С Таей мы познакомились на дне рождения моей приятельницы Инги. Инга была замужем за немцем, и на момент нашей встречи на курсах немецкого языка, жила в Германии уже третий год. Красивая, молодая женщина учила немецкий язык с таким рвением и энтузиазмом, что к концу курса превосходила знаниями многих в нашей группе, даже тех, кто знал язык и считал его родным. В ней не было той расслабленности, свойственной бывшим советским людям, пришедшим на курсы. Если на переменках все мы сидели в кафе и судачили о новой жизни, Инга была в сторонке с книгой или словарем. Она или садилась чуть поодаль от нас, или курила на площадке перед входом в кафе. Я сразу обратила на нее внимание. Видно было, что она несет в себе какую-то постоянную печаль, без желания с кем-либо делиться ею. Но однажды мы с ней разговорились, говорили о любимых книгах, о жизни в Германии, отвечали друг другу на стандартные вопросы о «прошлой жизни», где у нас, как оказалось, было много общего. С того дня мы подружились.

Признаюсь, я уже тогда вела свои мемории о русских в Германии, а потому стала расспрашивать Ингу о ее личном опыте.

-Если хочешь, приходи в гости, - сказала она. - Мы с девочками устраиваем русские вечера. Муж на выходные дни уезжает в Лейпциг, приходи, не пожалеешь.

Муж Инги Олав, скупая у местных старичков за смешные деньги антикварную мебель, торговал ею на блошиных рынках. Дела у него шли не плохо, а потому он часто отсутствовал. Кроме того, они вместе с Ингой работали представителями украинского бюро знакомств. В их обязанности входила встреча невест и помощь им при первом знакомстве. Но этим, как правило, знакомство Инги с женщинами, прибывшими в Германию за счастьем, не ограничивалось. Тогда- то и появились эти посиделки.

-Знала бы ты, как я устаю от их проблем. Даже ночью звонят, просят поговорить с ними. А в компании, сама понимаешь, легче решать любые проблемы, как бы помогая друг другу.

Жила Инга в небольшом городке, в красивом домике с садом, с камином в гостиной. Дому этому было сто лет с гаком, достался он Олаву ещё от бабушки. Всё в нем было пропитано духом старины. Даже стены в гостиной были обиты шелком из позапрошлого века с гравюрами Дюрера, картинами в старинных рамах и коллекцией холодного оружия. Старинная мебель, в которой Олав понимал толк, уживалась с новейшей бытовой техникой. Был даже маленький зимний сад с попугайчиками.

Итак, я напекла блинов, это входило в правила русских вечеров, каждый приносил что-то свое, вкусненькое, купила букет ландышей, любимых цветов Инги, и отправилась на встречу с бывшими соотечественницами. Сама-то я приехала в Германию вслед за мужем, русским немцем. Мы тогда с ним заново начинали строить жизнь на новом месте. В отношениях у нас была полная гармония, мы даже стали в тот первый год ближе друг другу. Трудности, как я убедилась, действительно помогают в этом. Женщины, которые собрались на посиделки, приехали в Германию… «покупать кота в мешке». Я всегда с иронией относилась к этим знакомствам по объявлениям, к тому же, и страна чужая, и язык не знакомый, и муж, с которым пообщалась в эпистолярном жанре, да ещё через переводчика, ничего хорошего никогда и не предвещают. Любовью тут и не пахнет.

Даже моя Динка, из далекого сибирского городка, моя закадычная подруга, сменившая в Германии трех мужей, смеясь, учила нас:

-Спать с не любимым, девчонки, хуже геморроя!

А тут получается, что жизнь на Родине и того хуже? Как-то, знаете ли, обидно даже,

за Родину.

Вспоминая мудрые слова многоопытной Динки, я и поехала к Инге. Вечер, посудите сами, обещал быть любопытным. Участниц оказалось пять. Правда, удивило то, что трое были Валентинами, но всех их роднили неповторимые «гэ» и «шо». Только украинцы могут произносить эти местоимения так органично и мило!

Когда я приехала, все уже были в сборе. На столе стояли пироги, пельмени, водочка и много домашних солений.

- Ну, девочки, молодцы! - подумала я. - В магазинах, конечно, всё есть, вот только немцы везде любят добавлять уксус, от которого быстро затоскуешь по нашим домашним заготовкам. Огурчики, помидорчики, морковка, чесночок, две головки лука, разрезанные на четыре дольки, листик смородины, листик хрена, две ложки соли на трехлитровую банку, и добрые бабушкины руки…

Нет этого в Германии!

Ну а девчонки были нарядными, весело обсуждали предстоящий вечер. Кстати, впервые видела женщин, которые не предаются грусти в отсутствии мужчин, а напротив - испытывают от этого восторг и блаженство. Одна из них так и объявила:

-Ни слова! Надоело! Только танцы и музыка, а напьемся, поговорим! И ты, Тайка, слышишь меня, чтоб не ревела сегодня!

На огромном белом диване, времен сражения с Южной германской армией графа Ботмера при форсировании Стрыпу, забившись в угол, сидела пухленькая женщина, с невероятно грустными глазами. Сжимая в руке бокал с глинтвейном, и, перелистывая странички какого-то старого украинского журнала, покорно покивала головой, соглашаясь с шумной компанией.

Вот тогда мы с ней и познакомились.

-Тая Коваль, - представилась она, и хитро улыбнувшись, добавила:

-З Винницы, - и в тот же миг лицо её преобразилось: на щечках появились смешные ямочки, глаза увлажнились, а взгляд стал удивительно теплым и даже, если поверите, бархатным. На вид ей, как мне показалось, было, лет тридцать.

-Типичная хохлушечка, - решила я, знакомясь с ней. Правда, ладошка у этой пухленькой хохлушки оказалась твердой и жесткой. Нет, Тая з Винницы была отнюдь не белоручкой.

Только к концу вечера, выпив водочки, она разрумянилась, расслабилась, и первой заговорила со мной.

-Инга сказала, Вы пишете о русских в Германии? Обо мне напишите. Пусть и другие прочтут, может, не будут такими дурами, как я…

В тот вечер мы долго не расходились по домам. Олав, действительно, уехал на все выходные в Лейпциг, и у нас впереди была целая ночь. Инга выделила нам с Таей маленькую комнатку на третьем этаже, прямо под крышей, дала теплые одеяла, термос с кофе и маленький графинчик водки, настоянный лимонными корочками. Девочки остались внизу пьянствовать, и смотреть старые записи новогоднего огонька, а мы зажгли свечи, разлили по кружечкам кофе, и Тая поведала мне свою грустную историю.

 

1.

 

- Всегда мечтала о собственном доме. Ну, пусть не о таком, как у Инги, но чтобы был мой, и никто не мог выгнать меня из него, или и войти в мой дом без моего желания, - начала она свой рассказ. - Мама у меня умерла рано, мне и пятнадцати не было, а Гришке, брату, только семь. Болела она долго, а отец наш пил. В паузах выносил из дома всё, всё это продавал на рынке, и снова пил. Только и помню, как нес однажды меня на плечах, когда мы въезжали в нашу новую квартиру. А еще помню, как родился братишка. Крикун был ужасный! Всей семьей его нянчили, ну, и донянчились... Помню, в детстве мама мне стихи читала:

Таенька, Тая, Таенька, Тая

Хочешь, дождинки с тобой посчитаем?

Стук-перестук...Стук – перестук...

А вот дальше ничего не помню. Во сне, когда маму вижу, стихотворение от начала до конца могу прочесть, а просыпаюсь, только стук-перестук, стук-перестук.... Так-то вот, подруга. Ну а мама умерла, да и отец не долго протянул, через два года и его схоронили. Остались мы вдвоем с братом. Тетка помогала, мамина сестра, а когда Гришку первый раз посадили, еще по малолетству, я в училище тогда училась, пришла, и сказала:

-Ты взрослая, квартира у тебя есть, вот и живите, как знаете, а у меня дети, зачем им брат- уголовник? - Тая допила кофе, вытянула из пачки новую сигарету, курила она много, буквально прикуривая одну от другой, и продолжила свой рассказ:

-Гришка, действительно, уголовником стал. Выйдет, поживет с полгода, и снова на нары. Сколько просила его, сколько плакала, не слышал меня. А маленький был ласковый, ни на минуту не хотел расставаться со мной. Я ведь и замуж из-за него не вышла. Сначала мамой ему была, а когда вырос, стал воровать. Посадили его раз, потом второй... Кому понравился братик – рецидивист? А однажды пришел с зоны, и квартиру в карты проиграл, меня на улице оставил.

-Как проиграл? – не поверила я. - Там ведь и твоя доля была, и прописка тоже!

-От всего отказалась, а не отказалась бы, прибили бы его. Карточный долг у воров – дело святое. Сначала в общежитии жила, пока в училище училась, а выучилась на повара, работу найти по специальности не смогла. По знакомым скиталась, комнату снимала за отработку. Днем работала, вечером обстирывала, для хозяев готовила. Но деньги копила. Больше любила в деревнях на сезонных работах работать, там и люди добрее и продукты дешевле.

Мы проболтали с ней всю ночь, а на следующий день, вернувшись с работы, я записала эту историю, печальный конец которой узнала позже от Инги.

 

2.

 

Два года моталась Тая по общежитиям и квартирам подруг. Со временем неустроенный быт и неприкаянность наложили и на внешний облик Таи свой отпечаток. Друзей становилось все меньше, все чаще Тае приходилось слышать отказ в ночлеге. А когда подвыпивший муж единственной подруги, которая всегда её принимала, кормила, давала возможность отдохнуть и почистить перышки, полез ночью со своими пьяными ласками, она поняла, что и отсюда придется уйти навсегда.

В фотостудии, где она работала уборщицей, одна из служащих, приемщица заказов Ольга Петровна, увидев ее заплаканное лицо, спросила, что, мол, случилось?

Тая расплакалась и рассказала ей свою грустную историю.

-Ну, вот что, девонька, собирай-ка свои вещички, и переезжай ко мне. Мужа у меня нет, сыну еще год служить в армии. Поживешь год, а там посмотрим. За это время что-нибудь придумаем.

Вещей у Таи было не много, заехала она к подруге, а та уже выставила на площадку клетчатую сумку, и хмуро попрощалась.

У Ольги Петровны Тая старалась жить, во всем угождая доброй хозяйке. Стирала, убирала в доме, варила борщи и пекла пироги. Впервые за последние два года у Таи был свой дом, была даже своя комнатка, где на стене висела пыльная гитара, а на книжных полках стояли старые учебники хозяйкиного сына. Каждый день она листала газеты с объявлениями, в которых искала работу с предоставлением общежития. Иногда просматривала и брачные объявления, подсмеиваясь над авторами. Ольга Петровна к этим объявлениям относилась серьезно, и периодически подкладывала ей газетные вырезки с подчеркнутыми строчками: «Одинокий мужчина, без в.п с в.о...»

-Опять Вы мне эту комиссионку подсунули! – смеялась Тая. – Ну, не хочу я замуж, да и кому я нужна? Без квартиры, без денег? И вообще, хороший мужик не будет в газету объявления строчить. Сам себе подругу найдет!

-Ой, не скажи, подруга! Иной мужик тихий, скромный, вдовец, к примеру, а познакомиться хочет. Вот и пишет объявление в газетку. Ты почитывай, почитывай, не откладывай в сторону. Придет время, узнаешь свою судьбу.

Однажды Тая и наткнулась на объявление брачного агентства, носившее игривое название «Стрела купидона», которое начиналось словами: «Замуж за границу. Немецкие мужчины ищут невест...»

-А что, - заявила Ольга Петровна, - и там вдовцы есть. Немцы люди порядочные, трудолюбивые. А ты здесь через такое прошла, что хуже не будет. Рискни, попытайся!

На следующий день, распаковав заначку, пошла Тая в парикмахерскую, купила косметику, новое строгое платье, подчеркивающее ее фигурку, и черные лодочки на каблучках. В агентстве потребовали фотографии 9 х 12 : портрет и снимок в полный рост. Анкета и личное письмо будущему жениху на русском языке заполнила и написала сама, а вот переводом занимались уже в Германии представители этой «Стрелы купидона». Фотографии ей сделали бесплатно, Ольга Петровна постаралась, в том же ателье, где они обе работали и где Таю ценили за аккуратность и трудолюбие. Фотографии получились красивые: Тая стояла у большой искусственной пальмы, опираясь одной рукой на спинку плетеного кресла, а другой поправляла прическу. Маленькая женщина, как принято говорить, приятной полноты, короткая стрижка с длинной челкой, и большие темные глаза.

Одним словом, сплошное очарование.

Работники агентства заполнили необходимые формуляры, взяли у Таи номер телефона и велели ждать. Ждать пришлось не долго. Уже через месяц улыбающаяся сотрудница агентства, которая принимала Таины бумаги и фотографии, выдала ей толстую пачку писем от трех мужчин и официальное приглашение от одного из них. Надо было выбрать кого-то одного, или заплатить за все три комплекта писем. Для справки, один жених стоил десять евро. Но платить за троих она не стала, это было больше половины ёе месячной зарплаты!

Отложив в сторону предложение 60-летнего адвоката из Бремена, она стала рассматривать фотографии оставшихся двух претендентов, и, наконец, выбрала Клауса, того, кто и выслал ей приглашение. К тому же, он жил в маленьком городке с названием Ольсниц в собственном доме, и был старше Таи только на десять лет. Пять лет, как Клаус овдовел. В письме были еще и стихи, но их почему-то не стали переводить.… Всматриваясь в неровные строчки, она, пытаясь угадать значение хотя бы одного слова, но школьного немецкого было явно не достаточно, и тогда она, прислонившись к мокрому окну автобуса по дороге домой, стала сама придумывать содержание стихотворения.

Получилось трогательно, и много обещающе.

А дальше все было, как во сне: оформление документов, покупка подарков, покупка необходимых в дороге вещей.

Обычная суета, но суета радостная, желанная суета.

-Ты только пиши, и обязательно звони! – говорила Ольга Петровна, поправляя на шее Таи шелковый платочек. – А если, что не так, немедленно возвращайся! Твое место никто не займет.

-Спасибо, Ольга Петровна! - отвечала Тая, вытирая слезы - Век не забуду!

-Забудешь, - улыбнулась Ольга Петровна, - встретишь своё счастье, и забудешь.

Автобус увозил Таю из родного городка поздно ночью, и уже вечером следующего дня её ждала Германия.

Вот только ждала ли?

 

3.

 

За окном мелькали пейзажи, сначала знакомые по прошлогодним странствованиям от деревни к деревни, потом польская таможня, которую прошли удивительно легко, и снова потянулись деревеньки, но уже ухоженные, с рождественскими гирляндами в окнах.

Немецкая таможня пропустила их еще быстрей, чем польская, и Тая успокоилась. Оставалось четыре часа пути... и её ждала встреча с женихом. Тая попыталась представить первую встречу с Клаусом. Как они поедут в их общий дом, а там тоже будут эти веселые огоньки и свечи, как они сядут за стол, и выпьют вина. А потом она покажет ему свои фотографии, а он достанет семейные альбомы, и руки их соприкоснутся, и они сразу поймут, узнают друг друга.

Она достала фотографию Клауса из сумочки и стала всматриваться в его лицо. Но в автобусе было темно, фотография освещалась неравномерно, вспыхивая бледными сполохами от мелькающих фонарей за окном, создавая магическое ощущение, что лицо Клауса оживает, и он даже что-то говорит ей тихо-тихо и нежно. Ей даже показалось, что из темноты протянулись его руки, она подалась им на встречу, но он не заметил этого, приблизился к ней, и схватил за горло, сжал, сжал больно и цепко, мешая вздохнуть. Она бы задохнулась во сне, не растолкай её водитель автобуса.

-Просыпайтесь, просыпайтесь, это Хемниц. Здесь сядете на поезд до Ольсница, но придется подождать. Вас встречают?

-Да, да, меня встречают, - заспешила Тая, судорожно расстегивая дрожащими руками тесный ворот пальто. Ей и сейчас казалось, что цепкие руки все еще держат ее за горло.

Автобус ушел, и она осталась совсем одна. Тишина и безмолвие. Казалось, город вымер: ни одиноких прохожих, ни уборщиков мусора, ни таксистов, никого.

-Где же он? - подумала она, нащупывая в кармане бумажку с телефонами Клауса и представителей агентства.

Через полчаса появились первые прохожие, несколько раз прошел какой - то маленький человечек бомжеватого вида в черной шапке, надвинутой на глаза.

Таю колотила нервная дрожь, наконец, она решилась. Еще раз, перечитав инструкцию, набрала номер телефона Клауса, но никто ей не ответил. Со вторым телефоном повезло больше. Сонный женский голос сказал ей, что:

-Инга слушает…, - а потом тот же голос повторил по-немецки – Hier ist Inga, ich hre!

Дрожащим голосом Тая назвала себя и коротко объяснила ситуацию.

- Verdammte Scheise! Оставайтесь на месте. Через полчаса ждите, буду.

И положила трубку.

-Стол, свечи… Размечталась дура! - подумала Тая, закуривая.

Время тянулось медленно, она даже задремала немного, прислонившись к мокрой стене остановочного павильона.

Бомжеватый человечек опять прошел мимо, с интересом разглядывая ее.

-Как бы чего не спер!- подумала она, и ближе придвинула к себе пакет с подарками.

-Вы - Тая? - услышала она вдруг прямо над собой. - А я - Инга. Идемте к машине. Я отвезу Вас к себе, отдохнете с дороги, а потом всё решим.

И Инга, не дав сказать ни слова, подхватила ее вещи, и быстрым шагом направилась к стоянке машин. Тая едва поспевала за ней. Инга была высокой, стройной, почти на голову выше ее.

-Красивая, - подумала Тая. - У такой, наверняка, все прекрасно!

-Так вот же его машина, - удивилась Инга, показывая на стоящий в стороне от стоянки, красный форд. – Он к вам не подходил?

- Никого не было! Целый час простояла!

-Где же он тогда?

-За цветами побежал, - нервно засмеялась Тая.

Инга с интересом посмотрела на нее, и велела садиться в машину. Потом достала бумагу и ручку, что-то быстро написала и отнесла к форду, положив бумажку под щетку дворника, заглянула в салон, еще раз осмотрелась вокруг, и только потом решительно направилась к своей машине. Завела мотор, включила тихую музыку, и с раздражением хлопнула дверцей.

Они долго ехали по узким улочкам ещё крепко спящего городка, потом это сонное царство кончилось, и дорога стала подниматься все выше и выше в горы. За окнами опять поплыли знакомые огни и деревья, такие огромные, что дорога тонула в темном туннеле хвойного леса. Тая и не заметила, как снова уснула. Только на этот раз без кошмаров, она даже слышала во сне мамин голос, который повторял и повторял:

-«Таенька -Тая, Таенька -Тая...», - будто и убаюкивал её, и упрекал, и жалел.

-Приехали, просыпайся. Добро пожаловать в Ольсниц! – разбудил ее голос Инги.

 

4.

 

Тая вышла из машины, и увидела прямо перед собой небольшой, фантастически красивый дом в три этажа, с нарисованными на стене косулями, с пушистыми туями у крыльца, а за домом дорогу, уходящую вверх. И эта, ведущая вверх дорога, как елочная гирлянда, нанизывала на себя сказочно прекрасные домики, светящиеся праздничными рождественскими огоньками.

Небо уже начинало светлеть, и на его фоне четко вырисовывались контуры гор и кроны высоких елей. Там, в городе, откуда они приехали, было сыро и серо, а здесь, в предгорье, лежал ослепительно белый снег. Она даже зажмурилась от этого великолепия.

-Рай на земле, - подумала она, замирая от восторга. - И здесь я буду жить?!

В доме Инги царил полумрак, потрескивали дрова в камине, на огромном белом диване развалился белый кот. Перед диваном стоял стол на гнутых ножках, а на столе свечи. Горели только две.

-Второй Адвент, - сказала Инга, проследив за Таиным взглядом. Она принесла из спальни большой теплый халат и полотенце. - Ванная на втором этаже слева от лестницы, помойся, а я сварю кофе. Позавтракаем, и будем искать твоего женишка. Должен же он позвонить, этот Arschloch!

Ванная комната тоже поразила Таю великолепием. Стены до самого потолка были выложены розовым кафелем, а сама ванна была огромной. На полу лежал пушистый коврик, а на полках стояло множество цветных флакончиков.

Тая набрала полную ванну, взбила душистую пену и с наслаждением погрузилась в воду. Было так здорово, что о несостоявшейся встрече с Клаусом она и думать не хотела. Может он просто стеснительный? Может, испугался чего-то в последний момент? Так ведь тоже бывает...

Нежась в ванне, Тая вспоминала свой не богатый сексуальный опыт. Сначала... Да, сначала был тощий мальчик, студент из их общаги. Она тоже была у него первой, и они изрядно намучались, изучая друг друга. Первую ночь с Юркой, так его звали, Тая вспоминала всегда с отвращением, а сейчас почему-то стало смешно. Она даже не заметила тогда, как он вошел в нее, дернулся пару раз и затих, а потом долго пытал её, заглядывая в глаза.

-Тебе хорошо было? Скажи правду! Хорошо? Ну, скажи!

И она сказала, причем, правду и очень грубо. Юрка сник, съежился и сразу ушел. Больше они не встречались. Потом... Кто был потом? Да, не важно, были еще какие-то мимолетные встречи, секс без любви и утренние расставания наспех, пряча глаза. Наверное, самым приятным воспоминанием для Таи был шеф какой-то фирмы, где она подрабатывала после окончания училища. Его звали Борис Анатольевич. Он был взрослым и солидным мужчиной. У него была семья, взрослая дочь и жена, которая частенько заезжала за ним в конце рабочего дня. Она тоже была большой и солидной, только голос у нее был каким-то тихим и жалким, как- будто она оправдывалась перед ним.

-Вот заехала за тобой, Боренька. Это ничего? Ты не сердишься?

Наверное, она боялась его потерять, а потому следила и стеснялась этого.

С Борисом Анатольевичем Тая ездила на его дачу, там он накрывал стол и с умилением смотрел, как она ест, жадно хватая фрукты и сладости. Он любил ее нежно и трепетно. И Тае было с ним очень хорошо, но все закончилось в тот день, когда на дачу неожиданно приехала его дочь.

Нет! Ничего хорошего Тая вспомнить не смогла. Наверное, все самое хорошее ждет ее впереди! Ей хотелось помечтать, лежа в теплой пенной ванне, но неожиданно внизу раздались голоса. Говорили двое: мужчина и женщина. Тая узнала голос Инги, хотя, когда она говорила по-немецки, голос менялся, становился суше, второй голос был громким с резкими, пугающими интонациями. Оба явно ссорились! Значит это не Клаус, а муж Инги, и он ругает ее за то, что она привела в дом незнакомую женщину! Тая быстро выскочила из ванны, наскоро вытерлась, надела халат и села на край ванны ждать, когда закончится разговор.

Инга поднялась наверх, постучала.

-Ты готова? Пойдем завтракать. Мой позвонил Клаусу, он приедет за тобой через час.

За столом они сидели втроем, и Тая украдкой разглядывала Ингиного мужа. Ничего себе мужичек… Большой, рыжий, и не старый.

Он молча выпил кофе, и ушел наверх.

- Видала? Фрукт! Звонить не хотел. Как деньги получать, он мастер, а

как работать, так Инга! Давай живо наверх, я там твои вещи разложила, выбери что-нибудь попроще. С макияжем не усердствуй, они не любят этого. Женщина с накрашенными губами для них – проститутка. Давай, шевелись, подруга, думаю, он быстро нарисуется. Олав неустойкой ему пригрозил! Они этого боятся!

Тая побежала наверх, в комнате, рядом с ванной, она нашла свои вещи, быстро надела строгое черное платье, то самое, в котором она была на фотографии, подкрасила глаза и, все же, чуть-чуть тронула помадой губы. Волосы уже высохли и распушились. Тая посмотрела на себя в большое старинное зеркало на стене:

- Хороша! –решила она.

В комнату вошла Инга.

- Ну, готова? Пошли, он уже здесь. Паркуется.

И они спустились вниз.

 

5.

 

В гостиную вошел маленький человечек бомжеватого вида, в черной, надвинутой на глаза шапке. Тая ахнула, и опустилась на диван.

 

-Morgen! – сказал мужичок, и присел на стул в углу комнаты.

-Morgen, Klaus, - сказала Инга, и прибавила по-русски, - видал, как от счастья у невесты ноги подкосились?

Клаус вопросительно посмотрел на Ингу.

Потом они о чем-то долго говорили, но Тая поняла только два слова: Тая и Ольсниц. И больше ничего.

Этот маленький человечек, с бегающим взглядом черных глаз, не имел ничего общего с тем Клаусом, который прочно обосновался в ее мечтах. Она с ужасом смотрела на его обветренные руки с короткими толстыми пальцами, на его одежду… Боже мой, грузчики на базарах одеваются лучше!

Она рассматривала его, даже не пытаясь скрыть своего ужаса и отвращения, и, неожиданно, наткнулась на его ответный взгляд. Глаза его смотрели пристально и насмешливо. Тая смутилась, и перевела взгляд на Ингу, а та уже дважды повторила один и тот же вопрос:

-Да очнись ты! Ты слышишь меня или нет?

-Нет, не слышала, повтори, пожалуйста, еще раз, - пролепетала Тая.

-Тьфу ты, Господи! Он спрашивает тебя, не раздумала ли ты ехать к нему в гости? Он тебе обещает отдельную комнату, десять евро в день на карманные расходы и поездку в Дрезден на Рождество. Ну а там видно будет. От себя добавлю, я думаю, что Клаус устроил тебе маскарад. Деньги у него есть, дом у него свой, работает он в автомастерской, которая принадлежит его сыну. Обещает не трогать тебя до свадьбы, - задорно подмигнув ей, Инга хохотнула. - Соглашайся, он эти дни работает, ну а я покажу тебе город, походим по рождественским базарам, отдохнем. Считай, у тебя отпуск в Германии! Разве плохо? Ну что, согласна? Что еще у него спросить, говори, я переведу.

Тая посмотрела на Клауса, вспомнила прошлый свой Новый год в компании Ольги Петровны, когда им задержали зарплату. Они тогда, вместо шампанского, пили деревенский самогон, который Тая привезла из деревни, ели вкусный борщ, и до самого утра, лежа на диване, смотрели «Новогодний огонёк». Обычная скукота!

И она вспомнила дорогу в Ольсниц, рождественские огни, заснеженные сосны и сказочные домики. Что она теряет, в конце-то концов?

-Я согласна, но скажи ему, что потом я уеду. Или нет, не говори этого, а скажи, что я поживу у него. Да, и спроси у него, что это были за стихи в его письме?

Инга с удивлением посмотрела на Таю.

- Стихи? Ну, хорошо, спрошу про стихи.

Она перевела Клаусу Таин вопрос, он улыбнулся, посмотрел на нее почти ласково, и пропел несколько строчек стихотворения. Инга усмехнулась:

-Короче, это не стихи, а старая немецкая песня «Мы с тобой две капельки дождя: мужчина и женщина скатились с листочка и слились вместе, падая на землю...», что-то, примерно, так. Ну что, вопросов больше нет? Тогда вперед! И выше нос, подруга! Завтра не обещаю, а вот дня через два заеду за тобой, и поедем мы с тобой на экскурсию! Телефон мой у тебя есть, но ты уж постарайся по пустякам не беспокоить! О-кэй?

Инга передала Клаусу тяжелую клетчатую сумку, и помогла Тае, у которой началась нервная дрожь, надеть пальто. Они вышли из дома, сели в знакомую уже Тае машину, и отправились в путь.

-Мы с тобой две капельки дождя: мужчина и женщина... Господи! Как же мне с ним разговаривать? – запоздало подумала Тая.

-Все будет ко-ро-шо, Тая! – вдруг сказал Клаус и засмеялся громко и радостно.

Тая вздрогнула, смех был какой-то ненатуральный, как будто кто-то потряс «мешочек со смехом», у них в студии мастер иногда создавал им настроение клиентам, чтоб они улыбнулись.

И вспомнив, она хихикнула для приличия.

Через полчаса они въезжали во двор большого дома.

-Давай, - сказал Клаус, открывая дверцу и протягивая ей руку. - Herzlich Willkommen! Das ist mein Haus.

6.

 

Дом был каменным – серые стены, черная крыша из больших неровных пластин, каменной чешуей покрывала двухэтажное строение. Серая дорожка, вдоль которой росли огромные кусты рододендронов, вела от ворот к двери дома, на которой висел веночек из еловых веток. Огромная черная собака выбежала на встречу им, остановилась около Таи и глухо зарычала.

- Ап, Кэри! – сказал Клаус и повел Таю к дому, приговаривая, - Давай, давай, пожалуйста! – собака убежала куда-то в сторону небольшого сарайчика, в углу двора.

- Danke! – сказала Тая и вошла в дом. – Даю, даю, куда уж теперь деваться подумала про себя.

Внутри было темно и пахло сыростью, корицей, старой мебелью. В коридоре не было окон, и свет проникал только из-за застекленной двери, ведущей в гостиную. Слева она увидела лестницу, ведущую на второй этаж, справа еще одну дверь, за которой была кухня.

- Ванна, кофе, спать? – спросил Клаус.

- Кофе, - согласилась Тая, вспоминая про фотографии, альбомы, руки и так далее.

Ей очень хотелось вернуться к тому сценарию, который нарисовали ее мечты.

Клаус провел ее гостиную, в которой Тая обнаружила две двери.

- Тая, спать здесь, - сказал Клаус, показывая на одну из них.

- А ты? – тихо спросила Тая, и уточнила,

- Клаус?

- Клаус здесь, - сказал он, указав на вторую дверь и задумался, с трудом выискивая нужные русские слова, из своего небогатого лексикона.

- Когда захотела, опять здесь, - наконец сказал он, показывая на дверь Таиной комнаты.

- Когда захотела! – громко повторил он, увидев округлившиеся Таины глаза.

- Не опять, а тоже – хотел он сказать, - успокоила себя Тая и огляделась вокруг.

Гостиная была обставлена старой мебелью, именно старой, а не старинной, как у Олава с Ингой. На полу лежал огромный ковер, явно давно не чищеный, с затоптанным узором. Камин тоже был, но он был завален старыми журналами и газетами, вперемешку с банками пива и засохшими цветами. У окна стояло большое дерево с огромными листьями – какая-то разновидность фикуса. На дереве висела гирлянда с малюсенькими лампочками. В центре гостиной, упираясь тяжелыми ножками-лапами, украшенными какими-то резными листьями и вензелями, возвышался стол. На столе стояли свечи, большой термос, две кружки и блюдо с булочками. Больше ничего съедобного на столе не оказалось. Клаус помог Тае снять пальто, усадил ее за стол и налил в кружку дымящийся ароматный кофе из термоса.

- Давай! – снова повторил он.

- Что он заладил: «давай, да давай!»,- рассердившись, подумала Тая, - других слов не знает?

Справедливости ради, надо сказать, что Клаус, когда-то, во времена ГДР, служивший вместе с нашими солдатиками - срочниками, знал гораздо больше русских слов, чем Тая немецких. А слово «давай» - знают все немцы. Я много раз слышала рассказы местных о том, как их заставляли работать строгие русские офицеры, приговаривая,

- Давай! Давай!

Много я услышала в свое время рассказов о наших военных, а особенно об офицерских женах. О занавесках из газет в окнах офицерского общежития, о красной помаде и сладких духах – отличительных признаках наших женщин. О том, как хороши русские ребятишки в школьной форме, и как страшны офицеры, которые мучили бедных солдатиков, держа в голоде и нагружая непосильным трудом. Столько глупого, до смешного обидного о русских в Германии, я не слышала раньше никогда! Хорошо говорят о нас и о России только те, кто когда-то учился и работал в бывшем Союзе. С этими людьми мне всегда было легко и спокойно. Даже плохой немецкий, в первое время, не мешал мне общению с ними. Мы общались на языке нашей юности, вспоминали студенческие годы, стройотряды, очереди за билетами в театр в Москве – иностранцам дороже, поэтому немецкие студенты, изучавшие в Москве русский, старательно истребляли свой акцент. Мы вспоминали песни у костра под гитару и многое, многое другое. Все то, что объединяло нас в то время, и стало нашим общим прошлым сейчас.

Но вернемся к Тае. Собственно, дальше была проза жизни в доме у Клауса и поэзия Рождественских дней в Германии с Ингой. Первые два дня Тая отмывала дом, выносила горы мусора и сушила ковры и дорожки на улице. Подружилась с Кэри, которая радостно носилась за Таей повсюду, разом признав в ней хозяйку. Она тыкалась с благодарностью мокрым носом в ее руки, когда Тая выносила, дымящиеся еще косточки из борща. А вот Клаус борщ есть не стал. Он как мог, объяснил ей, что это – салат, а салат не должен бать горячим. Впрочем, пельмени пошли, пельмени он готов был есть каждый день. Но по вечерам, как обычно, жевал суховатые булки с дешевой колбасой и запивал горячим, не сладким кофе.

Обещание свое он выполнил. Ни разу не переступил Клаус порога Таиной комнаты. А она так и «не захотела».

 

 

7.

 

Наконец наступил третий Адвент – третья суббота перед Рождеством. Клаус и Тая заехали за Ингой. Олав опять был весь в работе, поехать не мог, и они отправились в Дрезден втроем. Инга всю дорогу рассказывала Тае о традициях празднования Рождества. Клаус молчал и только кивал головой одобрительно, когда узнавал знакомые слова.

- Рождество, по-немецки – Weihnachten (запоминай!) - главный праздник года в Германии. У нас такого нет. Ты знаешь, если хочешь по-настоящему влюбиться в Германию – надо приезжать именно в это время. Сказка! Рождеству предшествуют четыре Адвента - четыре недели ожидания праздника и подготовки к нему. Обязательно отмечают четыре воскресенья перед Рождеством - Adventsonntags. Для Адвентов существует специальное украшение - венок из еловых веток с цветами, и четырьмя толстыми свечами. Венок лежит на столе, и каждый Адвентзонтаг на нем зажигают по свече: в первый - одну свечу, во второй - две и так далее. Ну, ты уже видела у меня, когда приехала. Мне нравится! Очень красиво, уютно и немного таинственно. Действительно, ожидание…

Клаус добавил что-то негромко, Инга перевела,

- Клаус говорит, что рождественские базары придумали в Эрцгебирге, то есть как раз в том месте, где мы живем. Дрезденский Striezelmarkt (так здесь называется рынок) один из самых старых в Германии.

Дорога, по которой они ехали была широкой, ровной, машины проносились мимо них и уходили в точку далеко впереди. Тая покосилась на спидометр – 120! С какой же скоростью проезжали, обгоняющие их машины?

- Здесь всегда так гоняют? – спросила она Ингу.

Та перевела вопрос Клаусу, они посмеялись вместе, и Инга сказала,

- Это тоже гордость немцев – автобаны. Смотри, видишь знак? Ограничение 130, а есть участки дороги, где вообще нет ограничений. Включай третью космическую и лети! Ух, я тебя как-нибудь прокачу! Какой украинский не любит быстрой езды! Твой Клаус осторожничает, а я люблю лихачить! Я, когда с Олавом поругаюсь, сажусь в машину и на автобан –разрядиться. Один раз не пускал, так я пообещала его котейке голову скрутить. Отпустил, гад рыжий, жалко стало скотинку. Меня ему не так жалко, за меня, да за машину страховку можно получить, а вот кота он любит, он у него уже двенадцать лет живет, всяко больше, чем я.

Инга закурила, выпуская дым тоненькой струйкой в приоткрытое окно. Они уже въехали в Дрезден, и закружили по узеньким улочкам в поиске места парковки.

- Как будто Олав не любит тебя? Вы что, плохо живете? – задала Тая, давно мучивший ее вопрос, - ты-то как сюда попала?

Инга нахмурилась, выбросила окурок и закрыла окно.

- Три вопроса, и каждый требует долгого обсуждения. Я расскажу тебе, потом, как-нибудь, но только не сегодня. Сегодня день такой хороший, не хочется о грустном.

Клаус, наконец, нашел парковку. Машина еле втиснулась в узкое пространство между двумя туристическими автобусами. Они вышли, и направились прямо к рождественскому базару. В самом центре его была установлена большая елка и высоченная рождественская пирамида. Нарядные веселые люди заполнили собой всю площадь, в руках у многих были кружки с глинтвейном и булочки с горячей сосиской. Клаус тоже принес подружкам горячее вино, а Инга купила булочки и сосиски. Они кружили по базару, рассматривали товары в маленьких одинаковых деревянных домиках-павильонах. Чего здесь только не было! Всевозможные елочные украшения, деревянные игрушки и рождественские пирамиды, штоллены (так называется именно дрезденский рождественский пирог с изюмом, несколько напоминающий пасхальный кулич, только более пористый и другой формы) Лавочки на рынке были украшены с большой выдумкой и любовью, а от всяких поделок и игрушек просто глаза разбегались… Вечер был действительно хорош, даже уезжать не хотелось, так здорово было ощутить себя частью этой праздничной толкотни и суеты.

Но, как и все хорошее, быстро закончился и этот вечер. А на следующий день Инга объяснила Тае, что она должна решить – оставаться ли ей здесь навсегда, приняв предложение Клауса о замужестве, или отправляться домой. Виза заканчивалась через неделю.

Тая обещала дать ответ утром следующего дня. Слишком переполняли ее впечатления от этой поездки, слегка кружилась голова, хотелось просто завернуться в теплое одеяло и уснуть, уснуть в этой рождественской немецкой сказке.

- Ну, хорошо, думай до завтра, а к обеду я жду вас в гости, поболтаем, еще раз взвесим все за и против, сказала Инга прощаясь и целуя Таю. Спокойной ночи, дорогая.

 

8.

 

На следующий день они, совсем по-семейному, отправились в гости к Олаву с Ингой. Стол был русским: пельмени, отварной картофель с обжаренным луком, селедка с зеленью, салат «оливье» и, конечно, водка - в запотевшем графинчике.

После обеда, оставив мужчин допивать водочку, женщины поднялись в комнату, которую Инга называла кабинетом. Там стоял небольшой столик, два кресла, а все стены были украшены гобеленами, в старых, потрескавшихся деревянных рамках. Таю удивляло, что в этом доме почти не было книг. Они хорошо бы вписались в интерьер. Она спросила об этом Ингу.

- Ах, он не читает ничего, да и в семье, по-моему, не было заведено. А русских книг у меня полно, только я стараюсь при нем не читать, и не выставлять на виду, полететь в камин могут. Олав просто в бешенство приходит, когда видит меня с книгой, да еще на русском. Баба не должна быть умнее мужика! А я тут, понимаешь, лежу, книжечку почитываю на непонятном ему языке, в то время как мужик, который содержит меня, ничего, кроме счетов и объявлений не читает!

И опять этот раздраженный тон! Тая решилась напомнить Инге о том, что она обещала рассказать ей свою историю.

Они закурили.

- Да история, прямо скажем, банальная и в женских романах довольно часто описанная. Он выкупил меня из борделя, женился, привез вот сюда – кормит, одевает. Вот ты говоришь – любит. Да нет, я скорее его трофей, добыча, дорогая вещь, как вот этот гребанный антиквариат! – Инга в сердцах пнула какую-то резную полочку для журналов, стоящую рядом с ее креслом.

- Причем, я думаю, он ждал от меня такой же покорности, как от красивой антикварной безделушки. А я другая, я даже в борделе была независимой и гордой! Я сама решала – быть мне сегодня с этим, или подождать другого. Я всегда могла заработать на сцене. Никто лучше меня не показывал стриптиз. Все-таки пять лет в хореографическом училище – это тебе не хухры-мухры!

Тая просто онемела от этого внезапного откровения. Что существуют бордели, она, конечно, знала, читала. Слышала страшные истории про сексуальных рабынь из России и Украины. Но вот так близко...

- Ты была проституткой?

Инга поморщилась.

- Давай назовем эту древнейшую профессию по-другому. Жрица любви! Вот так вот! Так мне больше нравится!

- Да как ни называй, суть от этого не меняется! Ты продавала себя за деньги! – крикнула Тая, ломая сигарету в пепельнице.

- Скажите, пожалуйста! Какие нежности, при нашей-то бедности! – сказала Инга и, зло прищурившись, спросила,

- А ты? Ты что делаешь здесь? За десять евро в сутки?

- Я? Я хотела замуж, я хотела немного счастья и покоя. Я...мы и не спим с ним вовсе, - сказала Тая и расплакалась.

- Ну-ну, перестань! Не обижайся. – Инга откинулась на спинку кресла и опять закурила, - я тоже знаешь, не от хорошей жизни, и – хочешь верь, хочешь не верь, не по своей воле в борделе оказалась. А потом – без денег, без документов, уже и выбора не было. Олав оказался не самым худшим вариантом. Он, в общем-то, славный парень, не злой. Только не люблю я его. И детей от него не хочу! Ты сама-то что решила? Остаешься с Клаусом? Он хочет, просил меня поуговаривать тебя. Что скажешь?

Тая вытерла слезы, посмотрела прямо в глаза Инге и сказала тихо и решительно,

- А разве у меня есть выбор? И потом, я уже влюбилась.

- В кого? В Клауса? – не поверила Инга.

- Нет, в Германию, в свой дом, в этот лес и тихие улочки. Я всегда хотела жить именно так: уютно и тихо. А Клаус, ну что же, пусть будет Клаус. Черт с ним.

- Auch dabei! - сказала Инга и громко расхохоталась.

- Что? Что ты сказала? – сказала Тая и улыбнулась в ответ на ее смех.

- До кучи, я сказала! - вытирая слезы, ответила Инга. И добавила, - язык тебе надо учить в таком случае. Без языка, кроме кухни, леса и Клауса, ничего не увидишь. Уж поверь мне. Много я знаю наших теток, которые сатанеют в четырех стенах, не желая учить язык. А потом – все у них плохие: мужья, немцы, служащие в амтах и продавцы в магазинах.

- Я буду, я хочу! – ответила Тая в радостном возбуждении.

- Ну а раз хочешь, – значит и будешь! Пойдем, обрадуем жениха. – Сказала Инга, вставая и увлекая Таю за собой в гостиную.

 

9.

Свадьба была более чем скромной. Клаус потратил так много времени и сил, а может и денег на то, чтобы документы Таи были оформлены быстро, чтобы регистрация произошла до окончания срока ее визы, что на само празднование у него, видимо, не осталось уже ни времени, ни сил. Но Тая подготовила, как смогла, праздничный вечер, на который были приглашены Инга и Олав. Пришел сын Клауса Рихард, но он лишь вручил цветы, выпил чашечку кофе, и удалился. Тае запомнилось только, что Рихард каким-то долгим и пристальным взглядом посмотрел на нее, прощаясь. Ей показалось даже, что были в этом взгляде грусть и сочувствие. Еще ее удивило, что Рихард оказался почти ее ровесником.

- Странно подумала она. - Сколько же было лет Клаусу, когда он стал отцом?

Но все прояснила Инга. Оказалось, что Рихард – не родной сын Клаусу, а сын его бывшей жены от первого брака.

За свадебным столом велись разговоры на двух языках. Жених беседовал с Олавом, Тая с Ингой. Разговор с новой подругой не клеился. Инга явно скучала, как человек, который сделал свое дело, получил желаемый результат, и очень хотел уйти на покой, и поскорее забыть о проделанной работе. Той доверительности и теплоты, которые, как казалось Тае, наметились у них в последнее время, как не бывало.

Тая же была возбуждена и встревожена. Что ждет ее ночью? Ведь она так и «не захотела»! И вряд ли захочет когда-нибудь этого маленького человека, бегающий взгляд которого, до сих пор пугал ее. Она тысячу раз пыталась настроить себя на то, что этот человек – ее муж, что она должна будет любить его, терпеть не только его присутствие в этом доме, но и его ласки, его близость. Она с тоской осматривала дом, который буквально заблестел и стал таким уютным и милым, благодаря ее стараниям. Это был уже ее дом! Она так долго хотела этого, что поверить в вероятность свершившегося обладания было легче, чем в факт ее замужества.

- Неужели все это придется бросить? Уехать, опять начать эту бродячую жизнь и нищенское состояние приживалки, квартирантки. – думала Тая в отчаянии - Нет! Надо настроиться и выделить хотя бы немного теплоты для человека, который принял ее под свою крышу.

Тая попыталась посмотреть на Клауса с нежностью. Она представляла его: то ребенком - маленьким, брошенным, то неутешным вдовцом, то просто, одиноким и несчастным человеком. Все мимо! Нежность и теплота не выделялись.

- Наверное, я злая и черствая, - подумала Тая. - Он до сих пор не сделал мне ничего плохого, а я?

Клаус, видимо почувствовав ее взгляд, посмотрел на жену и улыбнулся. Вернее улыбнулись его губы, а глаза продолжали смотреть спокойно и серьезно. У Таи холодок пробежал по спине. Олав, перехватив взгляды молодоженов, истолковал все по-своему.

Он поднялся, похлопал Клауса по плечу, поцеловал Таю, и предложил Инге поехать домой. Та сразу встала, как будто только и ждала этого приглашения, обняла Таю, шепнув ей на ухо,

- Если что, звони, даже ночью, - сказала она, грустно улыбнувшись, и ушла вслед за мужем.

10.

 

В первую брачную ночь ничего не случилось, Клаус просто напился и уснул прямо за столом. Тая кое-как перетащила его на диван и укрыла пледом. Она тихо убрала посуду, расставила стулья, потом вышла во двор, выкурила сигаретку, поглядывая на рождественские огоньки елки, стоявшей в соседнем дворе. Подошла Кэри, уткнулась носом в ее колени и тяжело вздохнула, как будто сочувствуя.

- Ну что, подружка? Жалеешь меня? Не надо. Все будет ка-ра-шо! – сказала Тая и засмеялась.

Смех получился не очень-то веселым, и собака взглянула на нее большими грустными глазами, в которых тоже блестели то ли огоньки, то ли слезы. Тая погладила теплую собачью голову, почесала за ушком, пожелала спокойной ночи своей единственной здесь доброй подружке, и ушла спать.

Когда она проснулась, Клауса уже не было. На столе стояла чашка с недопитым кофе и засохшая булка. Таины салаты, пироги, остались нетронутыми в холодильнике.

- Может он думает, что я хочу его отравить? – подумала она и грустно усмехнулась.

Когда-то «Леди Макбет Мценского уезда» читал ей студент Юрка. Рассказ понравился, и сейчас, припомнив его, Тая вспомнила вдруг Рихарда.

- А что? Подходящий персонаж для участия в семейной драме, - сказала она вслух.

Она теперь часто говорила с собой вслух, чтобы хоть как-то нарушать эту звенящую тишину большого дома.

К вечеру Тая опять приготовила ужин, убрала в доме, поставила на стол свежесваренный кофе и булочки. Она ждала. Ждала мужа, Тая уже хотела, чтобы он пришел к ней и сделал, наконец, то, что, возможно, сблизит их, хотя бы ночью.

Но и в эту ночь он не пришел в ее спальню, не пришел и в следующую. Шли недели. Тая уже перестала ждать. Она просто жила. Ходила в лес, поднималась высоко в гору. Там была смотровая площадка, с которой был виден весь их маленький уютный городок. Она поднималась туда в сопровождении Кэри, и потом долго смотрела вниз, курила и разговаривала с собакой, показывая вдаль на веселые огни города.

- Хочешь туда, Кэри? Там весело, там всегда праздник. Потому что там люди живут друг с другом, а не просто так, в одном доме! Понимаешь Ты меня, нерусская собака?

Кэри казалось, понимала ее. Смотрела вниз, на светящиеся окна супермаркета, виляла хвостом и поскуливала.

Раз в неделю Тая вместе с Клаусом ездила в этот большой магазин покупать продукты. Ей был интересен сам процесс знакомства с этим новым миром. Магазин был огромным, товары в разноцветных упаковках поражали своим многообразием. Тая подолгу рассматривала упаковки, молча, шевеля губами, читая названия, пыталась угадать, – что же там, внутри. Но Клаус, быстро накидав в тележку банки, коробки, пакеты с едой, уводил ее из этого пестрого товарного рая.

По вечерам Тая пыталась учить язык по тем учебникам, которые ей подарила Инга, но без помощи, без практики, ничего хорошего не получалось. Она освоила только несколько фраз, которые помогали ей в общении с продавщицей в соседней с их домом пекарне и некоторые слова, которые могли бы ей пригодится в представлении себя. Инга пропала. Она не звонила, а спросить Олава, который брал трубку всякий раз, когда Тая звонила сама, она не могла, хотя нужная фраза была найдена в разговорнике и заучена наизусть. Тая просто боялась, что не поймет того, что ответит ей Олав, и потому, просто бросала трубку, услышав его голос.

11.

«Это» случилось через два месяца после свадьбы. Клаус пришел домой поздно, был изрядно пьян, что видимо, случалось с ним и раньше довольно часто, просто Тая не сразу научилась это его состояние распознавать, настолько он всегда был тих и угрюм и в трезвом, и в пьяном состоянии. Он вошел в комнату, разделся и просто лег на нее, придавив своим телом и удушая скверным запахом изо рта. Он долго и усердно мял ее грудь, мусолил губы и шею, покусывал живот. Тая тихо лежала, замерев от ужаса и отвращения. Она даже не ощутила его присутствия в себе, просто он зарычал вдруг, она услышала что-то похожее на «ферртишш» и ее живот стал мокрым и липким. Клаус встал, вышел, шатаясь, в гостиную и, упав на диван, мгновенно уснул. Тая убежала в ванную, залезла в горячую воду и долго оттирала живот жесткой губкой, Она горько плакала, кусая в отчаянии губы и, намыливала в очередной раз свои грудь, живот, ноги, словно хотела навсегда смыть с себя или, лучше, содрать вместе с кожей это ощущение, оставшееся от его прикосновений.

Утром она нашла на столе в гостиной смятую купюру в двадцать евро и грязную чашку из-под кофе. В тот же день позвонила Инга. Она вернулась из командировки. Ездила на запад, помогала в бракоразводном процессе своей бывшей клиентке.

- Нет, ты только представь, Тая, он - этот ее мужик, заставлял ее вместе с ним устраивать порно-сцены для старых козлов в их собственном доме! И был очень возмущен отказом! Типа – деньги надо как-то зарабатывать! Хорошо, что их браку уже два года, и она может после развода остаться в Германии. Отмучилась! – Инга весело засмеялась и попросила подождать, пока она закроет дверь за мужем.

- Представляешь, стал так хорошо понимать по-русски, зараза такая! При этом отрастил большие уши. Ну, все, ушел! Рассказывай, ты-то как? Муж вступил в свои обязанности? Медовый месяц-то уже позади, отчитайся, молодуха!

Впечатления прошедшей ночи и Ингин веселый тон так расстроили Таю, что она просто разрыдалась в трубку, ничего не сказав.

- Таак, - протянула Инга мрачно, - еще одна семейная драма на мою бедную голову. Ну, соберись, соберись! Расскажи-ка мне, – что там у нас? Извращения? Садизм? Импотенция?

Тая, как могла, рассказала о событиях прошлой ночи, подытожив - не могу, я уеду! Или умру!

- Ну-ну, перестань. Говоришь только вчера? Может, потерпишь, за два года таких ночей наберется, может быть штук двадцать? Ты подумай, сколько хороших дней и ночей у тебя будет потом? Ты знаешь, это не самый худший вариант. У меня знакомая есть, так он ее бьет перед тем, как... ну сама понимаешь. Словом, его это возбуждает сильно. А на следующий день ведет по магазинам, набирает ей кучу шмоток и косметики. Два раза, сволочь, челюсть ей сворачивал. И ничего, она терпит! Говорит, что осталось еще с полгода помучиться, а потом она его пошлет далеко, еще и деньги солидные получит с него на содержание.

- А как же полиция? Неужели ничего нельзя сделать? – дрожащим голосом спросила Тая.

- Полиция, моя дорогая, может помочь тебе, конечно. Но вот потом, если муж не захочет с тобой жить и подаст на развод, тебе в течение суток надо собрать манатки и свалить к себе домой, на историческую родину. Сечешь? Ты хочешь на историческую родину?

- Я? Но мне некуда, я не знаю... Я уже и Ольге Петровне написала, что не вернусь. А она, эта женщина, зачем терпит? Ради чего? – спросила Тая, чуть заикаясь от волнения.

- А у этой женщины мать парализована, и двое детей, которых кормить-одевать надо. Ты думаешь одна здесь такая, жертва обстоятельств? А остальные от удовольствия этих уродов терпят? – голос Инги стал жестким и злым.

- Нет, что ты? Я теперь понимаю, - испуганно сказала Тая. – Но почему так? Они что, немцы, все такие?

- Ну, нет! Немцы народ хороший, порядочный и воспитанный. Просто, как и везде, порядочные мужчины при женах, во-первых, во-вторых, чтобы жениться, немецкому мужчине надо сделать карьеру, получить денежную работу, чтобы потом кормить семью, в-третьих, раз женившись, мужик попадает крепко! Если он разводится с женой, он, потом, должен платить деньги на содержание не только детей, но и ее! Если она не зарабатывает сама, конечно. Поэтому немцы женятся очень обдуманно и, если разводятся, то не всегда позволяют себе второй брак. Чаще живут просто так, в гражданском союзе. И немки, кстати, очень трезво к браку подходят. Вряд ли нормальная немецкая женщина будет терпеть издевательства – по судам затаскает, разведется, словом отстоит себя с максимальной выгодой. Хотя, в хаймах, где женщины спасаются от мужчин – тиранов, не только наши прячутся, но и немок хватает. Но это такие уж, совсем кроткие и глупые.

- А мы значит тоже...,- Тая не договорила, опять заплакав.

- А мы, если не курицы мокрые – должны уметь за себя постоять! Дерется? Бей тоже! Я своему один раз в нос так заехала – кровь лила рекой! Теперь триста раз подумает, прежде чем лезть ко мне с разборками! Они же нас на халяву берут! Какая нормальная немка будет жить с твоим Клаусом? У него же на морде написано – алкаш и импотент! А ты, – пожалуйста! Приехала, дом отмыла, замуж пошла, не спросив ничего! Почему с тобой надо церемониться?

- Но ты? Ты же другое мне говорила, помнишь? Ты же сама..! – Тая уже ревела в голос.

- Что я сама? У тебя выход был? Ты мне что сказала? «Некуда мне ехать! Я уже влюбилась!» Почем мне было знать, что он такой скотиной будет? Надежда-то всегда остается! Ты давай, успокойся, приходи ко мне на посиделки в субботу. Мои русские подружки соберутся, поговорим, обменяемся опытом, подумаем, как нам пережить твоего Клауса. А сейчас, вытри сопли и сделай хороший засов на своей двери. Придет пьяный, подергается, да и спать ляжет, любовничек хренов. Все, пока! До субботы.

И Инга положила трубку. Тая долго держала в руках свою, слушая короткие гудки и вытирая слезы.

 

12.

- Вот с тех пор я и живу здесь, уже второй год на исходе. Инга была права, похожих ночей, да и вообще ночей, у нас с Клаусом было мало. Правда каждая такая ночь мне кажется вечностью. – грустно закончила Тая свой рассказ и расстегнула кофточку. На пышной розовой груди ее явственно проступали синяки, на животе были свежие царапины, замазанные йодом.

Я молчала, потрясенная этим зрелищем и рассказом Таи.

- Тая, дорогая, зачем? Почему? У тебя только одна, единственно твоя жизнь! Зачем ты продаешь ее так дешево и бездарно? Неужели там, в твоей Виннице не нашлось бы крепкого хорошего парня, который пусть не сделал бы тебя богатой, но мог бы сделать счастливой?

- Видно не нашлось. Да и не могу я уже. Привыкла. Как же я дом брошу? Я вот скоро на работу устроюсь, мне обещали место в супермаркете, товары раскладывать. Свои деньги появятся, а через полгода разойдусь, и уеду. Рихард обещал мне работу найти на западе. – Тая вдруг потупилась и покраснела.

- Рихард? – переспросила я. – Сын Клауса? Вы что с ним, подружились?

- Да уж подружились, - вздохнув, сказала Тая. – Как бы Клаус не узнал про нашу такую дружбу...

- А что же он в таком случае не поможет тебе прямо сейчас? Гнева отцовского боится?

- Нет, он просил меня подождать, он сейчас оформляет документы всякие, чтобы Клауса признали психом. Понимаешь, он ведь и правда ненормальный, у него и справка есть. Но Рихард говорит, что он не достаточно еще ненормальный, чтобы отстранить его от права владения домом и автомастерской. Понимаешь? Он меня и к врачу уже водил, мы показали, как меня муж психованный истязает. Ты знаешь, такая женщина хорошая, она меня так уговаривала в полицию пойти!

- Ну и? – почему не сделаешь так, как она говорит?

- Ты пойми, он потом меня отправит отсюда! А вот если его невменяемым признают, тогда закон на моей стороне, и я останусь здесь!

Тая раскраснелась, стараясь объяснить мне логичность этого чудовищного действа. Но я никак не могла прийти в себя и понять ее объяснений,

- А если он убьет тебя в приступе бешенства, изуродует, наконец? А с душой твоей через полгода что будет, если тело уцелеет? Ты об этом подумала?

 

- Все, хватит, не каркай - сказала Тая, вдруг успокоившись, - ничего со мной такого страшного не будет. Рихард уже и замок мне в дверь врезал. А ты меня не поймешь все равно, я вижу. Еще и осудишь. Закончим разговор. Налей-ка мне водочки! Вон светает уже. Пора домой. Я обещала мужу к завтраку вернуться.

Тая выпила рюмочку, молча выкурила сигарету, и, сухо попрощавшись со мной, ушла.

 

13.

В Германию опять пришло Рождество. Снега не было, но, зато, было много света, музыки. Мы возвращались с мужем довольные с рождественского базара, закупив подарки и всякие вкусности для праздничного вечера. Мой мобильный сыграл мне мелодию Моцарта. Звонила Инга.

- Наташ, я тебя очень прошу, составь мне компанию. Мне надо в больницу к Тае. Это не далеко от вашего дома, я заеду за тобой! – сказала она грустно просящим голосом.

Я давно не видела Таю, но по моим подсчетам ее «срок» подходил к концу. Как раз в это Рождество истекали обязательные два года проживания в браке, и женщина могла получить развод, вместе с правом на жительство в Германии.

- Что случилось? – спросила я с тревогой, соглашаясь на приглашение.

- Встретимся, расскажу. Через час заеду, - сказала она и дала отбой.

Ровно через час с четвертью мы подъезжали к больнице, в которой лежала Тая. Инга рассказала мне коротко о происшедшем .

- Я не знаю точно, что побудило его так жестоко избить ее на этот раз. Он издевался и раньше, бесился от того, что не может быть полноценным мужчиной в постели, ревновал к Рихарду, который сроду не бывал у него, а последнее время зачастил, наконец просто срывал на ней зло, раздражение. Но так жестоко избить? Никогда. У Тайки сотрясение мозга, сломан нос, глаз еле спасли. Он бил ее, похоже, долго, а потом просто ушел из дома. Она позвонила мне в пять утра, когда смогла немного прийти в себя и добралась до телефона.

- Какой ужас, - сказала я , холодея от ее рассказа, - а где же сейчас ее муж?

- Где-где, в полиции, конечно, объяснение пишет, справками своими шуршит, дескать невменяем был, больной и все такое. Олав говорил с ним. Рассказывает, что Клаус подавлен, плачет, говорит, что любит Таю, что раскаивается. Урод! Ну все, остальное потом, пойдем, вон медсестра идет, спросим, можно ли нам навестить Тайку.

К нам навстречу по коридору шла высокая женщина в голубом халате и такой же шапочке. Она сообщила, что Таю перевели в гинекологическое отделение, что она была беременной и произошел выкидыш. Мы долго беседовали, медсестра охотно отвечала на наши вопросы. Сказала, что все будет хорошо, что Тае придется месяц, а то и два провести в больнице, но угрозы ее жизни нет, и, отвечая на наши вопросы, заверила, что дети у Таи еще будут. Вот только нос... Чтобы вернуть ему прежнюю форму нужна пластическая операция, а на это больничной страховки может не хватить.

Мы ушли, так и не увидев Таю.

 

Вместо эпилога.

 

Инга вскоре разошлась с Олавом и уехала жить в Кельн, звонит редко. Я знаю, что она оплатила Тае операцию, помогла устроиться в общежитие для женщин, которые прячутся от своих домашних деспотов.

Я как-то навестила Таю, в этом милом приветливом доме, населенным женщинами разных национальностей и с одинаковой грустью в глазах. Тая похудела, исчезли веселые ямочки на щеках, руки у нее немного дрожали, когда она брала у меня цветы. Но в целом она выглядела не плохо.

- Как ты, Тая? Как чувствуешь себя, не скучаешь? – спросила я ее, когда мы уединились в комнате для гостей.

- А скучать мне некогда. Мы здесь работаем, коробочки всякие клеим, еще нас учат делать композиции из сухих цветов. А я готовлю еще часто. Я же повар! Старшая сказала, что мое образование могут подтвердить здесь и я имею хороший шанс получить работу.

- А Рихард как? Он бывает здесь? И этот, твой муж... – спросила я осторожно, не решаясь назвать имя Клауса.

- Клаус нет, он в клинике. Рихард сказал, что это лучше, чем тюрьма. А Рихард был, да, раза два уже был. Бумаги какие-то привозил, я подписала. Говорит, что дома все хорошо, только вот Кэри пропала. Пропала сразу, как меня увезли. Долго бежала за машиной, а потом не вернулась домой. Мне так жалко ее. Она же никогда не убегала далеко от дома, могла под машину попасть! Ужас, как жалко!

Тая вытерла слезы, и стала прощаться со мной.

- Ты знаешь, ты не приходи больше, ладно? Я забыть все хочу. И туда больше не вернусь. Рихарду я не нужна, ему дом нужен был, наследство и все такое. Пусть пользуется. Я теперь не пропаду. Я здесь нужна. Может даже в этом хайме останусь, помогать буду, на кухне работать. Я, кажется, нашла здесь дом, в нем пока и останусь. Прощай.

 

Тая ушла, тихонько сжав на прощанье мою руку в своей маленькой твердой ладони. В тихом уютном доме пахло корицей и мятой, на столах стояли композиции из сухих цветов, где-то пели женские голоса. Пели что-то уж очень знакомое: «Wir sind zwei Regentropfen, ein Mann und eine Frau…» Я вспомнила эту старинную немецкую песню, мы тоже учили на курсах ее слова и даже делали свой собственный литературный вариант перевода.

Как же это там было? Ах да ! «Мы с тобой две капельки дождя: мужчина и женщина, срываясь с одинокого листа, мы сливаемся, становимся одним, и падаем на землю вместе ...»