Стояла глухая осень 1993 года. Меня, как и других придурков со средним, неполным средним и не совсем высшим образованием, заграбастали в армию. Откровенно говоря, я не старался косить от службы и только из-за того, что не мог представить себе этого. Я был в плену глупых иллюзий. Но как бы то ни было, мне пришла повестка, и 29 ноября, рано утром меня отвезли в Коломенский военкомат. И только очутившись за воротами этого прекрасного и, несомненно, полезного учреждения Министерства обороны, я понял, в какую жoпу попал.

На меня сразу напала тоска вперемешку с отчаянием. Таких, как я, оказалось ещё шесть человек. Нам без лишней суеты всyчили военные билеты и, посадив в автобус, отправили в армию.

Мы ехали по направлению к Москве, и я с грустью смотрел в грязное окно автобуса. Стараясь не поддаваться панике, я перебирал в голове всё, что со мной когда-то случалось. Но ничего у меня не выходило: мои мысли вновь и вновь возвращались в этот грязный и холодный автобус, а вместе с ним и к беспросветному армейскому завтра. От мрачных мыслей меня отвлёк какой-то парень, по-видимому, говоривший уже давно. Это был один из нас, такой же призывник. Все ехали молча, а он говорил, то ли с нами, то ли сам с собой:

- Какая на huй армия? Какую страну защищать? От кого? Эта страна меня кинула, а я должен её защищать? Военные все дoлboёbы! Гонят нас her знает куда! И зачем?

Мы все дружно молчали, соглашаясь с этим парнем. Но паническое настроение передалось и нам. Так мы очутились в г. Железнодорожном, где был сборный пункт. Нас завели в многоэтажное здание и поместили в помещении, очень напоминающем аудиторию института, но вместо столов, стульев и кафедры по стенам стояли нары, и мы расположились на деревянных настила.

Тут я скорешился с одним своим коллегой по несчастью. Это был высокий и толстый молодой человек по имени Андрюха Агапов. Он был очень простой парень и работал, по-моему, слесарем.

К вечеру в эту аудиторию, на двери которой висела табличка «6 рота», набилось человек под полтораста. Мы играли в карты, жрали, пили и веселились. На следующий день прошли очередную медицинскую комиссию, а когда стемнело, шум и гам нашей 6 роты прервал нервный крик:

- Кто тут на Северный флот зaлyпaется?

Все позатихали и повернулись в сторону выкрика. Перед нами стоял военный моряк в звании каплея и рожей прогрессирующего алкоголика. С ним были трое старшин срочной службы с детскими личиками. Каплей стал говорить:

- Вы направляетесь на Северный флот!

Все недовольно замычали. Каплей принялся уговаривать:

- Северный флот – это вам не Чёрное море, где яйца греют, и не Балтика – лужа. Северный флот – это Северный флот. Там служат настоящие мужчины.

Про себя я подумал о двух вещах:

1. Почему он не упомянул о ТОФе?

2. Что плохого в нагревании яиц на Чёрном море?

Между тем каплей всё больше распалялся, а наша 6 рота всё чаще подавала возгласы:

- Да я вообще не хочу на море! – крикнул какой-то русый плешак в телогрейке, за что был нами же нецензурно унижен.

Послышались конструктивные вопросы: как кормят, как одевают, дают ли вино на подводных лодках, сколько служить.

Каплей прошёлся между нарами и сказал:

- Служба на СФ оhuитeльная, а о деталях вам расскажут ребята, - и показал на трёх старшин с детскими личиками. Последние оказались мажорными колхозниками (как я определил минут через 10-15) и, очутившись в центре внимания моих подельников по призыву, начали расписывать клёвую службу на Северном флоте. Из их рассказов я помню, что под беской можно носить хоть гриву волос, а что за беской – надо стричь. Короче говоря, ничего путного те hueплёты мне, во всяком случае, не сообщили…

Через сутки нашу 6 роту, состоящую из 157 разнокалиберных дoлboёbов, одетых, как ополченцы, посадили на электричку и отправили в Москву.

Спускаясь по эскалатору, я с грустью смотрел на мелькающие лица пассажиров московского метрополитена и посчитал тогда, что мои дни предрешены. Проехав по ebanому метру до Ленинградского вокзала, где концессионеры прoebали стул с сокровищами мадам Петуховой, каплей нас оставил на попечении трёх старшин с детскими личиками. В этот момент к нашей колонне подошёл пьяный мордоhuй в ментовской форме и спросил:

- Кто спас Россию в октябре?

Буквально всем моим соратникам по призыву этот вопрос показался не только некорректным, но и вызывающим, и поэтому мордоhuй, оказавшийся воином прославленной дивизии им. Дзержинского, выхватил неhuёвых пи3дюлей. А наши попечители – старшины в это время трусливо жались, вызвав во мне неоднозначные подозрения к Северному флоту. Ещё бы, вчера они были среди нас, пи3дец, Ван Дамы, а сегодня оказались натуральными чумасосами, испугавшись перепитого дoлboёbа-мента.

Но полностью им упасть в наших глазах не позволил словно из-под земли появившийся, уже пьяный каплей, который загнал нас в плацкарт «Москва-Мурманск». Началась долгая дорога в армию.

 

В мае 1992 года у меня появился классный щенок. Я его назвал Бим. Пёс рос умным и хитрым. Так совпало, что буквально через год после появления Бима я и мои ближайшие друзья Пух, Бонс и Слёт организовали бит-группу «Поющие Ebaльники». После недолгих передряг Бонс был выведен из состава команды и записан ассистентом и фанатом группы, а на лид-гитару взят наш одноклассник Дима Ботинок. Последний, попиликав у нас на альбоме «Пылесос», больше нигде практически не засветился, чем и не заслужил звание «Ebaльника». Мы же, отыграв один концерт в присутствии трёх людей, стайки детей, животных и Бима, записав несколько альбомов, неблагополучно разбежались: я – в армию, Пух – в тюрьму (условно), а Слёт – в медицинский институт на мамины деньги…

 

В ночь на 3 декабря мне приснились горы. Открыв глаза, я первый раз увидел сопки. Всё было бы пи3дато, если бы не то обстоятельство, что я всё-таки пи3довал в армию. А так, в принципе, всё походило на «Клуб путешественников» Ю. Сенкевича. Тут ещё ebaный каплей подсел к нашему столу. Ему, естественно, был налит стакан, и он его, естественно, выпил, по-моему, даже не закусив. К нему, естественно, посыпались просьбы помочь определить всех в одну часть, которые он, естественно, клятвенно обещал выполнить.

Серая тоска, безысходность и уныние сопровождали меня в те часы. Смотря на проплывающие мимо сопки и снежную тундру, я находился, наверное, на небесах, ибо даже в самых страшных снах не мог представить себе этой картины. Нечего и говорить о том, что я пребывал в глубочайшем унынии.

А между тем поезд «Москва-Мурманск» отвозил меня всё дальше и дальше от моего дома, родителей, друзей и «Поющих Eбaльников». А я, как последний кретин, находился ещё во власти иллюзий…

 

Славный город-герой, бlя, Мурманск встретил нас диким холодом и вывеской на жд вокзале «МУ_МАНСК». Наше призывное стадо отвели к автобусам и, забив их нами, повезли на главную базу СФ г. Мурманск.

Моё первое впечатление от Кольского полуострова – это километры колючей проволоки…

День приезда не кончился даже ночью. Нас привезли в так называемый первичник: страшные бараки и ангары под большой сопкой. Нас разбили на группы по 30-40 человек и глубокой ночью повели через дорогу. Это был «Флотский экипаж» (до сих пор не понимаю: что это за huйня). Там мы прошли ещё одну медицинскую комиссию, и по её результатам отправились на ПТК (профессионально-техническая комиссия). Уставшие и zaёbaные мы стояли на ПТК, как на приговоре. Завистливым взглядом мы лицезрели так называемый 101 взвод – пацанов с плоскостопием, пластинами в башке и просто eбanутых, отбраковынных на местной медицинской комиссии. Они ждали набора, чтобы уехать домой…

Ко мне, как к рабу на невольничьем рынке, подошёл усатый кап 3. Посмотрев мою книжку, которую мне дали на медицинской комиссии, он на обложке твёрдым карандашом написал «БДК Адмирал Харламов» и посмотрел мне в глаза. Ещё пребывая в глупейших гражданских иллюзиях, я, не подумавши о последствиях, спросил его саркастическим тоном:

- А чё такое БДК Адмирал Харламов?

- Большой десантный корабль, - ответил усатый.

- А маленькие есть? – продолжал хамить я.

- Узнаешь…- недвусмысленно ответил морской волк и перешёл в следующему в очереди рабу.

А пиdoра-каплея, который приволок нас сюда из Москвы, я больше и не видел, как и его пи3дёнышей-старшин.

 

Бим был милым псом. Когда я в 92 уехал в Коломну поступать в пединститут, он очень скучал по мне. Но на его счастье, я не поступил в этот славный ВУЗ, где некогда не доучился великий В. Ерофеев.

Зато в Коломне я познакомился с хиппи – любителями оhuительного русского романса и группой «Пеpдуны».

Предводитель «Пеpдунов» (коллектива, состоящего из 10-15 человек, далёких от музыки) Рома Чмыpь оказался страшным бродягой. «Пеpдуны» собирались в пустующей квартире и репетировали песни. Из музыкальных инструментов у них были акустическая гитара, сломанный бас, дудки. Ритм-секцию представляли табуретка и велосипедный звонок.

Рома Чмыpь был напрочь обезбашенной личностью. В пользу этого говорит тот факт, что 4 или 3 «Пеpдунов» во главе с Ромой ездили в колхозный клуб давать концерт, причём со своими инстpументами, перечисленными выше. Подготовка к концерту прошла по всем законам шоу-бизнеса: договорённость с зав. клубом и расклейка афиши. Нет смысла говорить о плачевном результате подобных шоу: «Пеpдуны» были зверски избиты местной колхозной гопотой и спались от неминуемой смерти только лишь бегством.

 

Меня определили в береговую караульную часть со сроком службы 1,5 года. От радости я приподнялся духом.

Нас повели в баню. Это была не баня, а помывка скота. Выдали форму, которая была очень похожа на школьный костюм. Неумело забинтовав портянками ноги, я сунул их в сапоги, надел шинель, чёрную шапку и в таком виде стал похож на дезертира. Как ни странно, но мысль о только 18 месяцах в армии ободрила меня…

В роте обеспечения экипажа я познакомился с флотской ветошью, обрезом и промывкой ЦП. А также первый раз увидел проявление неуставных отношений, называемых во флоте «годковщиной».

Дисциплина начала зaёbывать. Бесчисленные построения и стадные походы на камбуз, обращение к офицерам, как к богам и тёмное небо заполярья вызывали во мне чувство загнанного зверя, попавшего в ловушку и ждущего охотников.

На КМБ, который до присяги мы проходили в экипаже, стало тяжело, но мы ещё не знали, как тяжело будет нам немногим позже. Наш сержант Серёга Тюленев выглядел приличным человеком. Во всяком случае он не был злобным. И, наверное, поэтому его поставили к нам сержантом. В немногочисленных рассказах о части, где нам доведётся служить, он сообщал, что там всё хорошо, и нам, мол, очень повезло.

Во время приёмов пищи на камбузе довелось увидеть много дикого. В экипаж народ всё пребывал, поэтому жрали по очереди. Вот пригнали башкирский эшелон. На камбузе башкиры выглядели настоящей ордой: чёрные, оручие и полудикие варвары. Они кидали пайки масла в чай и с удовольствием пили.

У нас за столом так же очутился вандал. Это был наш сослуживец Кайбанов. Он, не стесняясь, брал в одну руку сразу 7 кусков хлеба и жрал, как поросёнок.

Как-то послали в наряд по камбузу. Мы чистили картошку, а двое наших – Голубь и Олег Косинов – таскали носилки с отходами. Их за это звали почему-то луноходами.

18 декабря принимали присягу. Было немного смешно. Выходя перед строем, с переданным из рук в руки автоматом, читали по бумаге текст присяги. Многие читали по слогам, поэтому даже офицеры не могли сдержать ухмылки.

А через 2 дня нас погрузили в машины и отправили в часть.

 

Как-то перед экзаменами я пришёл на консультацию и случайно познакомился с хиппи. Так они мне представились, хотя из хиппейных атрибутов на некоторых были незаметные фенечки и не более того. Видно, я им понравился, и они пригласили меня к себе. Их приглашение было принято.

По дороге я напевал «All my loving», чем вызвал среди них животное восхищение.

Придя на штаб-квартиру (родители уехали в загранкомандировку), хиппи поставили мне на пластинке «Led Zeppelin» и принялись безторчково кайфовать.

Мои рассуждения, что «Роллинги» и «Битлы» - это хорошо, а «Пинк Флойд» - гoвно, они слушали с уважением, хотя пытались мне робко возражать. Но после того, когда узнали о том, что у меня своя группа, для них я стал героем. В последующем я заявил им, что всё по сравнению с «Doors» - просто попса, а Джим Моррисон – это, ну просто пи3дец, как хорошо. Возражений я не помню.

Надо сказать, что жил я у тётки, километрах в 5 от города, и предпочитал в Коломну ходить через Высельский разводной мост. Последний был перекинут через Москву-реку, поэтому ходить там было очень и очень романтично.

Путь лежал также через заброшенный ансамбль Голутвинского монастыря, и поход через него казался дорогой в межвременном портале. Границы времени стирались, и везде чудилась жизнь прошлого века. Вот архаическая старушка сидит у завалинки дома, греясь в лучах летнего солнца, и с интересом зырит на улочку, а вот в красно-жёлтой летней жаре валяется пьяный рабочий, уткнувшись в песчаную землю Подмосковья, ленивый кот сидит на плетне рядом с висящей вверх дном крынкой, впереди виден кусочеку тракта, по которому мчатся гужевые повозки, а на колокольне монастыря дремучий звонарь, помолившись, раскачивает колокола. Вот загудел паровоз, задышавший чёрными клубами угольного дыма. Паровоз – дитя города Коломны Московской губернии, её паровозостроительного завода, и кажется, что он с радостью бежит в свой родимый дом. В волнах Оки, сверкающих бликами солнца я вижу тоску, скребущую душу, и как бы я не хотел, не могу ничего с этим поделать…

 

Однажды я чистил в хлеве у быков и, поскользнувшись, упал в жидкое бычье дерьмо. Надо заметить, что фекалии крупного рогатого скота очень въедливо-вонючие. Я убежал на озеро и окунулся. Переодевшись, я побежал в институт на консультацию.

Придя весь в поту в аудиторию, где слушали что-то о рейгономике, я заметил на себе довольно странные взгляды и больше того: люди стали от меня просто шарахаться. Не придав особого значения этому факту, я вслушивался в слова лектора. В какой-то момент я понял почему от меня отстраняются люди, ощутив своим обонянием вонь, исходящую от меня. Мне первоначально стало стыдно, а затем даже смешно. «Пусть нюхают, козлы»,- подумал я и с надменным ebaлом обвёл взглядом стадо щерившихся абитуриентов…

 

Жуть, прожектора и колючая проволока – первые впечатления от части, куда нас привезли, и где мы должны были отслужить 18 месяцев…

 

fin