Поскольку Дмитрий Родионов поместил свою классификацию до меня, то я, как слабая женщина, вполне могу на нее опереться в столь сложном деле, как написание обзора.

Опереться и оттолкнуться. Потому что любая классификация – ложь. А в поэзии – тем более.

Что такое Стихо-песни? Это стихи, которые намурлыкиваются под перебор гитарных струн? Или те, на которые можно написать песню? Или те, на которые песни уже написаны?

Тогда «Музыка VII века» Ксении Полтевой должна присутствовать именно здесь. Это реально существующая песня. А стихи Даши Баталиной на мой взгляд для песни слишком глубоки и эмоциональны. Их бы в лирику…

Но не будем спорить с выбором автора. Давайте поспорим с его оценками. Кто главный судья на непрекращающемся поэтическом турнире? Правильно, граждане, Время!

Какие же из перечисленных направлений стихосложения выжили в его потоке?

Песни? Конечно! Весь Бернс – это песни. Кольцов – песни. Некрасов – песни. Есенин – не весь, но тоже песни. Рубцов – сюда же. Следовательно, вполне поэтический жанр и действительно, жаль, что жюри песнями пренебрегает.

Хотя, если учесть песню Ксении Полтевой – все же не обошлось без них и в шорт-листе.

О «Музыке VII века» я уже написала рецензию. Не хочу повторяться, добавлю только, что все достоинства, присущие песням, в этом стихе наличествуют, а недостатки практически отсутствуют. Автору удалось соединить песенность и высокую художественность текста.

 

Стихи-картины? И я тут же вспоминаю хрестоматийное: «Любите живопись, поэты» Николая Заболоцкого. Вот ведь – время сохранило! Несмотря на кажущуюся вторичность. Наоборот – стихотворение властно возвращает к портрету, становясь ярче и сильнее красок живописного воплощения…

«Со дна души моей мерцают

Ее прекрасные глаза»

Значит, если осуществляется взаимопроникновение двух искусств не просто механически - увидел, восхитился, описал –но создавая новое прочтение привычных красок – то стихи имеют право на высокое имя Поэзия.

Но в этом свете яркое стихотворение Надежды Колноузенко по картине Александра Шилова «Зацвел багульник» все же вторично. Это раскрытие образа женщины на картине, раскрытие того, что автор стихотворения увидел в действительно сильном и талантливом полотне.

 

…Ждали , как манну, весеннего клевера...

Вот и багульник – весною повеяло...

Срок мой пожизненный кончен, наверное...

 

Руки натружены, сердце застужено

Вечною болью невинно осУжденных...

Выцвела глаз моих прежняя просинь...

Мне бы туда, где тебе двадцать восемь...

 

И все же вчитайтесь – это описание. Не произошло чуда - слияния двух душ, потому что такое чудо растет только на поле по имени Сопричастность. В двух последних строчках поэтесса попыталась заговорить от имени своей героини – но это общие слова. Не те, единственные, выстраданные, какие шепчут увядшие губы той, не увядшей, упрямо-живой любви. И я не уверена, что сердце застужено –погасшим людям не надо собирать ветки багульника, не надо держать их в воде на подоконнике и вглядываться в их неяркую красоту. Не зря художник спрятал глаза своей героини в милосердном сумраке – и мы можем только гадать по горькой складке, что таится в них – Слезы? Надежда? Память?

 

А вот пейзажной лирике в стихах по картинам явно не место.. По себе знаю – любое пейзажное стихотворение – стихотворение на сто процентов лирическое. Только лирический герой в нем – лес и небо, городские улицы и море. И нечего обманываться сиянием небес и пушистыми ветвями - все равно это портрет души автора в какое-то из ярчайших мгновений.

Давайте вспомним хрестоматийные слова Константина Треплева из чеховской «Чайки» -«У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса - вот и лунная ночь готова, а у меня и трепещущий свет луны, и тихое мерцание звезд, и далекие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе»».

Авторы пейзажной лирики, отобранной в шорт-лист очень уверенно владеют приемом писателя Тригорина. Они выбирают наиболее яркие, выразительные черты из описываемой картины. И пейзаж становится не картиной, а сценой, интермедией, драмой и трагедией в полном смысле этого слова..

Ну, какие, скажите, излишние краски и детали в драматическом стихотворении Александра Брятова «Между средой и четвергом»?

Между средой и четвергом

в остервененье трезвом

жестянщик-ветер за окном

сортировал железо.

 

Он долго встряхивал листы

пред тем, как шваркнуть оземь,

как будто залпом холостым

шугал из сада осень,

 

а после жути нагонял

на сонное жилище,

рихтуя мятый матерьял

пудовым кулачищем.

 

И, припадая на крыло

как раненая птаха,

всю ночь ломилось в дом стекло,

заиндевев от страха.

Образ ветра-жестянщика, шугающего из сада осень, нов, интересен и многопланов. И пусть «Эго» здесь не выпячено во всей его иронии, страсти, резонерстве, но никуда оно не делось. И это сам автор, преодолевая осеннюю тоску, работает у ветра в подмастерьях. Это он весело шарахается от листов, которые ветер собирается «шваркнуть оземь». И он же оглядывается на сонный дом, восхищаясь разгромом и ужасаясь пудовым кулачищам разбойника-ветра. А последняя чуть насмешливая, но неожиданно трогательная строфа добавляет в мажорный строй стиха неожиданную оторопь, делая стихотворение не просто развернутой метафорой буйствующей осени, но и событием – со-Бытием различных сил и сторон мироздания. А уж аллитерации здесь – точнее не бывает: дребезжание звуков «в остервененье трезвом», «сортировал железо», удары в «рихтуя мятый матерьял» и неожиданная паника «в» и «л» в «ломилось в дом стекло, заиндевев от страха».

В стихотворении Лады Миллер «День выдался» тоже нет никакой статичности, свойственной запечатленному пейзажу. В нем все переливается, движется, краски существуют, но особые – краски состояния души, радостные, теплые и прозрачные, как стеклышки калейдоскопа.

 

День выдался солнечным, радостным, хрупким.

А ты говорила, что осень настала.

Деревья латали цветастые юбки

( Оранжевый в моде. И трепетно-алый)

 

Скатились на берег озябшие утки,

И пруд задрожал и разбрызгал осколки.

Цвели георгины, афишные будки,

Смолистые шишки на плюшевой елке.

 

А воздух казался хрустящим и сладким,

Ты пела, смеялась и кутала плечи

И только глаза карусельной лошадки

Смотрели на осень с тоской человечьей...

 

И тем не менее архитектоника стиха, как ни странно, напоминает построение стихотворения предыдущим автором. Там и там есть основная тема, а в концовке неожиданно проявляется новый поворот сюжета. Причем очень сильный поворот: от мажора к человечьему испугу и человечьей тоске.

И при чем здесь пейзаж, скажите мне?

 

И еще одно осеннее стихотворение, по внешнему признаку отнесенное Д. Родионовым к «пейзажным»: «Ребенок в парке» Андрея Баранова:

 

Дитя за мыльным пузырем

бежит по парку.

Осенний день горит огнем

светло и ярко.

 

А в пузыре, как в янтаре

за тонкой пленкой,

мир, отраженный в хрустале -

в глазах ребенка.

 

Там кленов охра, вязов жесть,

собаки, люди.

Там все, что было, все, что есть,

и все, что будет.

 

Пейзаж здесь существует в двойном или тройном отражении, преобразуясь из осеннего многоцветья в картину будущей жизни, неожиданно и волшебно возникающую на переливающейся пленке мыльного пузыря. Очень интересный ход, придающий стихотворению неожиданную философскую глубину. Казалось бы все просто, да? А если задуматься, может быть душа каждого из нас и есть ребенок, бегущий за мыльным пузырем своей жизни. Единственный недостаток, на мой взгляд, излишняя затянутость, обилие перечислений

 

Там все надежды и мечты,

как бы в реторте:

служенье богу красоты,

победы в спорте,

 

там глубина любимых глаз,

восторг признанья,

свиданий сон и горечь раз-

очарованья...

 

Можно было бы вот эти два четверостишия убрать без всякого ущерба для стиха, оставив последнюю строфу великолепную в своей естественности:

 

И все взрывается шутя

без слез, без муки.

И удивленное дитя

разводит руки.

 

А вот, на мой взгляд, самое глубокое из «пейзажных» стихов шорт-листа - стихотворение Михаила Сопина «Летит и не падает снег».

 

По улицам

Свет близорукий.

Случайные призраки встреч.

И странные синие звуки,

Живую обретшие речь.

Смещаются люди и тучи.

И ветер -

Как мокрая плеть.

И все-таки,

Как разнозвучно

Звенят тополя в гололедь!

Качаются бледные тропы -

Вечерние светят огни.

О чем ты,

Души моей тополь,

В раскатную наледь звенишь

То весело, то обреченно?

И медленно -

Будто во сне -

Бесплотный

От сумерек черных

Летит и не падает снег.

 

Предыдущим рецензентом оно осторожно вынесено в обзоре в стихи вне рамок. А чем не пейзаж? Городской пейзаж, в котором так остро, так точно ощущается все то, что я говорила о пейзажной лирике – поэзия души, с лирическим героем, вытащенным из привычного «я» - в пустоту и неуют сопредельного пространства.

Это наивысшая ипостась лирики, когда не поймешь, где автор, где мир. Где все обнажено и переплетено. Где тополь души похож на колокол храма. А летящий и не падающий снег – на мир, в котором сохранено и живет рядом, в параллельных пространствах, прошлое и настоящее, «вчера» и «завтра»… «я» и «вселенная»…