***

 

Верочка проснулась, долго лежала, жмурясь от яркого солнца, пробивавшегося через тюлевые шторы, и сладко потянулась. Тело отозвалось болью где-то в пояснице, и тут же вспомнилось, что вчера она играла с соседским мальчиком Егоркой, они строили плотину, носили воду из ручья, выливая её в огороженное камушками пространство.

- Вода была холодная, наверное, я застудилась, - подумала Верочка. Мама всегда её кутает, и запрещает ходить босиком.

Она открыла глаза и осмотрелась. Каждое утро, разглядывая свою комнату, Верочка не узнавала ее. В комнате было много знакомых вещей, но сама комната казалась ей чужой. Чужие стены, побеленные зеленоватой известью, чужой потолок с морщинистыми трещинками. Просыпаясь, она мысленно прослеживала путь от угла, где стояла кровать, к оранжевому абажуру. Тени от абажура, слегка размытые, всегда рождали неожиданные и загадочные образы.

 

Верочка встала, надела шлепанцы и прошла к столу. На столе стояла чашка с молоком и бублики. " Мама оставила," - подумалось вдруг, но есть не хотелось. Прошла к окну, и сквозь тюлевую штору, увидела в детской песочнице Егорку.

Вчера они поссорились. Она вынула из плотины белый камушек, камушек был гладким и прохладным, даже морем пах, но вода вытекла из искусственного озера, и Верочка услышала обиженный рев Егорки.

- Все испортила, дура! Не хочу с тобой играть, уходи!

И она ушла, унося с собой камушек, обкатанный морской волной. Теперь он лежал у неё на столе, она уже было собралась поиграть с камушком, который пах морем, но медсестра Валя постучалась в дверь, и принесла какие-то таблетки, проследила, чтобы Верочка выпила лекарство, и ушла. Как появилась в доме медсестра, Верочка не помнила, но знала, что зовут ее Валя, и что у нее мягкие, добрые руки и тихий голос.

Ей захотелось на улицу, надо было обязательно помириться с Егоркой, ведь во дворе не с кем было играть. Только старички и старушки. Они пробовали заговаривать с Верочкой, когда она играла в песочнице, но Верочка не понимала их вопросов, и просто молчала и слушала, пропуская тонкой струйкой песок сквозь пальцы. Пальцы у неё были тонкими, и слегка дрожали. Она не узнавала своих рук, брезгливо стряхивая песок с подола длинного, темного платья в мелкий белый горошек. Платья этого Верочка тоже не помнила. Мама всегда одевает её во все светлое.

"Конечно," - решила она, - "мамы нет, иначе она бы не разрешила надеть это некрасивое платье". Но, куда пропала мама, Верочка не помнила, когда-то давно смирившись с мыслью, что мамы нет.

Она вышла во двор, подошла к Егорке, но тот, увидев ее, насупился, и убежал. Не зная, чем себя занять, пошла узкой тропинкой к реке, потом побежала, и бежала, пока не увидела сквозь густую листву солнечные зайчики на воде. Остановилась, с трудом перевела дыхание. Ноги чуть-чуть дрожали. Никогда раньше она не замечала усталости, а сейчас даже задохнулась.

"Наверное, я болею," - подумала, и, подобрав подол длинного платья, осторожно спустилась к кромке воды.

Река всегда принимала ее по-разному: то солнечными зайчиками, которые слепили праздничными бликами, то серым одеялом, без движения лежащим от берега до берега. Эта неподвижность реки злила Верочку, и она бросала в воду камни, а потом следила, пока не устали глаза, как по глади безмолвной реки бежали круги. А однажды увидела, как плыла, пересекая реку от берега к берегу, ондатра, оставляя за собой длинный расходящийся след. Она долго провожала ее взглядом, в надежде увидеть, как маленький зверек выберется на берег, но быстро темнело, и скоро остался только след на воде, а противоположный берег и вовсе пропал из виду. Как ни напрягала глаза, ничего увидеть не смогла. Потом Верочка рассказала эту историю Егорке, и они вместе придумывали счастливую сказку, как мама-ондатра возвращалась домой. Тогда то и решили они построить плотину.

-Помирюсь с Егоркой! – сказала себе твердо и, подобрав подол платья, пошла к беседке, откуда любила смотреть вдаль, туда, где угадывались очертания пристани, и крошечные домики на берегу, где река, как зеркало, отражало настроение глубокого неба.

 

***

 

Темноволосая женщина с серой дорожной сумкой вышла из машины и прошла в приемный покой. Она была невысокой, темные волосы тяжелой волной падали на узкие плечи, глаза скрывали солнцезащитные очки в легкой белой оправе. Одета она была со вкусом и неброско: белая косынка вокруг шеи, легкая блузка, ремешок из мягкой белой кожи подчеркивал тонкую талию, брюки из тонкого серого шелка, буквально струились вдоль стройных ног, обутых в легкие белые туфельки. Когда женщина неторопливо поправляла волосы, на тонких запястьях позвякивали браслеты. Что-то в её нарочитой небрежности говорило, что женщина эта богата и приехала она издалека.

Медсестра Валя, выбежав на крыльцо, приветливо кивнув, провела её в кабинет главного врача.

В кабинете было сумрачно и тихо, уличный свет с трудом пробивался сквозь задвинутые жалюзи и, расчерчивал кабинет светлыми полосами. Напротив окна, в глубоком кресле, сидел немолодой мужчина, высокий, с чуть сутулой спиной и бородкой клинышком. Быстро поднявшись навстречу гостье, протянул ей руку и усадил в мягкое кресло.

- Нина Петровна, голубушка, здравствуйте! Как доехали? Чаю с дороги или может покрепче? Ну, совсем чуть-чуть? – улыбнулся он, куртуазно поправляя галстук.

- Здравствуйте, Борис Михайлович! Нет-нет, спасибо. Лучше после, вечером. Как она, доктор, есть улучшения?

-Что назвать улучшением в ее случае, - вздохнул доктор, и продолжил , - ведь она живет в своем мире. А, впрочем, радует, что хорошо и покойно спит, гуляет у реки. Нет-нет, не беспокойтесь, под присмотром. Вчера попросила рассказать о Вас, сказала, что где-то видела Ваше лицо.

- Боже мой, – всхлипнула женщина, закрывая лицо руками. – Она где-то видела мое лицо…

- Не плачьте, дорогая Нина Петровна, - сказал доктор осторожно погладив дрожащие плечи женщины, - мне больно смотреть, как Вы мучаетесь. Поверьте мне, старому опытному спецу, все не так плохо! У нашей Верочки хрупкая психика, но крепкое здоровье и большое желание жить и радоваться жизни так, как умеют радоваться дети!

Нина Петровна успокоилась, на миг прижавшись мокрой щекой к нежной руке доктора. Достав из сумочки тонкий платок и зеркальце, она уверенно вытерла слезы, вздохнула глубоко и, уже почти улыбаясь, спросила,

- Борис Михайлович, я могу ее увидеть сейчас?

- Ну конечно, - ответил доктор, пряча чуть дрогнувшие руки в карманы халата, - Да вы пройдите к реке, она сейчас в беседке на берегу, поговорите с ней. Эти разговоры оказывают на нее хорошее действие. Только спокойно, дорогая Нина Петровна, без надрыва и слез. Берегите ее, берегите себя, наше сознание – вещь хрупкая, ранимая, - сказал доктор, провожая ее к двери.

-Кстати, фотографии Вы привезли? Оставьте их у меня, я найду подходящий момент посмотреть их вместе с ней.

Нина Петровна ушла, унося с собой легкий запах духов и ощущение тревожности и печали. Доктор остался один, с небольшой картонной коробкой, перевязанной старой бархатной ленточкой. Он развязал узелок, и высыпал на стол ворох чуть пожелтевших фотографий: хрупкая женщина в белой балетной пачке, она же, но с двумя маленькими детьми в обнимку – мальчик и девочка, девочка чуть постарше, она же в костюме Жизель на фоне театрального занавеса, а вот и совсем маленькая девчушка , в белом воздушном платье на берегу моря. Большие улыбающиеся глаза ее, смотрят прямо в камеру.

- Верочка...

 

 

***

 

Простившись с доктором, Нина Петровна спустилась знакомой тропинкой к реке, и вошла в беседку, почти утонувшую в зелени.

Верочка улыбнулась, увидев её. Эта встреча была ей приятна, она почувствовала, что давно ждала эту женщину. Она не знала ее, но глаза, голос, что-то неуловимое, говорило о том, что они были когда-то близки и хорошо знали друг друга.

- А я вас знаю, - сказала тихо, и хитро посмотрела в глаза гостьи.

Женщина вздрогнула.

- Кто же я? – спросила она.

Верочка смутилась. На этот вопрос у нее не было ответа. Просто в памяти всплыло лицо маленькой девочки по имени Нина.

Женщина села рядом с ней на скамейку, и взяв в свои руки её дрожащие пальчики, спросила:

- А хочешь, я расскажу тебе сказку? – сказала она, целуя тонкие дрожащие пальчики.

- Хочу, - согласилась Верочка.

- Эта сказка про маленькую девочку, которую звали Нина. Жила эта девочка с мамой и братом в большом городе. Мама была балериной, и Ниночка с братом выросли за кулисами большого музыкального театра.

Женщина достала сигарету и закурила. Верочка поморщилась. Она не любила запах дыма. Заметив ее реакцию, женщина тут же затушила сигарету.

- А что было дальше?

- Дети выросли, - вздохнула женщина, - и мама ушла на пенсию. Балерины, Верочка, рано уходят на пенсию, - пояснила она. – Теперь уже она встречала детей из школы, потом из института, потом просто ждала их…

- А девочка?

- Девочка? Ах да, Нина. С Ниной все было хорошо, она выросла, окончила институт, вышла замуж и уехала в другой город, в другую страну. Мама осталась одна с братом Нины. Он хорошо рисовал, и стал студентом художественного училища..

- Я знаю, он всегда рисовал! – обрадовалась Верочка, подвигаясь поближе к женщине,

- Дома у окна стоял мольберт, и мама надевала балетную пачку, позируя ему, - продолжила она.

Женщина встревожено посмотрела на Верочку, снова потянулась к сумочке, вытащила пачку сигарет, но увидев сморщенный носик своей собеседницы, передумала.

- Да, Верочка, он рисовал маму, - вздохнула она, - а потом выставлял свои работы на выставках, а когда кончались деньги, продавал картины в сквере у театра. Он постоянно искал способ заработать, чтобы отвезти маму в небольшой городок у моря, где она родилась.

-И они все же уехали туда, – тихо засмеялась Верочка, - я знаю! Продали квартиру, собрали вещи, и уехали в маленький городок . Там было теплое море и нагретые солнцем камушки. А он уходил далеко в горы, и приходил поздно, а мама варила ему кофе и жарила лепешки с козьим сыром.

Верочка знала эту сказку, и ей было забавно наблюдать, как взрослая женщина, испуганно и ошеломлено разглядывает ее.

- Потом они вместе рассматривали его картины, а после ужина бегали к морю кидать камушки и искать на горизонте дельфинов. Он любил рисовать закаты, ее сын, говорил, что они всегда разные, и каждый новый закат по-новому прекрасен, - Верочка говорила торопливо, боясь, что ей помешают.

- У них в доме бывали гости? - спросила женщина, поглаживая Верочкины плечи под темным ситцем.

Верочка задумалась. Память что-то подсказывала ей, но она не хотела идти дальше. Её почему-то рассердил этот вопрос, и она, отбросив ласковые руки женщины, заплакала, резко поднялась и, почти бегом, вернулась в дом с родными вещами и чужими стенами.

 

***

 

Дома Верочка подошла к зеркалу и долго всматривалась в мутное, тусклое стекло, как в речную гладь. Это было для нее испытанием. В зеркале давно жила женщина с голубыми глазами её детства. У женщины были седые волосы, туго заплетенные в косичку и уложенные узлом на затылке, тонкая сеть морщин на лице и горькие складки в уголках губ, дрожащая синяя венка на виске. Верочка смутно узнавала это лицо, оно напоминало ей маму, и все же было чужим.

Она чувствовала, что эта старуха, которая со страхом всматривается в неё из зеркальной глубины, силится что-то сказать. Но, если она это "что-то" скажет, вся жизнь разлетится, разбившись на мелкие осколки.

Верочка, схватив со стола белый камушек, со всего размаху бросила его в тусклое стекло.

Сначала ей показалось, что по зеркалу разошлись круги, как по речной глади,а потом, старуха с голубыми глазами, которая смотрела на Верочку желая что-то сказать, разлетелась вдруг яркими брызгами, осыпаясь стеклянным дождем на пол комнаты.

Облегченно вздохнув, Верочка легла на кровать, укуталась с головой в теплое одеяло, и быстро уснула, так быстро, как могут засыпать только дети.

 

***

 

- Она что-нибудь вспомнила? – спросил доктор Нину Петровну, подливая кофе.

- Ничего больше, – ответила она, поднимая чашку дрожащей рукой, - ни мужчин, что пришли за ним той ночью, ни того, что было после, когда она всю ночь просидела у моря над его телом. Ничего!

- А может и не стоит, Нина Петровна. Подумайте хорошенько! У всех нас есть воспоминания, которые хотелось бы вычеркнуть, забыть, стереть из памяти. Но мы с ними идем по жизни, возвращаясь к боли, которая не ослабевает и с годами. Ей сейчас спокойно и хорошо, а если вдруг она вспомнит и эту ночь, и эту страшную потерю? Что с ней будет, вы подумали? – сказал доктор, задумчиво помешивая остывающий кофе. - Ведь ей уже семьдесят пять, а она, как маленькая девочка, играет с сынишкой медсестры, собирает ракушки на берегу, и мир ее светел и радостен, как мир любого ребенка. Так стоит ли возвращать её в наш с вами реальный мир?

- Доктор, милый, но она никогда не вспомнит ни меня, ни брата! Нас нет и, как будто не было никогда! А я хочу быть рядом с ней, называть её мамой! Я хочу увезти к нам, заботиться о ней. Мой муж не против. Это же так важно называть маму мамой и быть дочерью. Мне так одиноко, доктор, так одиноко...

-А вы называйте ее Верочкой! И, знаете что? Оставайтесь у нас, живите рядом. Я не знаю, почему так сложилось, почему так одиноко Вашей душе? И наверное не должен знать, но, я,..мы будем очень рады Вам, поверьте. Знаете, как трудно найти людей, которые помогали бы нашим старичкам не только, как специалисты, но и просто как любящие, добрые люди! Вот Вы, кто по специальности? Детский врач? Прекрасно, найдем и для вас дело! Помните поговорку: «Что малый, то и старый». Оставайтесь с нами! Кто знает, кем станете Вы в ее мире? А даст Бог, установятся мир и покой и в Вашем сердце…