Когда ты последний раз заходил в книжный магазин, приятель? Когда и какую книгу ты там приобрёл? Вот видишь, ты задержался с ответом. Не смущайся, автор этих строк тоже не помнит этого. Сегодняшний Парнас напоминает палубу тонущего "Титаника", откуда бегут все, кого Бог или природа наградила ещё какими-нибудь умениями и талантами, кроме складывания словес. Если бы не гонорарная копейка, ваш покорный слуга дав-но забросил своё перо за окно и провёл остаток дней в дзен-буддистском перекапыва-нии огородных грядок на даче, открывая рот только для принятия пищи и виртуаль-ных поцелуев ручек у здешних дам. Лев Толстой сравнивал поэта с пахарем, идущим за плугом и на каждом третьем шагу делающим танцевальное па. Сегодня эту аналогию можно расширить на всех пишущих. Заявите-ка в современной компании, что вы пи-сатель, и вокруг вас образуется озадаченная пустота: "Смотри, мы думали, что он, как все.., нормальный.., а он, оказывается, пи-са-тель. Ну его!" - А Б. Акунин? А Виктор Пелевин, Виктор Ерофеев, Вячеслав Курицын, Влади-мир Сорокин? - возразят присутствующие. На это ответим, что оные Сорокины и про-чие пернатые Курицыны не писатели, а прохиндеи-пиарщики, вешающие лапшу ин-фантильным головастикам-переросткам из гуманитарных вузов. Автор себя к их числу не относит и хочет надеяться, что аудитория "Лебедя" тоже. С другой стороны, в каждом человеческом поколении рождается определённый процент особей, для которых сочинительство является одним из смыслов жизни. Это генетический закон, он неопровергаем. "Бей, но дай говорить" - вот его библейская ре-дакция. Переселите такого на необитаемый остров, заставьте стоять одной ногою на утёсе во мраке вечной ночи среди бущующих волн океана - он и там станет "говорить стихами". Вот менее апокалиптический прогноз израильского литератора Якова Шехтера: "Пишущие в Израиле на русском языке оказались в совершено удивительных, благодатных для литературы условиях. Все посторонние мотивы, могущие повлиять на творческий процесс, полностью устранены - писательство не приносит ни денег, ни славы, ни даже популярности. А это значит, что в литературном процессе участвуют лишь те, кому это действительно нужно, те кто не может без него жить. Искусство ради искусства в масштабе отдельно взятой страны." Не знаю, как кому, а вашему слуге этот диагноз показался скорее клиническим, нежели литературно-критическим. Допустим, среди упомянутых Яковом Шехтером литераторов возник бы новый Достоевский, Лев Толстой или, как минимум, Шолом-Алейхем. Добились бы они сегодня гонорарного признания? То-то и оно. В девятнадцатые века дело обстояло не совсем так и даже совсем не так. Дворян-ство требовало для себя доброкачественной художественно-литературной пищи и со-глашалось эту пищу щедро оплачивать. Чрезвычайно поучительны в этом смысле обидчивые ламментации Достоевского: "За что же я-то, с моими нуждами, беру только 100 руб. (за печатный лист - В.С.), а Тургенев, у которого 2000 душ, по 400?"(Д, 28[1], 325); "Лев Толстой продал свой роман в “Русский вестник", в 40 листов, и он пойдет с января, - по пяти сот рублей с листа, т. е. за 20 000. Мне 250 не могли сразу решиться дать, а Л. Толстому 500 заплатили с готовностью! ”(Д, 29[1], 370); Как тебе эти гонорарные "двадцать тысяч" серебрянных рублей, читатель? В том и дело, что для существования литературы нужны те, для кого "читать" - значит то же самое, что для упомянутых Яковом Шехтером - "писать". Причём первых долж-но быть в десятки тысяч раз больше, чем вторых. Если эта пропорция нарушена, писа-тельство превращается в тунеядство, а писатель в пустопляса, выделывающего танце-вальные "па" под горестные вздохи домочадцев и издевательские ухмылки прохожих, крутящих за его спиной пальцем у виска. Упомянутая пропорция существовала не только в дореволюционные, но и в со-ветские времена. Более того, в советскую эпоху она была максимальной. "Культурная революция", "самая читающая в мире нация " - никакой не агитпроп, а реальное дос-тижение большевистской власти. Писатели пользовались тогда общественным почё-том, уважением и ходили в Героях Социалистического Труда. "Инженеры человече-ских душ" - вот как они именовались. А сейчас? Сейчас на Парнасе российской словесности возобладали всевозможные Никифо-ры Ляписы, Хины Члек и прочие домотканные постмодернисты, которых Лев Аннин-ский сумел убить единственной фразой: постмодернизм - "Это когда супермены с трес-ком вонзают свои члены в задние проходы своих друзей и подруг, а до того всё это ню-хают". Заодно процитирую, пожалуй, самого себя: "Дело в том, что иногда духовная жизнь народа оскудевает настолько, что у одаренных Богом и природой одиночек по-просту не возникает желания предъявлять свой дар обществу. Ничто не свято: граж-данские добродетели объявлены предрассудками, политику вершат бездарные авантю-ристы, науки и искусства влачат жалкое существование, в храмах торгуют, всюду тор-жествует грубый материализм - в таких условиях уму и таланту делать нечего. Он ос-тается как бы "вещью в себе", окукливается и теряет стимул к творческому плодоно-шению. У народа, возжелавшего стать страной дураков, не может быть умного искус-ства. Тут-то и появляются со своими бубенцами и погремушками всевозможные "-исты". Утверждал и повторяю: литература умерла. А упомянутый генетический процент пишущих? Он остался. Автор имеет в виду не удачливых деловаров типа Б. Акунина, а тех, кто не может не писать, для кого это действительно род священного недуга. Едва ли не ежеднедельно автор получает книж-ные бандероли от них, приговорённых к столу и перу, с единственным призывом: "Ва-лерий Леонидович, ум-моляем, хоть обматюкайте, но выскажитесь!" Высказываюсь: - Жаль мне вас, ребята. И больше ничего не умею сказать, и никак утешить этих неофитов. Они появи-лись в эпоху, которой не нужны, которая не читает. Не только их, но вообще никого и ничего. Социалистический эксперимент закончился, завершён. Но его крах привёл со-всем не к тем результатам, которые ожидались. Ожидалось духовного Возрождения, расцветания ста цветов и вообще прилёта птицы Каган. Получилось же то, что полу-чилось: как только коммунистические лидеры перестали тянуть свои народы за воло-сы наверх, к свету и знаниям, те с облегчением рухнули назад, в возлюбленное телеви-зонное болото. А ставшая никому не нужной творческая интеллигенция принялась пе-реписываться кто куда - кто в управдомы, кто в Викторы Ерофеевы или в порнографы (что одно и то же), абсолютное же большинство оказалось в огородном положении ав-тора этих строк. Новорожденная писательская поросль скитается по миру в поисках освещённых читательских площадок, того не понимая, что их уже не существует. Сегодняшний Парнас - это пустырь, по уши заросший чертополохом, где бродят сколиозные постмо-дернисты и тощие сотрудники литературных журналов, тираж и количество которых неутомимо стремятся к нулю. Автор знает, что говорит, ибо и сам время от время по-является на этом пустыре в поисках гонорарного пропитания. Чёрт бы побрал все его литературоведческие знания, звания, диссетрации и монографии. Моя поэзия здесь больше не нужна, Да я и сам, пожалуй что, не нужен. И всё-таки, и тем не менее приветствую своих персонажей, этих последних из мо-гикан. В них светится такое доверие к миру слова, в своих дебютах и опытах они так чисты и целомудренны, что, честное слово, увлажняются глаза. В конце концов, читать и писать - самое безгрешное изо всех человеческих занятий. "Человек литературный" не участвует в жестоких ристалищах жизни. Письменный стол и перо - вот единствен-ное, что ему в этой жизни надо. Недавно автора пригласили в соредакторы бумажно-сетевого издательства "Южный город". Согласился, лишь бы поддержать литературные опыты Ольги Збар-ской, Александра Пилипенко, Григория Тисецкого, Эдуарда Снежина, Елены Чайки и прочих младых дебютантов этого издательства. Держитесь, дорогие мои, не отнимайте ладоней со лба. В надменной, пресыщенной аудитории "Лебедя" вы скорее всего не бу-дете прочтены и услышаны. Но такова сегодня цена литературной самоинициации. Хо-тите, подниму вам настроение? Вот выдержка из интервью Бахыта Кенжеева, одного из сиятельных литературных эмигрантов, блистательного мастера слова, автора пяти ро-манов и четырёх поэтических сборников: Вопрос: - Можно ли в Канаде русскому писателю жить на литературные зара-ботки? И тем не менее Кенжеев ежедневно устремляется к столу и пишет, пишет, пишет новые поэзы и романы. Даже если бы они были графоманством чистейшей воды, по-добная аскеза достойна противоречивого восхищения. Мы, кажется, начали за упокой, а кончаем во здравие. Пусть. Назовём это про-тиворечие диалектическим и призовём перечисленных здесь авторов не капитулиро-вать ни перед какими обстоятельствами. Запишите и повесьте над письменным сто-лом: "Это вся рота шагает не в ногу, один я в ногу". И стойте в своей убеждённости свято и до конца! 19.06.04 |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
