НОЧНОЙ ГЕНИЙ

 

С Непоседой – так я назвал этого человека про себя – мы встречались в одном и том же кафе, более того, за одним и тем же столиком. Он, видимо, дожидался, когда его освободят, и прочно занимал один и тот же стул, беря ради порядка печеный пирожок с мясом и кофе. Я, как правило, садился напротив, не зная, что так тянет моего знакомого к этому месту. Разговаривая со мной, он часто заглядывал за мою спину, я всегда думал, что он кого-то ждет. Но так было всегда. Что же высматривает за моей спиной Торопыга?

Я познакомился с ним поближе, и понял, что по природе своей Гера К. – живчик, кузнечик, егоза, непоседа. Мозг моего знакомого круглые сутки кипел, шумя, должно быть, как чайник, и пыша не видимым другим паром. Он говорил мне, что за ночь просматривает не менее десятка самых разных снов. Кончается один, и тут же начинается другой, как на просмотре кинофильмов, а он то участвует в них, то сидит как зритель.

Гера был суетлив и в прежней жизни, меняя места работы, квартиры, жен, успел пожить в далеких уголках Союза, побывал даже близ алмазной трубки в городе Мирный в Якутии, куда его потянуло, как магнитом. Оттуда он приехал непривычно тихий, задумчивый, рассеянный; сидя с нами, журналистами, в «стекляшке», отрешенно барабанил пальцами по залитой вином столешнице и время от времени приговаривал: «Все туда... Все туда...- и уточнял: - На реку Вилюй... Вилюй...».

Здесь, где почти каждый иммигрант примеряет себя к бизнесу, мой Непоседа как обезумел. Он мотался, сбивая каблуки, по городу днем, раскалял уличные телефоны, долго не успокаивался по вечерам, опять-таки расплавляя телефон, не давал покоя ни одному из своих знакомых и даже знакомым знакомых, и совсем уж незнакомым людям.

Гера вывез Оттуда кое-какие деньги и тут же пустил их в ход. Купил для начала парикмахерское кресло в надежде выгодно его перепродать (ремеслом куафера он не владел). На кресле слегка прогорел и купил вэн – мало ли что можно на нем возить. Для начала он повозил стираное из китайской прачечной, но китаец через время взял на это место своего. Гера тогда подрядился развозить по магазинам рыбу с базы, но вэн провонял скоро так, что чуть не накрылся его следующий бизнес – развозить по заказам блядей. Те, нюхнув селедочного духа, от Гериной машины отказывались. Потом белье не отдушишь.

Купил с кем-то на пару видеосалон, но салон больших денег уж никак не сулил. «Русские магазины», знал он, требуют жуткой отдачи, 13-14-часового рабочего дня, короче, высунутого языка, и все равно они часто становятся банкротами.

Гера стал подумывать о карсервисе, но тот требовал серьезных вложений и долгого ожидания прибытка. В общем, не якутские камешки...

Все это было, в сущности, мышиной возней, это была суета сует. За суетой же у Геры стояло сильнейшее томление духа.

Дело в том, что беспрестанное здесь шуршание зеленых, чуть отдающих малахитом, банкнот, что передавались из рук в руки, их мелькание, похожее на мелькание крыльев дивной бабочки, будоражило Геру до того, что он с денег, чуть их увидав в чужих руках, глаз уже не сводил, не замечая ни лиц, ни одежд. При этом глядении он всегда что-то нашептывал, может быть, привораживая зеленые бумажки, и с трудом после поворачивался к собеседнику.

А по ночам моему Торопыге снились головокружительные коммерческие комбинации, где малая толика денег на глазах превращалась в миллионы... когда же он просыпался, не было ни миллионов, ни, что самое обидное, тех комбинаций.

Комбинации начисто стирались из памяти, оставляя только ощущение их гениальности, той, на которую он почему-то не был способен днем. И мой Торопыга все думал теперь, как бы найти способ записывать, фиксировать свои гениальные сны. Тогда он в одночасье станет миллионером, а там, не исключено, и миллиардером.

Но его мозг предательски работал только по ночам и почему-то не допускал его к своей «кухне».

Торопыга пытался застать мозг врасплох: внушал себе, что вскочит, как только тот закончит записывать на черной доске «формулу» верного успеха, и успеет схватить ее за хвост. Или как-то, тайком, тишком подглядит... Увы: чуть он просыпался, формула на глазах рассыпалась, а меловая пыль от нее медленно оседала на пол...

Он просыпался в минуте, в шаге от своего богатства – мокрый от бессильного пота, нищий безумец с мукой на лице, чувствуя еще в руках тяжесть денежных пачек, а сон убегал от него со всех ног и через мгновение скрывался за поворотом улицы. А вслед за этим исчезали из рук денежные пачки, оставляя на кончиках пальцев странный зуд.

Но, может, мозг обманывает его? Мистифицирует? Показывает блистательные фокусы и только?

Нет, нет, Герина оценочная способность, которая каким-то образом присутствовала при работе гения, «видела» уникальность замысла, сложный его сюжет и одновременно смелую драматургию. Но все это поспешно стиралось и исчезало, стоило ему, настоящему Гере, появиться на глаза Гере-гению.

Что на самом деле происходит?!!

Снам и таинственным свойствам человеческого мозга Непоседа посвящал целые горестные монологи, которые обрушивал на меня, по природе своей слушателя. Происходило это в том самом кафе, где Гера занимал тот самый стул, а я – стул напротив; он говорил, время от времени заглядывая за меня, словно кого-то поджидая. Монологи выказывали чисто человеческую растерянность перед загадками бытия.

-Зачем я ношу эту сволочь на своих плечах? – Он стучал костяшками пальцев по лысой блестящей макушке так, что раздавался даже некий гул, как если бы стучали по пустому кувшину. – Она ведь что-то инородное, чужое, неизученное, может, мне только одолженное! Уж я подозреваю иногда: кто-то подарил мне ее на день рождения, а до этого я был безголовый, как все, впрочем, в молодости. Подарил, а инструкцию я где-то на радостях потерял и теперь не знаю, на что башка моя, калган этот чертов – тут Гера запустил еще и матюка - способна, и на какую точку-кнопку нажать, чтобы она переключилась на меня, а не работала на чужого, может быть, дядю!

Он говорил о себе и о своей голове, как о разных особях, имеющих однако равные права на жизнепроявление.

-Понимаешь, - продолжал он горестный монолог, - живот мой, задница явно моя и ничья больше, ноги, руки, нос даже мой, тэ дэ... А эта, - он снова стучал по макушке , - что она себе думает?! Я ее кормлю, пою, оберегаю от ударов, спасаю от холода и жары, держу в холе, не гну без надобности, не спаиваю, как некоторые, даже трясти с некоторых пор побаиваюсь... Она, конечно, как-то там на это отвечает, работает на меня, но, скажу, – как раб на хозяина: в полсилы, а может, и в треть. И подозреваю: сберегает силы на другое. На побег, что ли? Химичит по ночам, химичит – надеется, наверно, другому хозяину угодить...

Непоседа снова заглядывал за мою спину.

-Почему бы ей, - он снова награждал макушку легким тумаком, - не сработать так же днем, когда я настороже, на стреме, как ночью?! Нет, днем она тише воды, ниже травы, притворяется только моей, как иная улыбчивая женушка... Если б ты знал, что она вытворяет ночью! Рокфеллер, Ротшильд, Брынцалов, Гейтс! Аж гудит! Шахматист Фишер с ней не сладит!

Чем дальше, тем больше Непоседа разделял себя (словно он мыслил позвночником) и свою голову.

-И вот что еще важно – куда все это добро, что она производит по ночам, потом девается? Пропадает? Исчезает бесследно? Тогда зачем производится прекрасная ночная работа? Для кого, для чего? Поверь, когда я наблюдаю ее ночью, мне кажется: это я так блистательно работаю, а оказывается – она! Та, инородная, чужая, одолженная. Где тогда я сам? Нет, ты скажи мне – где? В какой телесной точке нахожусь я сам, Гера К.,человек, мужчина 57 лет, и чем я в конечном счете думаю?

Нет, я знаю, иным людям их мозг, решающий задачи во сне, отдает в конце концов результаты. Те вовремя просыпаются и видят формулу воочию. Возьми того же Менделеева с его Периодической системой, другого (не помню имени), которому приснилась химическая формула в виде сцепившихся хвостами обезьян... Да мало ли таких? Но почему это не я? Чем я хуже? Я работаю не меньше и сосредоточен на идее так же по-сумасшедшему, как Эйнштейн. В чем дело?

Я вообще теперь уверен: в снах люди пооткрывали большинство необходимых человечеству законов! Но тут же, проснувшись, раззявив в зевке рот, забыли их. Только облачко меловой пыли оседало на пол... Ну, не говоря уже о том, что великая Мэрилин Монро залезала в постель какого-то спящего сластолюбца, а после оказывалась только исчезающим запахом духов...

С улицы послышалась музыка: саксофон, ударные и хриплый, под Армстронга, голос, поющий на английском. Потом, тоже хрипло, пошел русский текст:

Танцует Фортуна,

Кружит как юла,

И некогда ей осмотреться...

Мой Непоседа, услыхав имя Фортуна, вдруг закрыл глаза. Он, почудилось мне в замершем его лице, увидел танцующую Фортуну – высокую стройную женщину в длинном черном платье с блестками. Он успевал, наверно, заметить ее профиль с прямым носом греческой богини, белизну лица и речной блеск струящихся глаз. Фортуна то приближалась к нему, то удалялась. Торопыге виделось, что вот-вот она остановится, и длинное платье захлестнет ее стройные ноги. В это мгновение она взглянет на него, на моего Непоседу, обдаст его блеском глаз, и чудо не замедлит явиться...

-А ты ни к кому больше с этими вопросами не обращался? – нашел я единственный выход из положения.

Непоседа открыл глаза. Помолчал с минуту.

-А как же! – ответил наконец. - Конечно, обращался! Пошел к психиатру, все-все рассказал, как тебе сейчас, прошу: как-то бы помочь мне... Больше, мол, не могу. Или сблизьте меня с моей гениальной «кухней», или избавьте от наваждения. Я разрываюсь на части, я изнемог!

-И что он?

-Врач сказал так: гений – он всегда вроде в полусне. Потому и рассеянный, не от мира сего – то есть нашего мира он в упор не видит, он весь в своих сияющих бреднях, держит прямую связь с своей «кухней», как вы сказали. И вообще, говорит, гениями не становятся, гениями рождаются. Так что...

Торопыга снова скосился набок и заглянул за мою спину.

-И все?

-Нет, не все. Он сказал, что можно, конечно, углубить мой сон так, что я не буду больше свидетелем собственного гения... - Я замахал руками.

-Тогда, он говорит, можно сделать сон поверхностным – вы, чуть что, будете просыпаться... но я не уверен, что ваш гений, живущий, выразимся образно, в подкорке, займется решением задач, когда у него такой, снова выразимся образно, беспокойный «сосед»... Я бы вам посоветовал, сказал он напоследок, постараться избавиться от ваших душераздирающих ночей. Если не хотите окончательно раздвоиться - на вашу голову и на все, что останется вне ее - выпишу сейчас таблетки и вы будете целенький, ровненький, спокойненький...

Тут меня как осенило.

-Э-э, - сказал я, -нет, доктор, вот уж нет так нет! На это-то я не согласен! Избавиться от моих ночей?! Ведь однажды ночью я, может, стану Ротшильдом, Рокфеллером со всеми их делами, а что я днем? Гера К., безвестный мелкий бизнесмен, шавка, шинкарь, сявка, терпила, коммерсант-неудачник, владелец вонючего вэна!

Да и кто, в конечном счете, откроет мне, в какое время суток, днем или ночью, мы живем по-настоящему? Вот один мой знакомый по ночам летает – и ночь от ночи все легче, все выше! А днем он еле тащится по улице. Спросите его – хочет ли он избавиться от его ночных полетов? Да ни за что на свете! Так и я. Пусть я хоть ночью живу, как я хочу. Я еще там – вот увидите – заведу хорошие знакомства, я уже знаю, с кем. Чем плох, предположим, султан Брунея Хаджи Хассанал Болкиа? Или король Саудовской Аравии? (у него очень длинное имя, я его при общении с ним укорочу).

С некоторых, между прочим, пор я, ложась спать, говорю себе: вперед, старина, уж сейчас-то мы поживем! Уж сейчас-то мы свое возьмем!..

Торопыга снова обеспокоенно посмотрел за мою спину.

-Кого ты там все время высматриваешь? – не выдержал я. – Думаешь, твой Хаджи сюда зайдет?

-Объясняю. Когда я прихожу сюда, я, как ты уже заметил, всегда сижу на этом стуле. Отсюда виден плакат на стене напротив меня. На нем написано: «ЖИЗНЬ У». Дальше не видно из-за стойки и из-за голов покупателей. Их здесь, в этом кафе, всегда полно. Что такое «У»? Это начало многих русских слов. Я прихожу, сажусь, вижу урезанный текст и справедливо думаю: «ЖИЗНЬ УЖАСНА. Она ужасна, и никто меня в этом не разубедит. Как можно жить реальной жизнью после таких дивных сновидений, когда... ну, я об этом уже рассказывал.

Ужасна, ужасна! - думаю я, и плакат это подтверждает, хоть он и закрыт головами покупателей. Я сижу, размышляю, а время – оно идет, идет... Оно движется к вечеру, к ночи... И чем оно к ней ближе, тем мне становится спокойнее и лучше. И вот я выглядываю из-за чьей-то спины (сегодня из-за вашей) и вдруг вижу – там в самом-то деле написано: ЖИЗНЬ УДАЛАСЬ!

Какой-то остроумный парень придумал этот текст.

Да ведь это же про меня! Про меня, который нашел смысл жизни! Да, товарищи, граждане, господа, мистеры, сэры и сэрши, я нашел его в ночи, в сновидениях, когда человек тоже жив, причем, может быть, более жив, чем днем, ибо открываются его неисчерпаемые возможности, и всего остального он тоже может достичь за восемь ночных часов – хоть свободного, без крыльев, полета, хоть приема во дворце султана Брунея, где, как известно, золотые унитазы, хоть Мэрилин Монро, что уже раздевается, чтобы влезть в его постель...

А день с его суетой, дрязгами, неудачами, телевизионными новостями, с его толкотней, шумом, мусором, летающими над головами черными кульками – кому он нужен, этот день!

-Ты даешь, - сказал я, не зная, какими еще словами можно откликнуться на все услышанное. – Ну ты даешь!

-Я не даю, - поправил меня Гера К., которого я по ошибке считал торопыгой, - я с некоторых пор БЕРУ. Потому что ужасна жизнь или удачлива, зависит от того, с какой точки на нее глянешь.

Он встал.

-Куда ты?

-Домой, дружище. Надеюсь нынче, часа этак через три, кое-кого там увидеть.