вроде бы, даже, никому и не должен ни копейки, чтобы они вдруг так беспокоиться начали. Из-за моей потери… Никакой для них угрозы.

При своих же остались – так какого черта?

И, кроме того – откуда это все они между собой-то настолько хорошо знакомы?

Чтобы сплетнями обо мне так быстренько обмениваются?…

 

***

Удивительный факт - даже прошлая жена вдруг моей судьбой озаботилась.

Что, с одной стороны – очень странно, а с другой - совсем и не к добру.

Только полные дураки хорошего от прошлых жен ждут!

 

Позвонила, чего никогда с ней до сих пор не случалось, - за все уже теперь годы, прошедшие после развода. И спросила: а что, у тебя действительно крупные неприятности? С работы поперли? Подрался с начальником, говорят… Из-за его жены, говорят…

Не хочешь ли встретиться? Поговорить, обсудить?

***

- Мой нынешний муж, - сказала она, – большой чиновник. Он может, наверное, тебе чем-то помочь… Если хочешь, конечно. Он – добрый малый… К себе пристроит… Если ты пообещаешь, что и с ним драться не будешь. Из-за меня.

- Обещаю, - сказал я. – Никакой охоты с ним драться. Тем более – из-за тебя. Из-за чужой жены, наверное, подрался бы, а из-за тебя…

- Вот, и хорошо. Ты же – человек слова, я знаю, милый.

- Именно так. Обещал в глаз не бить – значит не буду. По носу, или еще куда-нибудь, в пах, например, – пожалуйста. А в глаз – ни-ни! Я ж все понимаю…

- Каким ты был, таким ты и остался, - заметила она.

 

Помолчали:

- Кстати, - сказала она, - еще, говорят, что ты извозом занялся?… Это что – веление сердца?

- Это – зов плоти, - сказал я. – И плохая наследственность.

- К лицу ли тебе это, в твоем возрасте?

Я все-таки, поговорю с мужем – ты не против?

 

Я повесил трубку.

Интересно, подумал я, и что это ей мой возраст дался?

Лучше бы – за своим возрастом следила!

Его бы – и берегла.

 

***

Не думаю, что у меня с моим возрастом проблемы наблюдаются.

Да и зеркало мне по утрам говорит – что все еще ничего, вполне все еще подходяще.

Лет на сорок тянет. Ну, чуть, может быть, больше. На сорок три-пять. Годяще еще все вполне.

Как утверждают некоторые разборчивые тетеньки.

 

Да и в постели, - когда я в ударе, - только, обычно, стон стоит, да из девушек перья летят. Не чемпион, конечно, но и не замыкаю турнирную таблицу.

Особенно – если упражняюсь с каким-нибудь юным дарованием.

Юные дарования - в последнее время - я всевозможным разборчивым тетенькам предпочитать стал.

Тоже – веление времени? Или зов плоти?

Или – дурная наследственность?

 

***

Кстати, они ничего себе бывает, встречаются, - эти самые молодые дарования.

Свеженькие такие. Горяченькие. Прямо – с пылу и с жару. Из тех, что особенно и пороху-то постельного почти не нюхали.

Хотя, уже кое-что даже и умеют.

Пусть, даже пока еще не отшлифованы рукой опытного сексуального слесаря. Это дело наживное – если подходящий слесарь попадется.

Так, мальчики над ними в подъездах немного поработали – своими неумелыми рашпилями... Впопыхах, дыша пивным перегаром, и млея от свалившегося на них счастья.

А надо бы было – тонкой шлифовальной шкурочкой. И полиролью. Чтобы заблестело и засверкало.

А тут сразу – грубым напильником…

Что это за сексуальное воспитание? Одна только порча бесценного и материала.

Но – на то они и мальчики, пока еще несмышленые. Тренироваться им еще, и тренироваться.

Мышцы накачивать.

Но главное – голову.

 

***

В общем, на мой взгляд, я вполне годен к строевой. Вполне подходящ для тех, – кто понимает в этом деле, конечно…

А для тех – кто не очень понимает… Они и сами нам не очень нужны.

 

Слушать их причитания, видеть их кривляния, - как им хорошо и прекрасно тут, во время этой качки…

Но только что-то немного спать хочется, милый… Я посплю, а ты там заканчивай сам, дорогой. Ладно?

Нет, не ладно! Увольте, это уже без меня.

С женами, а также их подругами - и натерпелись, и накривлялись вдосталь.

 

Либо есть, либо нет, и даже за деньги не купишь. Момент-то в воспитании упущен…

Так всю жизнь бревно-бревном и проживешь. Зачитываясь сладкими романчиками, и мастурбируя втихомолку на сон грядущий...

Когда муж в неожиданной командировке находится. Где-то, кажется, тут же, неподалеку. В родном же городе.

А говорит – в Бугульму послали...

 

Так что, возраст мой сейчас совсем не причем, дарлинг, - беседовал я мысленно с прошлой моей женой.

 

***

А мой очередной дурак-начальник мне капитально остое...л.

До печени достал, можно сказать. Хуже горькой редьки, честное, благородное.

Как селедка, которую я с детства терпеть не могу, и при виде которой – сыпью покрываюсь.

 

Об этом я так и заявил ему – как-то прямо с утра. Когда он мне что-то такое сказал. Прилюдно. Вроде того, как нехорошо с моей стороны опаздывать на работу, когда у нас все горит, и даже, кажется, совсем все уже пропало.

Я в ответ – тоже при большом скоплении сочувствующих, и даже где-то злорадствующих коллег, тоже что-то сказал.

Вроде того, как нехорошо с его стороны таким козлом быть.

 

Слово за слово…

А в итоге, я еще и отметил, что ему пора бы тщательнее лысину брить, а то рога прямо так и режутся, прямо на глазах из темени и вылазят.

 

…Начальник был крупным и самовлюбленным шишаком по фамилии Шишаков, и не стерпел, полез в рукопашную… Когда про рога услыхал…

Я тоже – не совсем уж из мелких.

И тоже не сдержался.

 

***

Через полчасика, еще немного разгоряченный, я сидел этажом ниже, в кабинете генерального директора, и писал объяснительную… Периодически зализывая языком ссадину на тыльной стороне ладони.

 

А начальник, в туалете, что был выше нас с генеральным директором на этаж, прикладывал к разбитому глазу мокрый холодный платок. Под сочувствующие охи немолодых наших девушек.

Которые, по этому случаю – в мужской туалет забрались. Очень им хотелось, я думаю, наконец посмотреть, как внутри туалета писсуары устроены.

Видимо, эта тайна их давно возбуждала. До приятной мокроты трусиков.

 

Может быть, все бы так и закончилось, объяснительной, разбирательствами и штрафом…

Но я спросил нашу генеральную директоршу:

- А про рога писать?

- Про какие рога? – не поняла она.

- Ну, что ему его жена рога наставляет? Поговаривают, что даже, со мной… И по этой причине у нас с ним не сложились отношения. Вплоть до кулачного боя…

 

Кадровичка, она же – и наша генеральная директорша, покраснела, и стала почти свекольного цвета – прямо на моих глазах.

Я даже испугался за нее, как бы у нее не случилось выпадение. Или – недержание. Мне даже показалось, что она сейчас заплачет. Или с ней еще что-нибудь, похуже случится.

Я даже подумал, не выскочить ли в предбанник, и не попросить ли у манерной ее секретарши Катеньки валидол.

***

Генеральная директорша - несколько перезревшая уже дама лет так сорока пяти - пятидесяти, с розовым от диатеза, и даже и без моих сегодняшних шуток, - лицом, была без памяти втюрена в моего начальника.

Встречались они тайно.

И об их тайных встречах знала поголовно вся контора. Включая последнего нелегала-дворника Мустафу.

Даже жена начальника Шишакова - тоже знала.

Потому что лично мне как-то жаловалась: на какую-то ожиревшую начальницу-выдру у ее мужа стоит, а вот на нее, распрекрасную, совсем не стоит.

 

Генеральная директорша, умная девушка с тремя дипломами, один из которых был дипломом психфака МГУ, очень переживала этот несчастливый свой роман с замужним дураком.

Зато при этом крайне гордилась тем, что среди других наших перезревших девушек – пятьдесят шестого калибра, что толпились сейчас наверху в мужском туалете, он для своих половых связей и потребностей выбрал именно ее.

Как наименее перезревшую, что ли?

Нет, я думаю, просто потому, что она – его начальница. В качестве перил - для подъема по крутой служебной лестнице.

 

В общем-то, если, два сапога – пара, то что делать с тремя сапогами? Как их классифицировать, начальника, его жену, и еще генеральную директоршу?

 

***

Упоминание о том, что у этого - идеального с ее точки зрения предмета обожания, - растут рога, здорово вывело ее из себя.

Она явно была целиком и полностью – на стороне этого болвана.

- Надо было… надо было милицию вызвать. И вас за бытовое хулиганство на пятнадцать суток упечь, - прошипела она, доставая из рукава пиджака кружевной затейливый платочек, и деликатно сморкаясь прямо в мою сторону.

От платочка приторно потянуло ландышем.

 

- Надо было, конечно…, - сказал я сочувственно. - Но только я драться к нему не лез. Исключительно – в целях самообороны. И это не бытовой, а служебный конфликт. На почве рогов. Причем здесь милиция?

 

После этих моих слов вместо загадочной, оставляющей надежду, формулировки «Объяснительная» на листе появилось трагическое слово «Заявление»…

 

***

- А вам совсем не стыдно? – спросила на прощание генеральная директорша. – Как вы вообще можете после этого ему в глаза-то смотреть?

- После чего? – спросил я.

- Ну, после этого…

- Слушайте, - сказал я, - я даже с мужчинами такие вещи не обсуждаю. Чтобы – не завидовали понапрасну. А уж с вами-то… С дамами… Я совершенно не собираюсь смотреть ему в глаза. Там нет ничего интересного. Тем более, что один глаз у него уже заплыл. Впрочем, скажу лично вам по большому секрету: да ничего у нас с ней и не было!

 

- Правда? – с надеждой переспросила генеральная директорша, широко открыв уже успевшие покраснеть от горя глаза.

- Правда, - сказал я. – Один случайный облегченный минет на корпоративном празднике. Без каких-либо длительных, глубоких и нудных половых сношений. По случаю женского праздника - это же не считается? Зачем, кстати, со своим самоваром на такие женские праздники ходить? Мог бы там больше внимания сотрудницам уделять. Например, вам. А то – ни вашим, ни нашим получилось. Как-то даже нехорошо от такого видного мужчины. Или вы не согласны?

 

Теперь из красной она сделалась белой, и даже ее замазанный жидкой пудрой диатез перестал проглядывать. Я посчитал нужным побыстрее убраться из ее кабинета, пока она не вызвала охрану. Во избежание дальнейших осложнений с рукоприкладством.

 

- Катенька, милочка, - сказал я секретарше, изо всех сил прислушивавшейся к тому, что у нас там происходит за дверями в директорский кабинет, - отнесите, пожалуйста, вашему шефу валидол. Или еще что-нибудь, похожее. Покрепче.

 

И с легким сердцем отправился на стоянку.

 

***

Я все думал: что бы это все-таки значило, что мне, да вдруг ни с чего, да взялась помогать моя прошлая жена?…

Это все же новость - из разряда вон выходящая.

 

Я даже и не помнил, какой она у меня была по счету – второй женой? Или третьей?

То, что не первой – точно. А вот – какой дальше?…

Что-то я запутался.

Нет, точно – третьей. Самой любимой.

Совершенно было на нее не похоже – такое участие в моей судьбе принимать. Абсолютно.

 

Лучше бы она про свои годы вспоминала, а не про мои, думал я, перетирая в скрипучих жерновах памяти подробности состоявшегося с ней разговора. И вообще, собственно, - какое ей дело до моего лица-то?

Что к нему подходит, а что – нет?

 

Мне казалось тогда, да и кажется сейчас, что если уж мы расстались, - так мы уж и расстались. И слава богу.

Благодарствую, как говорится, господи, что с таким счастьем оставил меня. Живым, более или менее здоровым, и на свободе.

Пусть я даже при этом и всю свою любимую библиотеку потерял. С ножками библиотека оказалась.

С ней, с прошлой женой - ушла.

***

Конечно, я понимаю, господи, это была не библиотека Ивана Грозного, к примеру, но все же, сначала очень жалко было.

Однако, господи, думал я позже – я не ропщу на завидную долю свою. И вообще, ты молодец. Что так мной распорядился. Очень умное решение!

 

Между прочим, по такому праздничному случаю, думал я, господи, по случаю ее отбытия в свободное плавание, я даже две библиотеки разменял бы. Прямо две – и забирай, милая, если унесешь. И плыви себе. С ними.

А если бы было – то и три. Забирай, по такому случаю... хоть и жалко немного, но ничего не попишешь. Искусство жизни требует жертв.

Если бы ты, господи, мне такой выбор бы предложил – две или три библиотеки на одну жену поменять, - я бы тоже без долгих колебаний откликнулся.

Но, думал я, господи, поскольку ты милостив, я одной всего лишь отделался. И на том – спасибо тебе мое горячее и неизбывное.

 

И, значит так: а ты, дорогая, ты плыви себе, куда тебе надо.

А я – в другую сторону потихонечку погребу. Малой скоростью.

Прямо – в противоположную сторону.

 

***

Что касается библиотеки - я любовно собирать начал ее еще тогда, когда в стране развитых, злобных, глупых, даже народных советов книжки стали продаваться в обмен на талоны за сданную макулатуру.

Я не имею ввиду, конечно, биографий действующих и вымерших, как паразиты в собачей шкуре на морозе, вождей, занимательные и очень-очень правдивые историй из жизни ненаглядной партии, а также и собрания сочинений не вполне, по-моему, адекватных классиков марксизма. В придачу с ленинизмом и сталинизмом.

 

Эти-то склады и завалы, созданные из изведенных под корень на лесоповалах сибирских деревьев, продавались свободно, прямо тоннами, на вес и россыпью, и во все времена. И до исторического материализма тоже - даже в каком-нибудь завалящем сельпо. Вместе с черствыми каменными буханками, солью, хозяйственным мылом и поллитровками «московской», сине-зеленого стекла по две восемьдесят семь, и прозрачной «кубанской» - по две шестьдесят две.

Потому что больше ничего другого в этих сонных сельпо никогда и не водилось. Даже - приличных мышей.

 

А вот нормальных книг – совершенно не было. Нигде.

То есть – они обитали где-то. Но по большому блату.

Или находились в распределителях.

Для всех этих, цекачей, секретарей крайкомов и кувыркомов, и прочая партейно-хозяйственная и комсомольская шушара.

 

Которые, надо думать, за всю свою сытую жизнь ни одной книжки - кроме «Крокодила» или «Правды» - так и не открыли.

 

***

Кстати, некоторые талонные мученики – вроде меня - умудрялись получать талоны как раз за сданные на приемный пункт сочинения классиков шариковского-подшипниковского мышления, а также за многотомные истории незабвенной КПСС юрского периода.

И прочей, подобной же зубодробительной галиматьи.

 

Что, в общем-то, строго каралось.

Не к лицу счастливому населению биографию любимого вождя, например, обратно в переработку сдавать. Совсем не к лицу. Даже и поредевшего под пилами зэков леса не жалко - нельзя и все тут!

 

Но – бог, опять же, миловал меня, почему-то.

Все-таки, с его точки зрения, видимо – я был не самым последним уродом.

 

Помнится, когда я получал эти вожделенные талоны, то некоторое время не мог поверить в это, вываливавшееся откуда-то сверху, из выдыхающего на ходу, не подкрепленного страхом, марксизма с ленинизмом, счастье.

И немедленно бежал талоны обменивать – покуда их не отняли. На «Королеву Марго», или – на «Двадцать лет спустя»… Или на какое-нибудь собрание сочинений Мамина-Сибиряка.

Так что, ушедшая библиотека была ценна не только, и не столько собранными в ней книгами, но памятью о перенесенных околокнижных страданиях.

…Веселое время. И люди к нему - были соответствующие…

 

***

Но моя библиотека в один прекрасный день ушла вместе с бывшей женой – молча, по-английски, даже и не попрощавшись.

Оставив на осиротевших полках редкие книги в пыльных разводах, уложенные плашмя. Вроде разрозненных томов Диккенса, Теккерея, да Гоголя – вперемежку с техническим русско-немецким словарем и случайными сказками народов мира. Из серии ЖЗЛ.

Уж и не знаю, почему она их тоже заодно не упаковала. Похоже, когда вывозила награбленное добро, так и не придумала, куда такой странный набор можно было бы пристроить.

Или – может быть, у нее просто не хватило тары для перевозки.

 

Теперь это не имеет особого значения.

В частности, полового.

Мои новые, и, как правило, начитанные знакомые девушки, которые приходят справить со мной праздник нехитрой любви, и осматривают полки, просто недоумевают странному подбору: А. Чаянов, Л. Троцкий и «Удачливый торговец» Ф.Беттджера с учебником по термодинамике – все рядышком, в одной компании…

 

***

Я, кстати, все-таки больше нравлюсь девушкам интеллигентным, из приличных семей.

И поэтому, когда они попадают в мое логово, то первым делом просятся помыть руки - с улицы.

Что им очень там, в ванной, нравится – так это то, что у меня там всегда висит для них чистое полотенце.

Якобы, чистое, якобы, для них.

 

А вторым делом – они начинают осматривать полупустые до сих пор еще книжные полки. Видимо, чтобы как-то материально подтвердить свое впечатление обо мне – как об остроумном, начитанном, и прочее, прочее господине…

Каким я сам себе по утрам в зеркале отражаюсь…

 

На самом-то деле, я бросил собирать книги. Глупо это - когда есть интернет, и любую книжку можно на развалах отыскать быстро.

Есть, оказывается, на свете занятия гораздо более увлекательные, чем протирка пыльных корешков.

Пустоты на книжных полках со временем заполнились какими-то безделушками, африканскими голыми статуэтками эффектных барышень, и фотографиями приятных моментов жизни, а также кассетами, и дисками.

- Кино коллекционирую, - говорю я в ответ на вопросительные взгляды. - Например, «Рашенз сексссс гёрлз». Или – «Американский жигало» в формате «ХХХ» - жесткое порно. А вы, что, тоже – любительница? Родственная душа, значит?

***

Они, посетительницы, бывают, конечно, несколько удивленны таким моим нетривиальным набором – казалось бы внешне серьезного, вдумчивого человека. Любящего поговорить на философские темы.

Чтобы разрядить ситуацию, мне приходится их срочно поить чаем с конфетами.

Или - с не очень свежими тортиками, которые у меня всегда есть в холодильнике – про запас.

 

Почему-то я заметил, что интеллигентные начитанные создания очень падки на эти самые тортики. И чтобы они не говорили – о стройности фигуры, и сохранении талии, лопают они их за милую душу. Уплетают и причмокивают.

Уж даже и не знаю, что они себе при этом в фантазиях представляют. Рассуждая, попутно, о высоком.

Ну, и на здоровье!

 

От вина или коньяка – они почему-то отказываются.

Наверное, опасаются за свою нравственность.

Вдруг она - да и даст слабину? Не устоит, их эта самая нравственность…

Перед сатанинским натиском сексуальных флюидов собственного производства.

 

Мне же так и хочется - в ходе нашей неформальной встречи за тортиками, и за разговорами -о прекрасном, о литературе и кинематографе, что-нибудь этакое ввернуть. Вроде того, что не в избу-читальню зашли, милые. И не в районную библиотеку. И даже – не в сельский кинозал.

А в храм любви. Почти.

 

Кто первым в ванну идет, а? Вы, или что? Могу пропустить вне очереди. Как радушный хозяин.

А могу и совместно пройти. Под ручку, так сказать.

 

Очень это интригующе – под водяными струями в вас войти каким-нибудь залихватским образом, чтобы еще поближе познакомиться.

И об очень высоком при этом продолжить рассуждать. О вечном и нетленном.

Из вас – не выходя ни на минуту.

Искривившись от удовольствия, и вас хорошенько прогнув. Под теплыми, ласкающими наши спины, струйками.

***

…Конечно, я благоразумно и глубоко храню в себе такой неожиданный для нежных ушек пассажик.

Хотя, в порядке эксперимента, ввернуть все это и можно было бы как-нибудь. И посмотреть, что будет дальше? Однако зачем же экспериментировать, если, как правило – ситуация в итоге сама собой разрешается. К обоюдному удовольствию.

Если уж заехала в избу-читальню, забралась в самое холостяцкое логово – почему бы и не почитать, что-нибудь увлекательное? Прогнувшись и охая? Или – присев на корточки и сладострастно мыча, методично покачивая своей прелестной головкой?

 

***

Через неделю после моего единодушного изгнания позвонила Катенька, секретарша, и официально попросила у меня аудиенции:

- Мне поручено вам остаток по зарплате передать. Шестьсот сорок три рубля ноль-ноль копеек.

- А что, мне в бухгалтерии появляться не рекомендуется? – спросил я.

- Не-а…, - сказала Катенька жеманно. – И к офису приказано не подходить, и охрана на сей счет предупреждена.

- Так что же будем делать? Могу вам эти деньги подарить. Или - хотите в гости заехать? Я теперь располагаю своим свободным временем вдоль и поперек. Кстати, с утра сегодня купил вкусных тортиков. Попробовал сам – очень вкусно.

- Тортики? Я люблю. Кремовые. Но, нет, конечно, заходить не хочу. Неприлично к мужчине домой приезжать. Даже - просто по делу. Хотя, говорят, у вас коллекция кино интересная?

- Действительно, много классических фильмов. Советских, старых. А кто это говорит, а?

- Не скажу. Классическая коллекция… Я люблю мелодрамы. Типа – «Дневник Бриджет Джонс». У вас, наверное, такого и нет. Давайте, встретимся где-нибудь в городе. Можете меня в кафе пригласить? И я вам отдам деньги, а вы в ведомости распишитесь.

- Не вопрос. На все эти шестьсот с чем-то рублей ноль-ноль копеек - и приглашаю.

 

***

- Все-таки, странный подбор фильмов, - говорит Катенька, сидя передо мной на кровати и скрестив ноги по-турецки. – Занимательный такой…

Лицо у нее раскраснелось, бутоны на груди стали совершенно алыми от моих нежных вкусных ласк.

- Слушай, а ты можешь сделать мне одно одолжение?

- Только одно? - спрашиваю я. – Я могу и два. А может быть, даже и три. Хотя тут я не очень уверен. Если только ты приложишь к этому губки.

- Нет, мне только одно пока… Можешь… я никогда не пробовала… можешь сзади так вот войти… Ну, ты понимаешь, как…

 

Я делаю вид, что несколько даже смущен таким непристойным предложением:

- Я тоже не пробовал… Я ж не педик… но для тебя готов на все! Готов испробовать на свете все! А что, это тоже про меня такие гадости говорят? Кто – скажи, наконец, кто же у меня такой доброжелатель? Не томи мое любопытство.

- Не скажу… генеральная с женой Шишакова это обсуждали…А дверь забыли закрыть.

- ???, - только и изображаю я вполне искренне. – Они что, знакомы даже?

- Лучшие подруги. А ты и не знал?

Я сажусь перед Катенькой, кладу ладони на ее нежные бедра:

- Давай попробуем так, как ты предлагаешь. А вообще, как говорил один знакомый реаниматор, излишнее знание укорачивает жизнь... Это как раз тот самый случай, по-моему...

И я легонько целую ее грудь – нежно и влажно касаясь языком ее набухшие в предвкушении алые соски.

 

- Ну, только не говори мне, что ты жену Шишакова не трахал. И нашу генеральную – тоже… Теперь, когда тебя нет – Шишаков в гору уже идет… Я уже приказ начала готовить – его заместителем генеральной делают… А еще…

 

***

Катенька, очевидно, задумала пересказать все новости, но я настойчиво целую ее грудь, и она забывает о новостях, отстранившись на минуту, ложится на живот, и я накрываю ее своим телом, чувствуя ее упругую выпуклую попку и глубокую ложбинку между ягодицами:

- Ах, – шепчет Катенька, - больно немножко. Ах… а теперь уже не больно совсем… Ах…

- Так же вкусно, как тортики? – шепчу я ей в розовое ушко.

- Вкуснее… - шепчет она, - Гораздо вкуснее… Ах… еще… А теперь так… Ах…

***

Звонит телефон, но я и не думаю прерывать процесс. Мне почему-то кажется. что это звонит моя неугомонная прошлая жена. Стоит ли из-за нее прерываться?

 

Других хороших новостей я сегодня не жду.

 

***

День, когда ты не работаешь, представляется очень-очень длинным. Наполненным странными открытиями.

С детства только и мечтал - стать водителем автобуса. Все надувной резиновый спасательный круг крутил туда-сюда, туда-сюда, по полу – воображал себя водителем за рулем.

И вот. Почти все сбылось.

Пусть я вместо автобуса сел за штурвал своей немолодой кобылы - а все равно, мечты почти воплотились в реальность.

И за антикварную марку можно побольше с клиентов брать. За известный брэнд автомобиля.

Чай, не «бентли», на тазике все же граждане, катаетесь, думаю я.

 

И кончаю, не опасаясь трагических последствий.

- Ах…, шепчет Катенька. – Обе они дуры набитые… А еще одно одолжение будет?

 

 

Март 2006 – Март 2007 г.г.

 

 

 

 

© Copyright: Марти Хелл, 2007

Свидетельство о публикации №2703030127