- Доктор Ливенгод…здравствуйте, простите, но у вас есть всего пятнадцать минут. До су-да вообще все встречи с родственниками запрещены…вам дали это время только благода-

ря протекции прокурора…мне жаль, что так случилось в вашей семье и я даже не могу представить, что у Вас на душе твориться, но прошу Вас…не усложняйте дело. – Комис-

сар кивнул жандарму и тот защёлкал замком в, обитой стальными листами, двери. От каж-дого поворота ключа вся остальная связка пела зыбким сыпучим бренчанием, три поворо-та, три щелчка замка и дверь чуть-чуть выдавило наружу повышенным давлением в той комнате.

- Спасибо…-сказал белый старик с тростью, последние четыре года все, даже жена, назы-вали его Доктор Ливенгод,…зачем он поблагодарил и кого он не знал, может комиссара

этого подразделения за равнодушие, может человека с ключами. Да, не имеет это никако-го вообще значения. Может прокурора округа за то, что тот соблаговолил бросить ему четверть часа времени на свидание с сыном…Да нет, просто так, к слову пришлось. Он посмотрел в маленькое окошко в двери и ничего не увидел –слишком уж долго стоял на своём фундаменте полицейский участок, слишком много он видел, на многое хотел зак-рыть глаза и вообще ослеп…теперь его окна никогда не отмыть.

- Доктор, позвольте Вашу трость, лучше оставьте её здесь. –Комиссар взял покорно про-тянутую ему трость и открыл дверь.

Комната дышала одиночеством, посередине стол, напротив друг друга стулья, вокруг се-

рые грубые бетонные стены, высоко под потолком низкий гул излучал вентилятор, он вса-сывал воздух улицы в глухое помещение без окон. Воздух так долго добирается сюда по

длинным пыльным воздуховодам, что теряет весь свой вкус, запахи поздней весны оседа-ют где-то на полпути, их можно соскрести со стенок труб и делать духи…вентилятор ру-

бит уже мёртвый газ и пренебрежительно бросает ошмётки на пол –пусть им питаются твари, обречённые на существование здесь.

Уже час этими отребьями дышал молодой человек, он сидел на одном из стульев и ждал

отца. Ждал тихо и не разу не поднялся со стула, не вышагивал по периметру бетонной капсулы, куда его поместили. О чём он думал,…всем было наплевать, даже коллегии пси-

хиаторов, которые выписали ему вменяемость. Он просто смотрел на свои руки, симмет-

рично параллельно друг другу разложенные на столе. Лампы дневного света гудели на потолке, но их заглушала вентиляция, в плафонах чёрными дорожками лежали трупы мел-

ких насекомых, обманутых призрачным светом…Старик вошёл, за ним медленно закры-

лась дверь и прозвучал один щелчок замка.

- Здравствуй папа, -промолвил молодой человек, когда Ливенгод сел на стул. –Почему ты

без мамы?

Доктор молчал и лишь смотрел на сына, на его старческом лице не отображалась ни од-

на эмоция, слой морщин и трещинок кожи, мышцы рта, бровей, глаз, в конце-концов, кос-ти черепа и вещество мозга надёжно схоронили апокалипсическую бурю, ревущую в его

сознании. Перед его глазами, напротив, как за семейным столом, сидел его сын и спраши-вал, где мама…спрашивал так, будто просил передать тарелку с пирогами, они только-только из духового шкафа. «Мать на кухне, сынок, сейчас вынет последнюю порцию и ся-

дем обедать…пока иди позови сестру, долго «щаскает», пускай спускается». Это был его

сын, не то чудовище из новостей,…какое это чудовище, когда это мой мальчик, что он де-

лает в этом бункере, ему там за стеной нужно девчонкам головы кружить, всё у него при себе,…а он тут…Нет, что-то не правильно…

- Мама, сынок, уже месяц с кровати не встаёт, у неё отказали ноги…после всего что слу-чилось… -отец опустил глаза и снова резко поднял, по дрожащим бликам было видно, что они до предела увлажнены-…у неё отказали ноги. Сын отвернулся, опустил лицо вниз и провёл ладонью по глазам, по лбу так, что оно немного измялось, потом рука погрязла где-то в волосах. Некоторое время он сидел и смотрел в пустоту…

- Отец, зачем ты отдал меня в духовную семинарию? Почему не отвёл в кружок по боксу, не отправил в юридический колледж…как вы с матерью и собирались?

- Ты же сам выбрал, ты сам так решил…странное решение для подростка, но это было твоё решение, забыл? Мы тебя отговаривали, тоже не помнишь? –Ливенгод немного под-

нял тон голоса, но держал себя в руках, в его уме вертелся главный вопрос, этот вопрос стучал и просился, требовал выпустить…

- Ты совершил этот грех, в котором тебя подозревают? –Вырвался…

- Помню, папа, помню,- сын задумчиво бормотал, продолжая смотреть в пустоту, -Какой грех? –Он резко повернул лицо и смотрел прямо в глаза отца.

- Ты всё знаешь, не придуривайся…прошу ответь, ты или не ты?

- О чём ты? Я тебя не понимаю! –он смотрел на отца и глаза его блестели, он переживал

эти события снова и снова, снова и снова, изо дня в день: пока его искали, пока был в предварительном заключении, пока шло следствие и сейчас…

- Ты знаешь, папа, чем подтираются в общественных уборных докеры…портовые докеры в Гамбурге? Знаешь?... Новым Заветом, папа, Евангелием от Марка…Иоанна, наверное, уже прошли. –он опять отвернулся в пустоту, его сердце бешено колотилось от прилива адреналина, уши горели.

- Ответь мне! –вскричал старик приподнялся со стула, тот отодвинулся и заскрипел нож-ками о пол. Старик кипел в таком положении, ладонями крепко упирался в стол, потом осел, как подмытое грунтовыми водами здание, как будто потерял каркас, обмяк на стуле. – Ответь мне, прошу, сынок…-Ливенгод умолял, он дрожал от бессилия, на столе медлен-но исчезали влажные следы его ладоней.

Сын повернулся опять к нему, улыбнулся, придвинулся ближе к столу, потом упёрся в край стола локтями и перекинулся почти через половину стола. Отец понял и тоже прид-винулся ближе. Теперь они были лицом к лицу, оба чувствовали дыхание друг друга. От отца пахло расстроенным пищеварением и усталостью, от сына исходил запах плохо сти-ранного белья с тюремных нар и дешёвого мыла.

- Я её задушил и я же на части всё нарезал. –Сын шёпотом ответил на вопрос отца, обда-вая его ухо горячим дыханием. Ливенгод умер, он умер от фарса произошедшего призна-ния, от спокойствия сына, говорящего эти слова, от лёгкого блеска в глазах Эрика, когда он смаковал «задушил», от факта, неопровержимого как закон природы –его любимый сын, тот самый убийца-мясник. Тот зверь, что изорвал на куски невинную девушку, тот, кто залил кровью своей жертвы железнодорожный товарный вагон и этот красный поезд

обнаружили лишь Любеке, кишечником несчастной были связаны между собой два ваго-на…для прочности. «Нет, нет,…он врёт, зачем ты врёшь? Зачем берёшь на себя вину зве-ря…он всегда был впечатлительным, вот и придумал…».

Всё это происходит на самом деле, всё это есть и никуда не утечёт…как такое могло случиться с нами?

- Объясни мне, объясни почему…мы же тебя любили, всегда отдавали тебе всё! Чего тебе

не хватило? –старик трясся в истеричных судорогах, белые волосы на голове выбились и локоны дрожали вместе с хозяином. Он не чувствовал ног… «Почему не случается сер-дечного приступа или инсульта…почему я такое переживаю, почему не умираю?»

- Папа…папа, успокойся, я прошу тебя…ну, хватит…никто не в чём не виноват, ну, может совсем чуть-чуть. –Эрик сел на колени возле отца и положил голову как пёс, в детстве он часто так делал, он очень любил своего папу. Старик гладил его по голове и совсем забыл-ся, он смотрел в угол, между стеной и потолком, по каналам морщин текла солёная вода- крупные слёзы срывались и впитывались рубашкой.

- Что ты скажешь богу, когда предстанешь перед его судом? Что ты скажешь, как оправда-ешься? Как ты загладишь свой грех,… как можно вообще это загладить? –его тело опять задрожало.

- Не будет божественного суда, -сын встал с колен, -не будет чистилища, чертей…Ты же сам доказал…бога нет.- Эрик уже стоял, опершись на спинку своего стула.

- Бога нет, ты доказал,…ты –великий Николай Ливенгод, доказал, что нет самого Бога…

А ведь решение простое, ты же гений, чёрт подери, решал одну задачу, а между делом, так для развлечения…убил Бога. Так что не надо меня пугать карой господней, не сегодня… ладно? –Эрик теперь смотрел, как вентилятор в своём движении сливается в тёмно-серый размытый круг.

- Ты убийца…ты убил человека…ты не похож на моего сына, кто ты такой? –Старик нем-

ного успокоился, в нём просыпался гнев. -Кто ты? Тебя не было в нашей семье? Откуда у меня могло появиться такое чудовище?...У нас был сын и он умер год назад…

- Подчёркиваю, три года назад, в тот прекрасный сентябрьский день, когда ты рассказал о своей находке…Зачем ты мне позволил стать послушником, закончить семинарию, этот дьявольский обман? Я жил этим…это было моё призвание, а ты…Мне нужен был Бог, как воздух утопающему…-последние слова он произнёс тихо, будто бы адресовал их себе.

- Не оправдывайся, всю жизнь был слаб…родился слабым, слабым и остался…Ничто не смоет с тебя вину, раскаяние тебя тоже не мучает…У тебя было всё, было всё…тебе оп-равдания нет. Ты зверь… «Впечатлительный у Вас мальчик»-говорили мне в детском са-ду, увидел как сбили кошку, заикался неделю…и вот тебе. -Ливенгод начинал терять кон-троль над собой, его состояние было близко к шоковому.

- Я убийца, да, папа?…После твоего открытия убийц не осталось, всё меркнет перед то-бой, сколько шуму было, помнишь, сколько вспышек фотоаппаратов, лишь только мы за дверь мусор вынести…но такого ты не ожидал, да?

- Бог всегда есть, даже если его нет…не прикрывайся, ты уходишь от того, что уже ро-дился таким, ты убил бы при любом повороте, в тебе это с самого рождения, лишь повода ждало…я тебе его дал, вот моя вина. Бог и у атеистов есть –это совесть, сынок, десять за-

поведей работают всегда, кто бы из не издавал, это правила человеческой жизни, а ты от-

вверг их…

- Если и говорить об отверженных, так это с тебя спросить надо. Сколько народу ты оста-вил без спасения, оставил их самими с собой наедине…что им делать, на кого опереться?

Главный маньяк здесь ты, ты –Убийца Господа и тебе после смерти нигде не гореть, дока-

зано…Пилат родил Бога, а ты его убил…ты в истории, но не надолго.

Воцарилась тишина, опять слышно монотонную работу вентиляции.

- Тебя не пугает, до рвоты, до озноба, мысль, что после смерти нет ничего…вообще, даже

темноты…такое можешь себе представить? –Эрик говорил тихо, отчаянием дуло от тона его речи. –Я Его любил…Тебя вообще ничем не испугаешь, я знаю, ты материалист…ма-

териалистам ничего не страшно, а я боюсь. Я ужасно боюсь небытия…Таких как я –мил-

лионы, хотя бы ради таких дураков, как я, ты мог сжечь свою правду.

- Зачем эта девушка, в чём виновата она перед тобой, какое ты право имел попрать её жи-

знь? Ответь мне, Эрик…только это хочу знать… -Старик сидел теперь неподвижно, локти на столе, ладони заткнули глаза. Он понял, что бесконечно устал и очень странно, но ему

уже совсем не интересен ответ, на заданный им вопрос.

Сын перешёл на шутливо-ироничный тон, отчаяние пропало без следа. Перед отцом опять был его любимый Эрик, тот, который громко хлопал дверью, возвращаясь из шко-лы, таким образом заявляя о себе, который учился колоть дрова во время отдыха в горах,

который дрался с сестрой из-за игрушек, тогда они были совсем маленькие. Но то что он говорил, своим родным для старика тоном, приводило в отчаянный ужас.

- Она ничто, она бог, которых теперь много, я бог, сам себе бог, ещё миллиарды…мне те-

перь не важно…Я тоже убил бога и посмотрел, что у него внутри, препарировал. Оказа-лось правильно, что я в медики не пошёл, мне мало было интереса во всём этом ковырять-

ся…был человек, а превратилась в кучу требухи…вот здесь есть какой-то смысл.

Старик поднялся, долго смотрел сыну в глаза и направился к двери. Обернувшись у са-мого выхода сказал:

- Сынок, есть правда, которую нужно сжечь и не показывать людям, но это не наш слу-чай…я уверен. Я не жалею о содеянном, а тебе бы следовало жалеть…Надеюсь тебе при-

судят электрический стул. У меня нет сына, он умер год назад. А ты…сынок…прощай.

Доктор Николай Ливенгод постучал в дверь, оборот ключа и дверь выдавилась излиш-ним давлением в комнате.

- Прощай, отец, передай маме, что я её люблю, пусть за меня не волнуется. -Эти слова Эрика проскользнули в закрывающуюся за Ливенгодом дверь, старик опять заплакал, но никто не заметил. Он взял из рук комиссара свою трость и направился к выходу. Часы над

выходом показывали 17.43. «Прошло всего пятнадцать минут…прощай, сын, храни тебя Господь…»

 

Эрик Ливенгод был приговорён к высшей мере наказания: ста пяти годам лишения сво-боды в колонии строгого режима. На суде свидетели и присяжные давали клятву на Свя-

той Библии, многие наблюдатели подметили, что с таким же результатом можно давать

клятву и на сказке о Вини Пухе Милна.

Эрик Ливенгод провёл всю жизнь в одиночной камере и умер в глубокой старости в пол-

ном забвении.