А гроза приближалась к ней всполохом. Как цыганки подол, в небесах Ярких всплесков цветастые ворохи, Словно мак в смоляных волосах. Замер мир в ожидании таинства. И умолкли в кустах соловьи. Ночь пред ней разлеглась бесприданницей В ожиданьи греховной любви. И в томлении влагой дурманною Каждый угол наполнен и щель. С речки скинула в травы туманами Стыд, луга расстелив, как в постель. И разгулом прорвалась стихийная Огнегривая к ней благодать. И рыдала под мокрыми ивами, Над поруганной девою мать. И угрозы бросал запоздалые Клокотаньем разгневанный гром. Ветер рвал, как рубаху в кровь алую, На груди белостволье потом. Ночь склонилась дождями брюхатая, Выжимая измятый подол. Только месяц смеялся над хатами, И молчал растревоженный дол. А гроза уходила расхлябанной Залихватской походкой зарниц, Как заезжий на выселки с ладами Заскучавший изнеженный принц. МиЛеди ПАРОДИЯ Грозный муж. Грозный муж приближался к ней сполохом. У цыганки подол в небесах. Ярких всплесков цветастые ворохи Шевелились в дрожащих руках. Замер мир в ожидании таинства. И умолкли в кустах соловьи. А она разлеглась бесприданницей В ожидании мужней любви. И в томлении влагой дурманною Каждый угол наполнен и щель. Юбки прочь! И такою желанною Без стыда уползла на постель. И разгулом прорвалась стихийная Огнегривая к ней благодать. И казалось: под мокрыми ивами Превращается девушка в мать. Ей угрозы бросал запоздалые От обиды разгневанный муж. Рвал рубаху ее, цветом алую, Невтерпеж, стало быть, ему уж. И склонилась, давненько брюхатая, Выжимая измятый подол. Только месяц смеялся над хатами, И молчал растревоженный дол. Уходил он походкой расхлябанной, Нет, не пала она сразу ниц! Вспоминала, как тешился с бабами Заскучавший изнеженный принц. |