Телефонный звонок разбудил меня утром. Чертыхаясь, с сонной и опухшей рожей я встал с кровати, подошел к столу и поднял трубку:

- Алло, Сергей? – послышался знакомый голос.

«О нет, - подумал я, - только не Геннадич!»

- Это Геннадич. Слушай, давай встретимся в обед. Тут работенка есть. Листовки раскидать.

- Какие нафиг листовки!

- За Эдуарда Немцова. Кандидат на главу администрации города. В общем, я Фрицу звонил, он согласен помочь. Тысяча рублей на троих. Деньги уже получил.

В три часа дня я стоял на Клинической, жевал в зубах сигарету, нервно поглядывал на часы. Ненавижу ждать, но это привычка Геннадича – все время опаздывать. Фриц стоял рядом и что-то говорил мне. Я взглянул на него – уложенный набок волосы. Вылитый фюрер.

Наконец появился и Геннадич с черным пакетом.

- Тут есть конструктивное предложение! – поздоровавшись, сказал он.

«Только не это!» - испугался я, ибо фраза на нашем сленге обозначала поход в пивнуху.

 

Мы сидели втроем, опустошая кружки.

- Ставридки, ставридки. Жаль, трепангов нет, не сезон. – Геннадич нес свою обычную дребедень.

Постепенно я начал замечать, что настроение поднимается. Начал травить анекдоты про Ленина. Фриц серьезно посмотрел на меня:

- Серег, ты не усердствуй, у нас ведь еще дело. А то, будет, как обычно…

- Ничего, - ответил я. – Постараюсь держать себя в руках и ни к кому не приставать.

Нет. Опять пьян. Ну и бог с ним.

Выхожу на свежий воздух и уже пою «В городе Ковязине нас девчата сглазили!» Косо смотрю на Фрица: да, он недоволен. Хоть и не трезвей меня.

Геннадич дал мне небольшую кипу агиток.

- Только не так, как обычно, хорошо! – он улыбнулся. Сразу было видно, что тот сомневался в том, что все пройдет Оки-доки.

Покачиваясь, подхожу к девушке на остановке. Она спокойно сидит на лавочке и играется с сотовым телефоном. Милое такое создание, накрашенное.

- Девушка, голосуйте за Немцова! И… о, мадам! – во мне проснулся Карлосон. – Позвольте поцеловать вашу ручку!

- Я не мадам!

- Все равно.

Она с неохотой поднялась и быстро, подобно мотыльку, запорхнула в подъехавший автобус. Я проводил ее глазами. Сзади послышался ржание: Фриц и Геннадич закатывались, глядя на меня.

- Ничего! Сейчас! Первый – комом!

- Ладно, Фриц, - Геннадич достал платок и утер лицо, - хоть посмеемся.

Я стал считать промахи, когда меня игнорировали или посылали нафиг. Пять, десять, двенадцать. Принципиально подходил только к девушкам, вручал агитки, каждый раз изощряясь все больше и больше. И неизменно слышал за спиной тот же дружный грохот:

- У-га-га!.. Ну ты блин… - а потом более спокойно, обращаясь уже не ко мне, а к прохожему. - Возьмите агитку! Ну и газетку на халяву!

При слове «халява» все почему-то более оживлялись. Но читали всчуенную бумажку редко. На что нам было наплевать.

Теплый августовский вечер медленно опустился на землю. Я понуро стоял на набережной. От толстых пачек с агитацией осталось лишь несколько штук.

- Не переживай, Серег! – пытался утешить Фриц.

Но я опять его не слышал. Среди мирно прогуливающихся пенсионеров и семейных пар мне навстречу шла девушка. Ее голубые глаза смотрели в землю. Геннадич приготовился всучить ей агитку, но не успел. Я опрередил его:

- Девушка, возьмите агитку. Немцов – это наш кандидат.

- Спасибо. – Ее тонкая рука изящно взяла серый листочек.

Я не отставал:

- Девушка! А Вам муж-пьяница не нужен? А то это, отдамся в хорошие руки! – это мой самый избитый и идиотский прикол, но она улыбнулась и покачала головой.

- Ну тогда позвольте я прочту Вам стих. Я поэт. М.мм..м.. Поэт-песенник. Автор некоторых текстов группы «Температура Тела». Может, слыхали?

Она опять, не поднимая на меня своих глаз, почала головой. Ну конечно, болван, разве такую увидишь на рокеских посиделках?!

- Так вот. Это новое.

Ты не плачь, не плачь малыш…

Слезы ни к чему.

В лабиринте старых крыш

Я нашел луну.

Она плакала одна

В луже своих слез.

И вцепилась тишина

В прядь ее волос.

Наконец я удостоился ее взгляда:

- Вы пьяны.

- Да, ну…Творческие личности подвержены этому.

- Вот как?

- Меня зовут Сергей.

- Люба.

Так пошел разговор. Я рассказывал ей обо всем, чем только увлекался. Начиная от музыки, мотоциклов, плавно переходя на то, что неплохо было бы сходить куда-нибудь. Или посетить студию «Температуры».

Наконец я решил, что все же достаточно досаждать.

- У вас есть телефон.

- Да, 72-08-34.

Я быстро достал блокнот и записал. Хотел было попрощаться, но передумал:

- Люба. Позвольте, я оставлю свой номер телефона.

Она протянула мне агитку. Чуть ниже фразы «Немцов – наш кандидат!» я написал «71-40-25. Серёжа»

- Я позвоню вам! До свидания! – остановился. Появилась надежда, что она сейчас обернется и скажет мне что-нибудь. Нет. Тонкая фигура удалялась, и я чувствовал тонкий запах духов.

Долго шел назад к ребятам. Далеко же мы с ней удалились!

И думал о ней. Какое же милое лицо. Доброе, хорошее.

Геннадич и Фриц сидели на лавке и курили.

- Пойдем домой. – Сказал я. Они молча затушили окурки и поднялись на ноги. Ни о чем меня не спрашивали. Догадывался, почему – им было наплевать.

 

Снова утро. Гудит голова. Проклятье.

Иногда я завидую тем, кто после попойки ничего не помнит. Черт возьми, я ж вчера хрен знает что вытворял! Матерь божья…

 

К обеду полегчало. И именно к этому времени я вспомнил про Любу. Самопроизвольно на появилась улыбка. Наверно, и лицо немного покраснело. Нет, надо звонить. Сейчас же.

Полез в куртку и достал блокнот. Затем усомнился: стоит – не стоит. Черт возьми, стоит.

Набираю телефон. Гудки. Никого дома. Нет, только не это. Сейчас или никогда. Наконец услышал приглушенный голос старухи:

- Аллё? – она странно произнесла это слово, будто спрашивала меня о чем-то.

- Позовите Любу к телефону.

- Кого?

- Любу!

- Не туда попали.

 

- Ёкарный бабай!

 

Расстроился. Да, бывает. Может, я спьяну цифири спутал, когда писал.

Пил чай. Курил, пуская к потолку небольшие колечки.

Вечером пошел туда же, на Набережную. Думал о том, что вдруг, если встречу Любу, то попрошу прощения. Не знаю за что, так надо, наверное. И скажу, обязательно скажу, что я – хороший. Нет, я не пьяница, чушь собачья! В общем, буду вежлив и… ни за что не отпущу ее на этот раз.

Только б увидеть ее.

Когда я вспомнил черты ее лица, то опять улыбнулся. Пнул камешек ботинком, и он, подпрыгнув, прикольно отскочил от бордюра.

Решил пройтись так, как мы шли вчера вдвоем.

Да, помню. Вот здесь я говорил о том, что здорово, когда в жизни есть друзья. Хотя у меня их по сути никогда не было. Настоящих. Вот здесь я распинался, что когда-то был гитаристом на «Полнолунии». Она, кажется, никак на это не отреагировала. Откуда ей знать про нашу творческую студию?.. Но это чепуха. Главное, что Люба была… такая хорошая.

Я опять улыбнулся… и заметил смятый листик, лежащий на траве.

Это была одна из наших агиток.

Нет! – крикнуло сердце.

Да! – сказал разум, когда я развернул ее и увидел знакомый почерк. Эх-ма, чертовски знакомый…

«71-40-25. Сережа.»

- Муж-пьяница. Отдамся в хорошие руки, - прошептал сам себе под нос. Спустился к Дону. Немного погрустив, Я смял агитку еще лучше и швырнул в воду. Несколько селезней подумали, что это хлеб и, борясь друг с другом, набросились на нее. Но потом, расстроившись, оставили безвкусную, размокшую бумагу. И теперь, уже не нужная совсем никому, она медленно поплыла по течению, постепенно удаляясь все дальше и дальше.

- Семь один. Четыре ноль. Два пять. Серёжа, - произнес я и засеменил домой.