Сотворенная.

 

Госпиталь находился на окраине города, на возвышенности. Здание бывшей библиотеки. Мощные кирпичные стены светились рваными пробоинами, пропуская внутрь едкий дух войны. Рухнувший мир, разрушенные постройки и судьбы. Опаленная зажигательной смесью трава под аквамариновым небом. Почва, изрытая снарядами. Боль в воздухе. И медленно двигающаяся фигурка вдали…

Она появилась внезапно, словно ангел в белом, выйдя из пелены дыма и пыли. Мягко ступая с рассеянной улыбкой на устах, шла, не обращая внимания на громкое эхо взрывов, резкие звуки выстрелов и легкую вибрацию земли. Новая только что прибывшая санитарка и сестричка. …Тонкие щиколотки, песочного цвета волосы и белоснежная кожа, сливающаяся с тканью одежды. Лицо притягивало своей безрассудной красотой: живые голубые глаза миндалевидной формы, лукаво, пронзающие своим взглядом и губы, сладко отравляющие соблазнительностью. А тело взывало очертаниями к молчаливому восторгу. Так могла бы выглядеть томительная мужская фантазия или сама Любовь, если бы имела облик женщины. Только не медицинская сестра полевого госпиталя.

Тогда я еще не осознавал, какой неограниченной властью может обладать такой чистый и невинный образ.

«Ангел» умела делать все необходимое: промывать раны, делать инъекции, обрабатывать ожоги. Переступив порог и погрузившись в запахи формальдегида, ощутив липкую смесь отчаяния и надежды раненных бойцов, не испугалась, т. к. понимала, зачем она здесь. Любовь – лучшее лекарство от гангрены, контузии и пулевых ранений. Это была ее миссия, особая, о которой не догадывался никто. Отнюдь не простая гражданская забота. Она пришла играть в любовь к мужчинам, к тем, кто потерял веру и тонул в реке смерти. Ей хотелось впитать все внимание этих двух десятков умирающих солдат, скрюченных, лежащих на соломенных матрасах и не просыпающихся в жарком бреду от оглушительных адских звуков рядом. Эгоистичное желание быть богиней в старом перекошенном здании с калеками. Ей было 20. Никогда не знающая ласки и влюбленности, сирота, воспитанница детского дома, жаждущая так недостающей страсти вопреки подстерегающей опасности. Война. Страх и риск. И сильное чувство голода любви там, где ее можно встретить меньше всего. Она не замечала загаженных солдатами комнат, холодной подвальной влаги, обгоревшей мебели. Жила абсолютно другими мыслями. Утром делала перевязку, накладывая аккуратно марлевые лоскутки на кровоточащие раны, а вечером, слегка приоткрыв дверь своей комнаты, медленно с особой тщательностью переодевалась, обнажая и подставляя тело мужским осторожным вожделенным взглядам. Ничего больше и не нужно. Желанна. Любима. Прекрасна.

Меня часто посещала мысль о том, что в ней есть и своеобразное упрямство, но я заблуждался. Чтобы это понять, нужно было отдать часть себя.

Первой жертвой ее игры стал молодой парень с ампутированными ногами. Худой, с редкой юношеской щетиной на лице и частыми бисеринками пота на лбу, он не мог оторвать от нее глаз. Она знала это. Словно случайно касалась его, часто проверяя пульс и поправляя пряди прилипших волос на голове, при этом даруя многообещающую полуулыбку. А он растворялся в волнах песочных волос и чарующей женственности. Когда болезненное забытье охватывало его, «ангел» садилась рядом и шептала молитвы, хорошо осознавая, что солдат слышит ее. Но, делая в тоже время вид, что не подозревает об этом. Только ли молитвы, только ли просьбы у Бога? Нет. Она шептала и о своей фальшивой любви, держа его за руку и наполняя глаза лживыми слезами чувств. А он верил. И не мог не верить, что в самом аду, на пороге вечности, можно встретить ту единственную, о которой мечтаешь еще со школьной скамьи. Ему нужно было верить. Эти думы отвлекали от боли, вызывая острое желание выжить. Он и мысли не допускал, что все это спланированные обороты флирта, простая игра. Принимал эту любовь как панацею от своих физических недугов и пытался ответить. Но кроме блестящего лихорадочного взгляда и улыбки в истоме радости и страдания ничего не смел предложить.

Мужская беспомощность…хм, когда-то я считал, что обо мне так не скажешь.

Виток времени. Череда событий. Смена тяжелобольных. Новая игрушка «ангела». На сей раз, объяснением в любви послужил личный дневник сестрички. Она читала на ночь книги пожилому капитану с суровыми чертами лица, лишенного мимики и глаза. Он годился ей в отцы. Этот несчастный с седыми висками, дряблым лицом и смешно топорщимися рыжими усиками быстро попал под влияние чар. Она изводила его нежными взглядами. Как-то случайно вместе с книгой в изголовье остался дневник с сокровенными записями. Капитан листал страницы тетрадки, утыкался единственным глазом в сердечные места, где было старательно выведено юной рукой «…любовь не знает возраста и внешней ущербности» и беззвучно рыдал, чувствуя страстную потребность в таком тепле и согласии. Курил ночами напролет, позабыв о сне. А она своими девичьими невинными выходками продолжала теребить загоревшееся сердце и душу. Игра с робкими и нерешительными шагами. Шепот молодой женщины, уводящий рассудок из тела, ласковые полунамеки, смущенные, но регулярные, сумасшедший аромат плоти – все это было спасением во время боевых действий за стенами госпиталя.

Они довольствовались малым – жертвенным благодеянием любви прекрасного «ангела», позволившего обожать себя. Иллюзорные радости. Коварная манипуляция. Странная благородность.

Я сосредоточился на воспоминаниях, и многое прояснилось. Только вот поздно.

Потом был обгоревший летчик с почерневшим телом и чертами лица Иисуса. Она выхаживала его со всей данной ей эротичностью. Кормила ягодами, аккуратно касаясь маленькими тонюсенькими пальчиками его губ. Растирала его нагое тело мазями, дула на ожоги, чтобы не щипало, и игриво смотрела в упор. Ей и на самом деле многое в нем нравилось: впадина груди, напоминающая по форме маленькое сердечко, сильные икры, поджарые бедра и даже бурая, местами темно-лиловая кожа не отталкивала. Мочила бинты в растворе, выжимала и с огромной осторожностью, медленными и плавными движениями укладывала их на ожоги. Отстранялась, и, как-будто любуясь, рассматривала свою работу. …А он ждал этих прикосновений, забывая о болезненности рубцов, ждал кормления…этой неподдающейся описанию романтики. Она была для него не просто сестрой милосердия, она была образом самой желанной Женщины. Он жадно вбирал словно воду, каждый ее жест, жил ею, понимая, что без этой ласки превратится в обычный «горелый кусок», в пациента с большими проблемами. И едва он просыпался, сразу искал ее взглядом. Просил есть, будучи сытым, только бы «ангел» дотрагивалась до него. Тонкая ткань флюидов окутывала сознание, когда она находилась рядом. Бесхитростная взаимоотдача. Спасительная доза нежности. Внутренняя буря чувств. И так продолжалось изо дня в день с новыми лицами, с новыми больными, но с единой картиной страсти.

…И это повторилось со мной, с большим педантом, сухарем, страдающим сердечной болезнью и замкнутостью. Первое время я не придавал значения происходящему, этим тайным знакам. Так или иначе, на войне все бывает. Дело обычное, пустяки… Но в какой-то момент почувствовал, что мое равнодушие перерастает в симпатию. И я принял игру. Ничуть не задумываясь о том, что могу из-за этого страдать. Не смог противостоять тем искусственным, как сейчас понимаю, восхищенным взорам, устремленным на меня. Я непроизвольно поддался. Наваждение! Желание, чтобы это никогда не кончалось. И внезапно дошло, как тщетна, нелепа, просто смешна призрачная возможность прекращения этой игры. Горько смеялся и раздражался, что не смог удержаться от взаимности к этому «ангелу», той, которая была моей плотью от плоти. Мое творение. Воплощение мечты. Я погиб от своих же рук, от своего пера и своих мыслей. Несправедливый закон скомканных листов и порванных бумажек стер во мне реальность. Писатель, проникший в душу персонажа и полюбивший свою героиню, …что может быть хуже?