Жак сидел в Центральном компьютерном зале и лихорадочно просматривал дискету за дискетой, раскрывал файл за файлом. Уже месяц назад размеры охватившего планету бедствия были угрожающими, теперь ужасающая перспектива близкой гибели человечества была налицо. Сюда, в ЦК, стекалась информация со всех уголков земли, и компьютер бесстрастно собирал ее, впитывал, систематизировал, анализировал и выдавал Жаку в виде печального итога – все более безнадежную и неутешительную картину корчащейся в смертельных конвульсиях цивилизации.

Всего полдесятилетия понадобилось смертоносному вирусу, чтобы уничтожить разум человека, а затем и самого гомо сапиенс. СПИД, пугавший ранее человечество, оказался милым младенцем перед новой угрозой, названной по имени ученого, открывшего вирус, Свиденко, и по аналогии со СПИДом – СВИДом. Новая зараза имела еще одну дьявольскую параллель: у заболевших людей вытягивалась вперед челюсть, выпячивался рот, приобретая неприятнейшее сходство с малопочтенным домашним животным – свиньей. Кощунственная трансформация человеческого лица сопровождалась деформацией и разрушением мозга и деградацией личности. Професссор Свиденко не сумел дать исчерпывающий ответ на животрепещущий вопрос, не смог определить причину возникновения опасной инфекции. Ученые оказались бессильны и при выработке противоядия, при поиске профилактических средств и исцеляющих препаратов.

Число больных катастрофически увеличивалось, вирус находил все новые и новые жертвы, инфекция распространялась по планете со скоростью, которая и не снилась грозному СПИДу, и вскоре смерть начала величайшую на своей памяти жатву. Болезнь скоротечно, менее чем за год, размягчала мозг человека, превращая его в животное, а затем только лишала его и самой жизни.

Как вирус СПИДа возник в результате гнуснейшего соития человека с ему подобной обезьяной, так и появление вируса СВИДа явилось итогом окончатального падения человеческого существа до уровня первобытного зверя: в его организме произошла мутация из-за употребления алкоголесодержащих, ядовитых ангиоспазматических веществ-антигонов (выявленных еще врачом Алекандра Македонского и названных в честь царя Македонии – Антигона), самой природой противопоказанных живому существу, вступающих в противоборство с жизненно-важными центрами человеческого организма. Спивающееся человечество научилось туманить свой мозг самыми невероятными, неприемлемыми для желудка, ядовитыми соединениями, подвергая опасности не только свое здоровье, но и саму жизнь. В чьем-то испитом теле впервые произошла загадочная реакция, в результате которой алкоголик однажды выдохнул в окружающую атмосферу самый страшный вирус за всю историю существования живого мира, со дня сотворения его и человека – венца творения Божьего, положив начало его концу. Так и останется безвестным поганое имя ублюдка, жалкого опустившегося пьяницы, которого и разумным существом-то назвать можно с огромной натяжкой, а уж человеком и вовсе невозможно, но сумевшего уничтожить высокоразвитую, сильную цивилизацию в самом расцвете ее развития.

Жак уныло смотрел на экраны компьютеров, и в который раз с ненавистью и бессильной яростью думал о нелюди, породившей инфекцию СВИД. Его невероятно бесила та легкость, с какой могущественное человечество позволило погубить себя, ибо не приняло всерьез предупреждений и предостережений ученых и медиков, легкомысленно отнеслось к безобидным поначалу симптомам и проявлениям грозного врага: эка, невидаль, – разновидность алкоголизма! Так мы не будем пить, не возьмем в рот ни капли спиртного, и дело с концом! Но было уже поздно, ибо вирус, пожирающий разум, подобно истосковавшемуся по свободе злобному джинну, уже был выпущен на волю и творил свое черное дело, буйствовал и гулял по миру, наслаждаясь людской беззаботностью, беззащитностью и уязвимостью и упиваясь их младенческим недомыслием.

Да, и раньше были ученые мужи, иногда появлялись пророки, предрекавшие человечеству гибель – то от чумы, то от чахотки, то от холеры, то от рака, наконец, от СПИДа. Некоторые видели смертельную опасность в загубленной экологии, в пугающем уменьшении запасов пресной воды, в отравлении ее и почвы ядовитыми веществами, в увеличении озоновых дыр над планетой, в „парниковом эффекте“ – в потеплении климата, в чрезмерном увлечении космосом, в развитии атомной и ядерной энергии, в разрушительных межнациональных и межгосударственных войнах, – причин для волнений за будущее родной земли было предостаточно, и они были хорошо известны. Поэтому на фоне глобальных угроз какой-то мифический вирус казался смехотворной опасностью. Тем он и взял, так и оказался всесильным и непобедимым.

Сейчас человечество представлялось Жаку в образе прекрасного юноши, достигшего высот в науке, побившего все существующие рекорды в спорте, изощренного в искусствах, искусного в ремеслах, покорившего земные пространства, заставившего служить себе моря и горы, приручившего природную энергию, укротившего неуправляемые стихии, – сильного, красивого, статного молодца в самом расцвете сил, внезапно пораженного детским безвредным недугом, которому он не придал никакого значения, что его и погубило. Беспечность гибнущего человечества более всего угнетала Жака.

Скоро наступит финал. В эпоху невиданного развития компьютерного потенциала другому ученому пришла гениальная идея вмонтировать в одну из кнопок компьютеров, имеющихся в каждом доме, сверхчувствительный элемент, который мгновенно улавливал особый фермент, выделяемый порами тела заболевшего СВИДом человека, и данные об распространении инфекции передавались в Центральный компьютерный зал.

Распознавать болезнь, но, увы, только на второй стадии, фиксировать симптомы ее развития, давать прогноз ее течения, медицина, вроде, научилась, но панацея так и не была найдена, – слишком мал был срок, данный ученым для этой цели. Свиденко, изучавший вирус несколько лет, говорил, что он приближается к решению проблемы. Средства, разрабатываемые им, давали неплохие результаты при лечении зараженных свиней и крыс. Но он не успел получить необходимое лекарство, так как заразился сам. Почувствовав симптомы заболевания, профессор закрылся в лаборатории, где продолжал исследования и разработки, записывал свои наблюдения и ощущения, испытываемые им при усугублении течения заболевания. О том, что он умер, предварительно уничтожив свои дневники и записи, находясь уже в полубезумном состоянии, его сотрудники узнали по специфическому для СВИДа запаху, исходящему от разлагающегося трупа. Они безбоязненно вошли в лабораторию, взломав дверь, так как доктор Свиденко давно доказал, что губительный вирус может существовать только в живом организме, и передается воздушно-капельным путем, при непосредственном контакте, после смерти больного он погибает. Не может он долго жить и в воздухе: отсутствует питательная среда. Так бесславно погиб ученый, открывший вирус, впервые появившийся на его родине, среди спивающегося населения безнадежно обнищавшей после распада СССР, Украины.

Его последователи и ученики кое-как восстановили записи и продолжили исследования. Но инфекция оказалась более упорной и настойчивой, более оперативной и проворной, и сумела опередить людей, искавших оружие борьбы с нею: СВИД косил-выкашивал человечество, как сорную траву. Вскоре не осталось ни одного ученого, занимающегося этой проблемой, и человечество обреченно сдалось на милость победителя.

Вот тогда-то Жак, поняв, что надежда на спасение умерла вместе с последним ученым, что ждать защиты более неоткуда и не от кого, сделал на складе Центрального компьютерного зала, шефом которого он был, годовые запасы продовольствия для себя и своих сотрудников и издал приказ об самоизоляции их коллектива и прекращении всяческих контактов с внешним миром. На случай, если среди его коллег уже имеются вирусоносители, он осуществил двойную самоизоляцию – закрылся в своем кабинете. Выполнив суперизоляционные требования инструкции, предписывающей порядок и состав действий в экстремальных ситуациях, в аномальных условиях, предприняв сверхчрезвычайные меры предосторожности, вывел все каналы подачи информации на главный компьютер новейшей модели, – последнее слово техники. Все его шаги диктовались не презренным, жалким страхом за собственную жизнь, – он не боялся смерти, так как потерял уже всех, кто составлял смысл его жизни: родителей, жену, детей. Но тот факт, что стимул его дальнейшего личного существования отсутствовал, вовсе не делал его жизнь ненужной для других людей, лишней для себя самого, – он не хотел умирать бессмысленно. Нет, он обязан был находиться у центрального пульта до возможного конца, а перед неизбежной гибелью осуществить некую миссию, взятую на себя добровольно. Поэтому он решил максимально обезопасить свою жизнь. Он понял, что поступил правильно, когда узнал, что среди его подчиненных появились больные, о чем ему доложили по внутреннему телефону, кажется, три месяца назад. Тогда он проверил количество продуктов, составлявших его личный запас, и сделал вывод, что более чем на полгода их не хватит. С тех пор он старался есть поменьше, чтобы растянуть время, отпущенное ему судьбой. Или Богом!

При том высочайшем уровне компьютеризации, какой был достигнут на планете к концу двадцатого столетия, Жак Купер считался крупнейшим специалистом в этой области. Он слишком верил в прогресс науки и техники, чтобы быть ревностным и последовательным сторонником религиозных убеждений. Официально он не принадлежал ни к одной конфессии верующих, но допускал существование некого сверхразума, обладающего фантастически-могущественным потенциалом энергии, воздействующей на миропорядок и мироустройство, и движущего их в нужном ему направлении. Жак склонялся, скорее, к мысли, что таким суперразумом наделен Космос, являющийся гигантской разжиженной субстанцией серого вещества, которое в небольших количествах, в концентрированном виде имеется в мозгу человека. Большое, воздействуя на малое, добивается нужных ему результатов, управляет им.

Лет десят тому назад Жак, не увлекающийся проблемами космоса, вывел для себя логически-стройную систему устройства мироздания, в соответствии с которой и направлял свои взгляды ученого. Но тогда он ошибочно полагал, что Космос является Отцом, управляющим миром посредством воздействия на крохи собственной субстанции в мозгу высокоразвитых существ. Жак долго размышлял: кто же Мать? Во Вселенной все устроено таким образом, что для того, чтобы дать начало развитию одухотворенного создания, необходима биологическая пара: Она и Он. Ибо все в мире устроено по образу и подобию творцов. И он пришел к выводу, что все-таки Космос – Мать, Великая Мать-созидательница. Следовательно, должен существовать и Отец. И Жак вновь вернулся к идее Бога-Отца, оплодотворившего Великую Мать, в результате чего и родилась жизнь во Вселенной: беспредельная жизнь на бесконечных ее просторах. Вот такой схемой мироздания и руководствовался Жак в своих мировоззрениях. И тогда все встало на свои места – все получило объяснение и завершенность. Веским аргументом в пользу безошибочности такой точки зрения являлись в глазах Жака святые книги с их далеко идущими пророчествами, в частности, конец света, предреченный в Библии, был очевиден и совпадал с указанным там временем: заканчивался 1999 год, и жизнь на земле завершалась – человечество не переступит порог двадцать первого столетия. Другой участи оно и не заслуживает, если даже перед лицом столь страшной угрозы вымирания оно не встрепенулось совестью, не объединило усилий, хотя бы для спасения своего потомства, – какой доли оно достойно?

Жак вспомнил, как маршировали солдаты в ладно пригнанной форме со свиноподобными лицами, уже пораженные ужасной болезнью, готовясь, под командованием генералов со свиными рылами, тоже уже обреченных на гибель от вируса СВИД, идти воевать за передел границ между вновь образованными суверенными государствами, воздвигнутых на руинах сильного, мощного Союза. С высоких трибун те же свинолюди обращались к сердцам избирателей с вытянутыми вперед челюстями, призывая их отдать голоса за их лидера, обещая после победы на выборах – народу, стоящему одной ногой в могиле, райскую жизнь. Что заслужил такой народ? Свинскую образину-вождя, свинскую власть и свинскую жизнь. Он ее и достиг!

С болью вспоминал Жак и то, как все начиналось. Только распался Союз, и на великих просторах некогда необъятной Родины, поделенных чуть ли не на приусадебные участки, именуемые суверенными и независимыми, стали воздвигаться границы и таможни – наступила эра великого хаоса: началась неразбериха с армией и флотом, с государственной собственностью и гражданством. Верхи, озабоченные разделом имущества и личным обогащением, придумывали один коварный политический шаг за другим, разыгрывали одну ловкую и хитрую авантюру за другой: приватизацию, ваучеризацию – лишь бы наловить побольше и покрупнее рыбки в мутной воде. Каждый

„приусадебный участок“ обзавелся своим правителем, а тот – придворной свитой жадных до наживы прихлебателей и блюдолизов: все стремились отхватить от большого пирога свой кусок, – одному изворотливому удавалось откусить побольше, другому оставался мизер. Началась грандиозная грызня в масштабах труднопроизносимого, неблагозвучного новообразования – СНГ – мертворожденного дятяти ущербных политиканов.

Нарад нищал. Народ с катастрофической скоростью скатывался в бездну нищеты и убожества. Доведенный до отчаянно-низкого уровня жизни, народ стремительно спивался.

Россия помпезно отметила 50-летие победы над фашизмом. Баснословных денег, которые были затрачены на роскошное празднество, могло бы с избытком хватить, чтобы целый год кормить вдосталь голодающих ветеранов, добывших славную победу. Но такого масштаба торжества были необходимы высоким правителям, дабы продемонстрировать целому миру всесилие своей власти, чтобы блеснуть друг перед другом позолотой своих корон, поразить богатством и величиной придворной свиты-своры. Попутно вспомнили на пару дней об ограбленном народе, пожали ручку обездоленным ветеранам – мастерски разыграли хитроумный спектакль под названием

„Великая демократия“. Народ, подавляя голодное урчание в тощих животах, плакал от умиления.

Вскорости появились первые признаки Божьего гнева. То тут, то там начали мелькать в гуще народной люди с непотребными, скотоподобными харями. На них бесцеремонно указывали пальцами, над ними весело смеялись, но не издевались: народ сердобольно жалеет калек и уродов. Никто и задумываться не стал: откуда напасть такая? Никого не волновало то обстоятельство, что свиных рыл становится все больше, – ведь поначалу болезнь поражала в основном убогий люд: бродяг, бомжей, да горьких пьяниц. Кому до их здоровья и обличья есть дело? А Сатана уж правил бал! Придет свиновирусоноситель к пивному ларьку, потолкается среди алчущих душ, примет свою порцию и уйдет, зловонным дыханием отравив с десяток сотоварищей, которые после закрытия благословеннного источника тоже разойдутся в разные стороны, уже отмеченные страшным клеймом Рока, и понесут эстафету беды в свои семьи.

Первоначальные симптомы болезни не настораживали, ибо протекала она настолько скрыто, что до поры, до времени, больные не ощущали никаких ее проявлений. Только у хронических алкоголиков в начальной стадии появлялось легкое, приятное головокружение – им ли к нему привыкать? А меж тем вирус, попадая в организм человека, молниеносно размножался, разносился с кровью во все жизненно важные органы, акклиматизировался там и развивал активную разрушительную деятельность. Исподволь, незаметно и постепенно внешность больного начинала деформироваться, уже через полгода после инфицирования приобретая характерные черты, типичные для хрюкающего домашнего животного. Но это была уже вторая стадия заболевания, которая, даже при наличии лекарств, не поддавалось излечению, – в пораженном организме происходили необратимые губительные процессы. Третья стадия приводила к разрушению мозга и полному идиотизму – человек уподоблялся скоту – в поведении и образе жизни, и совершенным скотом умирал.

Стремительному распространению инфекции способствовал постсоветский хаос. Естественное желание выжить в непривычных условиях зарождающегося капитализма толкало людей расползаться по всему миру, невзирая на новые границы и таможни. Так называемые „челноки“ ездили из страны в страну, перемещая тысячи тонн продуктов и товаров, спекулируя и вывозя со своей родины все, что там плохо лежит, а обратно ввозя дешевый импортный ширпотреб.

Межнациональные распри и войны, сотни и тысячи беженцев, оставишихся без крова и пищи, по-цыгански, табором, кочующих из одного угла страны в другой, а затем устремляющихся вообще вон из нее – туда, где кажется лучше. Зарождающийся бизнес требовал от новоявленных предпринимателей частых поездок за границу – создавались многочисленные совместные предприятия и ассоциации, международные консорциумы, банки и фирмы. Дьявол, как нельзя лучше выбрал момент, чтобы наслать на человечество погибель, ибо само время было прекрасной питательной средой для зла.

Особенно страдали дети. Инкубационный период у них сокращался втрое, каждая стадия протекала в три раза быстрее, чем у взрослых, – через полгода после заражения ребенок погибал. Со слезами на глазах и спазмами в сердце вспоминал Жак свою семилетнюю красавицу-дочурку, ее обезображенное недугом личико. Самое страшное – хоронить чужого, неузнаваемого уродца, зная, что это – твое дитя, часть плоти твоей. Затем сын, потом жена – всех их постигла злая участь: он, большею частью находившийся далеко от дома в силу специфики профессии, приезжал только затем, чтобы предать земле одного родного человека за другим, – с трудом заставляя себя поверить, что существо, покоящееся в гробу, действительно твой сын, твоя жена. Многих родствеников так и не удавалось убедить, что смерть поразила именно его близкого, ибо ничего общего между живым, здоровым человеком, каким он был еще некоторое время назад, и ужасным мертвецом не было. Сотни невостребованных и безымянных трупов хоронили за счет государства, в общих, братских могилах, ибо такое следственное действие, как опознание трупов, потеряло свое изначальное значение из-за физической невозможности его совершения.

Когда масштабы бедствия достигли невероятных размеров, когда эпидемия СВИДа охватила весь земной шар, а исцеляющего препарата так и не удалось открыть, среди ученых появилось новое течение, образованное приверженцами гуманотерапии. Последователи этого движения предлагали провести срочную акцию безболезненного усыпления инфицированных. „Этот вынужденный шаг, который на первый взгляд кажется негуманным, на самом деле – прояление высшего гуманизма, – говорили они, – ибо зараженные вирусом СВИД все ровно обречены на гибель, на мучительную тягостную смерть. В третьей стадии это уже не люди, а скотоподобные существа, не осознающие ни своего ужасного положения, ни вреда, которой они несут здоровым, окружающим их людям, – ведь они заразны на протяжении всего заболевания. Безболезненный укол избавит их от страданий – они спокойно уснут вечным сном. Тем самым мы сможем оградить от опасности тех, кого они могли бы заразить. То есть, пожертвовав половиной, уже находящейся в объятиях смерти, мы спасем вторую половину человечества. Так не есть ли то, что мы предлагаем, – гуманнейшее дело?“

В первую очередь „гуманисты“ предлагали умертвлять тех, кто был заражен двумя вирусами: СПИД и СВИД – таких было тоже немало: они представляли двойную опасность.

Ученый мир, все человечество раскололись на два лагеря: сторонников и противников гуманотерапии. Те, кто был здоров и пока не имел больных родственников и близких, ратовали за применение „снотерапии“.Больные люди выступали категорически против. Шли горячие споры, велись длительные ученые диспуты, умнейшие, нуднейшие дискуссии, там и сям разражались целые баталии, самые горячие головы с той и иной стороны требовали проведения немедленного всемирного референдума по данному вопросу. Воз и ныне оставался там же, а скорбный скрип погребальных дрог, раздаваясь в самый неурочный час у каждого дома, уже не перекрывался оптимистичными заверениями свиноподобных правительств всех стран о том, что в королевстве все идет нормально. Не хватало катафалков, гробов и священников для перевозки, захоронения и отпевания покойников. И даже здесь, на жнивье смерти, нашлись предприимчивые люди, сумевшие на горе и скорби своих сограждан нажить миллионные состояния, занявшись прибыльным похоронным бизнесом. А призрак Смерти вольно и радостно разгуливал по планете, чувствуя себя как ни когда вольготно и при большом деле. „Зачем нейтронная бомба? – скалила она ощеренный, беззубый рот, – когда хватило безобидного свинячьего вируса, чтобы свершилась всемирная пагуба, чтобы людишки, которые кичились своим умом и презирали меня, оказались полностью в моей власти?!“

Прошло еще три месяца. Жак уже голодал, но не решался выйти из своего убежища: он не желал умирать скотом. Еще на день-два ему хватит сил, а затем, выполнив задуманное, он добровольно уйдет из жизни. Почти все время он лежал, лишь изредка, с усилием поднимался, подходил к окну, машинально, бесстрастно фиксировал, какая погода за стеклом, – восхищаться восходом или восторгаться полыхающим закатом не хватало сил и не было желания: он даже не замечал красок дня. Он запретил себе любые эмоции: они сжигали жизненную энергию. Поэтому даже смена времен года интересовала только с точки зрения течения и убывания времени. Когда он подверг себя добровольному заточению, на улице царствовала золотая осень. Прошла зима. Начиналась удивительно ранняя весна. Этот факт, если и затрагивал его душу, то лишь в той мере, в какой касался еще не атрофировавшихся человеческих чувств. Он недовольно мысленно отметил: „Плохо! Температура будет повышаться, – начнут разлагаться трупы. Летом может вспыхнуть новая эпидемия: чумы или холеры. – Но тут же одернул себя. – Для кого плохо? Кому станет хуже? Кого может поразить чума? Кому может угрожать холера? К лету на земле не останется в живых ни одного человека. Флора и фауна будут украшать безлюдную планету, одичавшие животные и дикие звери будут единственными обитателями земли! Это при условии, если смертоносный вирус не трансформируется и не приспособится к развитию в организмах представителей фауны“

Жак вновь вернулся к своей затее – это была единственная мысль, которая продолжала волновать его пустое, как выеденный орех, истощенное тело, – идея-фикс. До последнего момента его мозг питала одна навязчивая надежда. Чем более ослабевала его плоть, уже больше десяти дней не поддержанная ни крохой пищи, тем более угасала и эта иллюзорная надежда. Он вновь и вновь подтаскивал свое обессилевшее тело к окну, с трудом высовывал ослабевшую руку в форточку, улавливал на сложенную лодочкой ладонь капли тающих сосулек и дождя, жадно слизывал их и опять держал трясущуюся руку, собирая влагу, а взгляд его непрестанно устремлялся в небо: он ждал оттуда помощи.

Уже два года земляне ловили таинственные сигналы из космоса и сами посылали различные по частоте тексты, математические формулы, музыкальные произведения . Но инопланетяне не шли на контакт, хотя уже было ясно: жители Земли – не единственные разумные существа во Вселенной. У Жака и на этот счет существовала собственная теория. Он более года разрабатывал свой, оригинальный код послания в космос, и подготовил примитивную, без особой зауми, компьютерную программу, рассчитанную на простейшее прочтение. „Если обитатели других планет додумались до изобретения космических кораблей, то хотя бы несложные аналоги компьютеров у них должны существовать, – рассуждал он тогда. – Следовательно, программу, которая по силам школьнику начальной школы, инопланетяне сумеют принять и расшифровать“.

Поэтому уже вторую неделю он безустанно слал и слал в космос огромной мощности сигналы бедствия. Шесть дней назад прекратилась подача электроэнергии, воды и газа. Это означало, что последние люди, кто был еще способен работать в этих важнейших системах жизнеобеспечения, выбыли из жизненного и человеческого строя. Жак приказал двум оставшимся в живых сотрудникам включить автономную аварийную, маломощную микроэлектростанцию, питания которой хватало только на то, чтобы дважды в день на три часа включать главный компьютер, подсоединенный к радиоустановке, настроиться на частоту спутника связи и прогнать всю программу отчаянной мольбы о помощи.

Помощь не приходила, Жак совсем ослабел – ему все труднее давались простейшие телодвижения. Однажды отключилась и местная электроэнергия. Жак с огромным трудом набрал номер телефона электростанции, но ему никто не ответил. Внутренний телефон, связывающий его с подчиненными, тоже безмолвствовал.

Оставалось выполнить последнее из задуманного: подключить батареи питания, которые заражались от солнечной энергии. Сколько усилий потребовала несложная операция! Целый день Жак возился с мощными батареями – работа вымотала его в конец, и он сразу уснул. Голод разбудил его ранним утром. Едва волоча ноги, Жак проверил проделанную накануне работу, – подключение было произведено добросовестно и правильно. К полудню его установка должна включиться и заработать, и тогда он сможет вновь послать в просторы космоса сигналы бедствия. И так будет продолжаться долго-долго, пока стоят солнечные дни.

В два часа дня компьютер ожил. Жак, находящийся в полузабытьи, услышал слабый треск и тоненький писк, испускаемый радиопередатчиком. Установка работала согласно расчетам и в соответствии с заложенной программой. Миссия Жака была выполнена. Оставалась самая малость. Жак подполз к столу, выдвинул верхний шкафчик и вынул подготовленную заранее дискету, на которой было записано предупреждение тем, кто ее найдет: формула простейшего алкогольного соединения, рядом с которой был изображен

череп, перечеркнутый костями. Жак обращался к разумным существам с предостережением: если на их планете когда-либо будет открыто подобное вещество или его аналоги, немедленно уничтожить открытие, ибо последствия будут губительны. Далее следовал рассказ о трагедии, постигшей людей. Рядом с компьютером Жак положил дискету и бутылку сухого вина – образец смертоносной жидкости. Теперь действительно все.

Жак дотянулся до сейфа, взял с нижней полки одну из десяти ампул и разовый шприц. Трясущимися руками еле-еле отломил кончик ампулы и втянул шприцем ее содержимое. Эти ампулы были образцами из опытной партии усыпляющего препарата, выпущенного все-таки сторонниками гуманотерапии для добровольцев. Он немного помедлил, вглядываясь в чистое небо, ощущая слабое прикосновение ласковых лучей яркого солнца, вслушиваясь в позывные своей установки, затем обнажил худое бедро, немеющими пальцами лишь с третьего раза вогнал в подрагивающую мышцу иглу и с усилием выдавил жидкость в свою плоть. Еще минут пять, уже без мыслей, ощущений и эмоций, но еще в сознании лежал он на полу, устремив туманящийся взгляд в пронзительно-голубое небо. Глаза его постепенно угасали, потухал в них дневной свет, наконец, они, словно остекленели, все еще устремленные в бездонный космос, застыли навсегда. Дыхание его прекратилось. Он уснул навечно, оставаясь до конца человеком.

И почти в тот же миг проносящийся над землей патрульный космический везделет запеленговал сигналы бедствия, посылаемые с этой, не интересующей их, планеты. Пятеро членов экипажа переглянулись: им был понятен смысл послания – „SOS“. Командир корабля приказал пилоту изменить курс полета и вписаться в орбиту крохотной планеты. Мин запротестовал: „Командир, это же планета из системы последнего разряда. Наш Конклав давно принял решение не вступать с ними в контакт, так как уровень их развития …“ „Все знаю. Но ведь „SOS“! А это непредусмотренная ситуация. И тут Конклав мне не указ, – резко, словно обрадовавшись возражению, ответил дерзкий, упрямый Руд. – Я уполномочен принимать решения в экстремальных обстоятельствах. Благодаря моей смелости и решительности на моем счету десятки открытых планет. И, как видишь, я еще жив, и ни разу Конклав не наказал меня за неправильное решение. Действуй по моему указанию и учись, пока работаешь со мной“.

Пилот с сомнением посмотрел на командира. Он знал. что скромность не является достоинством Руда, но тем не менее многие, и Мин в том числе, завидовали везучести командира, его блестящей карьере. „Ну, что ж, – подумал пилот, – я высказал свое мнение, Центральный Пульт Управления зафиксировал его, а остальное не мое дело: я выполняю приказ“. И он изменил курс полета корабля.

Когда везделет приземлился, уже вечерело, и устройство Жака перестало подавать сигналы. Члены экипажа, предприняв все меры предосторожности, надев герметические скафандры, вышли из машины. Внешне они очень походили на людей, но были большеголовы, лысы и безносы. Высочайший уровень развития техники на их планете привел к тому, что их тела, лишенные всяческой растительности, были слабы и неразвиты: тонкие и гибкие ноги и руки скорее напоминали длинные щупальца, нежели человеческие конечности. Жизненно важные системы: кровоснабжения, дыхательная и пищеварительная – похоже, были идентичны человеческим.

Первого взгляда на поверхность незнакомой планеты астронавтам было достаточно, чтобы сделать вывод, что ее население постиг таинственный мор: куда ни посмотри, – везде валялись трупы. Вооруженный лазерным бластером Руд пружинисто направился к стеклянному зданию, возле которого им было замечено какое-то движение. Его товарищи последовали за ним, держа руку на правом бедре, где в складках скафандра имелось углубление для лучевого оружия. Дар делился с Сером своими впечатлениями – он находил несомненное сходство обитателей планеты с ними, восхищался сильными конечностями людей, но внешность аборигенов считал уродливой и вульгарной: вытянутые морды вызывали неприятное ощущение – и не верилось, что эти существа разумны. Сер соглашался с ним.

Они подошли к полуразграбленному магазину с разбитыми витринными стеклами, вокруг которого лежали несколько пьяных свинолюдей. Некоторые были уже при смерти, они напивались до бесчувствия и тут же засыпали. Ни полиции, ни продавцов небыло. Алкашей никто не отгонял от пойла.

Руд остановился, задумчиво огляделся и решительно сказал товарищам: „Здесь что-то произошло. Они достигли кое-какого уровня развития. Имеется примитивный транспорт, они уже пользуются электроэнергией. У нас жесткий график движения. Я немного блефовал, когда говорил, что мне плевать на Конклав: нам попадет за отклонение от курса и потерю времени. Поэтому задерживаться здесь для изучения обстановки и обстоятельств гибели аборигенов мы не можем. Предлагаю взять одного из них на борт корабля. Дома отдадим его ученым: же во всем разберутся. Если появится необходимость, Конклав направит сюда спасательную экспедицию. Я с удовольствием ее возглавлю: мне нравится здесь. А теперь за дело! Сер и Вел, хватайте вон того, крайнего. Мин и Дар, страхуйте наш отход. Быстро! Нам надо еще успеть на пять планет, прежде чем мы попадем домой. Приступили к операции захвата! Они кажутся безобидными, не агрессивными существами. Вперед!“

Две пары щупалец обхватили предающегося хмельной дремоте истощенного алкаша и потащили его к везделет. Пьяница с посиневшим свиным рылом очнулся и заорал благим матом. Астронавты в недоумении остановились и ослабили хватку. Алкаш рвался к ящикам с бутылками водки, нелепо размахивая руками и испуская нечленораздельные звуки. Он находился уже в третьей стадии заболевания СВИДом.

Руд глубокомысленно кивнул и категорически изрек: „Язык его нам не понятен. Но смысл жестов и поведения ясен – могли бы и сами догадаться: он требует взять запас питания. В сосудах, вероятно, находится какая-то пища. В спешке мы чуть не забыли об этом. Хороши мы были бы, если бы доставили его домой, не позаботившись о пище, и он бы окочурился с голоду, пока разобрались бы, чем они питаются. Потом надо еще пару раз вернуться, взять побольше, чтобы не было проблем с его пропитанием“.

Алкаша доставили к машине и затащили вовнутрь. Руд остался с ним, а четверо его товарищей загрузили на борт везделета шестнадцать ящиков с водкой и вином. После этого космический корабль взял старт и вскоре уже летел по заданному курсу. Сняв скафандры и расслабившись, астронавты с интересом разглядывали представителя человеческой расы, изучали его поведение, жесты, мимику, вслушивались в издаваемые им звуки. И невдомек им было, что гортанное рычание, перемежающееся с пронзительным хрюканием, не содержало смысла, и вовсе не было разумной человеческой речью. И еще об одном не знали члены экипажа: вместе со зловонным дыханием из рылоподобной пасти вырывается чудовищный по убойной силе, губительный вирус СВИД.