В ы с о ц к и й

 

Когда умер Высоцкий, мне было двенадцать лет. Я не видела его живым, но его смерть потрясла меня и предопределила судь-бу в этом плавящемся олимпийском июле.

Его могила стала своеобразным местом сбора сначала для всех желающих поклониться его памяти. Потом для так называемых Высоцковедов. Здесь собирали его стихи, записи песен, обменивались информацией. В основном, это были очень хорошие люди, бескорыстно делящиеся всем, что у них было, сами пишущие стихи. Тогда еще не было поставлено, как сейчас, дело на коммерческий поток. На Высоцком не делались деньги. Туда просто приходили люди, которые не могли без этого жить. Без духа свободы. Без надежды на лучшее. Заводилой в том маленьком тусовочном мирке был молодой рабочий Вячеслав Песков. С хриплым, как у Высоцкого голосом. У него были лучшие записи, стихи, фотографии, которыми он щедро делился. Сам писал стихи и вообще был на рекдкость образованным человеком.

Я тоже в детстве писала о Высоцком:

Сероглазому гению посвящаю я строки.

Прозвучал его голос в ночной тишине,

И осыпались листья, шелестя о пророке.

Белый аист, напомнивший нам о войне.

 

И о его могиле, как это было:

Цветы горят огнем предсмертным,

Как будто кровью налитые.

Две свечки, вспыхнув желтым блеском,

Осыплют звезды золотые.

 

Цветы увянут на могиле,

И ветерок задует свечи.

Но люди вновь цветы живые

Несут. И время их не лечит.

В нашей памяти царила чистота и порядочность, которые мне больше не приходилось встречать нигде. Помню, один мой зна-комый, ценой колоссальных усилий, переснял и вынес из закры-того архива института им. Склифосовского медицинские карты Высоцкого. То, что там было написано повергло в шок даже лю-дей не сильно разбирающихся в медицине. Например, проведе-ние процедур, однозначно приводящих к ухудшению здоровья пациента, в которых, к тому же, не было необходимости. Тогда со Славой Песковым мы поклялись, что дальше нас эта инфор-мация не пойдет, т.к. изменить уже ничего было невозможно, а выворачивать на изнанку интимную жизнь человека ради гром-кого скандала, который бы с удовольствием обсосала “желтая” пресса, казалось как минимум, неэтичным.

Как впоследствии мне удалось узнать, медицинские карты Высоцкого за последние годы его жизни непонятным образом исчезли из архива, хотя срок хранения их еще не вышел, и я до-гадываюсь почему это произошло.

Тогда я писала:

 

Сделанный из мрамора или стали,

Освещенный фонарем во мгле,

Тихо ты замрешь на пьедестале,

Не ответив даже слова мне.

 

И друзей сердца не станут биться,

И она тебя устанет ждать.

Ты успел так многого добиться,

Как сумел ты все предугадать?

 

И не будет больше человека,

Остается только маски снять.

Ахиллесов прожитого века

Мы умеем лишь провозглашать.

 

Ничего им сделать ты не сможешь,

Не спуститься с мраморной плиты.

Если даже речи будут ложны,

Не сумеешь вызов бросить ты.

Впрочем, на Ваганьковском кладбище у могилы Высоцкого появлялись не только порядочные люди. Заглядывали прохо-димцы, торгующие ворованными рукописями и, несмотря на не-приязненное к себе отношение, продолжали свой бизнес. Один из таких людей затесался в комиссию по литературному насле-дию Высоцкого и вынес немало подлинных рукописей на про-дажу, прежде чем кто-то вспохватился.

Об этой комиссии в следующей главе о Наталье Крымовой, издавшей первые сборники Высоцкого, а так же, его прозу.