Я вышел за стены и вдохнул сумерки после дождя, ветер и запах темно-зеленых мокрых листьев.

Я просто шел гулять.

Я зашел к Тане, потому что последнее время вечерами мы гуляем вместе. Недавно у нее появилось новое имя, но я еще ни разу не называл ее так. Пока она привыкает к новому, я отвыкаю от старого.

Я постучал в дверь, и сообщил ее маме, что собираюсь вытащить Таню на улицу. «Ну, попробуй», то ли разрешила, то ли пригрозила она и удалилась. От Тани я узнал, что на улице мокро, холодно и грязно, у нее интересная книжка и болит живот.

Я не смог достойно ей возразить и отправился гулять в одиночестве.

Я вышел на аллейку, и понял, что сегодня день, который я могу назвать своим. Небо было окрашено в фиолетовые, бледно-голубые, серые и синие оттенки. И главное, не было солнца.

Я только-только вступал в наступающий вечер, и впитывал в себя мир. Он наконец-то стал таким, каким я его люблю.

Я почувствовал, что возле фонаря с отрубленной головой намного меньше пахнет разлагающимся телом. Ветер уносил запах куда-то в даль, соглашаясь с тем, что сегодня действительно мой день.

 

 

Я зашел к другу Юрику. Его дедушка сказал, что он уехал на занятия. Я недоумевал. Какие занятия в пол девятого? У Юрика! С роду не было ничего подобного!

Я понял, что буду гулять сегодня в одиночестве.

Я шел к окошку киоска, в котором можно было купить стаканчик кофе. С некоторых пор это стало моей традицией. Чуть позже в этом ко мне присоединилась Таня.

Я подошел к окошку, но оно было закрыто. Это явно происки судьбы. Неужели в свой день я должен быть в одиночестве и без кофе? Я побродил вокруг киосков, позвонил еще одному другу – Дену. Если бы он был на работе, я зашел бы к нему в компьютерный клуб – нам было о чем поговорить. Ден не брал трубку, потом тут же мне перезвонил и сообщил, что он – дома.

Я знал, что у меня остался единственный человек, с которым можно было провести этот странный вечер. Ее зовут Аня. Нас объединяют два месяца, когда мы были вместе и месяц, когда мы расставались. Есть еще много мелочей, но для меня – это главное.

Я понимал, что звонить не стоит, потому что она или в деревне или на море. Но все же мне нужно было с кем-то поговорить и поделиться этим вечером.

Я вернулся к киоску с кофе, набирая ее номер. Почему-то сеть была перегружена, и связи не было. Я звонил несколько раз – и даже куда-то делись телефонные гудки. Я убедился, что так и должно быть. Сегодня мне предстояло гулять в одиночестве.

Я не из тех людей, которые идут на поводу у судьбы. Я не из тех бабочек, которые с радостью ложатся на иглу.

 

 

Я увидел чуть позже, что за окошком сидела незнакомая девушка, а не привычная мне продавщица, которая, как мне кажется, обычно ждала, когда я и Таня придем вечером за кофе. Очень странно.

Я всегда заказывал разные виды кофе. Все зависело от настроения. Сегодня я понял, что такому времени моей жизни подойдет крепкий горький вкус. Без сахара – непозволительно смотреть на это небо и не сопереживать ему.

Я получил сообщение от Ани, что она на море и меня не услышала, так как, наверно, нет связи.

Я понял, что она не услышала меня, потому что я молчал.

Я позвонил, она сразу взяла трубку, и я рассказал ей о том, что сегодня мой Вечер Одинокой Прогулки. Она как всегда меня не поняла и рассказала, что только что приехала на море, а когда снова будет дома – она не знает.

Я не почувствовал ничего, разговаривая с ней, мне дали кофе и я направился домой.

Я пожалел о том, что не пожелал сахара. Потому что было очень горячо и горько.

 

 

Я пошел и купил бутылку колы. Я всегда покупаю колу, когда мне не хочется кофе. Наверно, потому что она тоже черного цвета. Это соответствует моему образу.

Я запил горечь колой. Глоток, еще… Сладкая, разъедающая зубы пена… Гадость.

Я вернулся к киоску и заказал еще один стаканчик. Я хотел вернуть этот горький вкус во рту, потому что без него – я потерял бы этот вечер.

Я шел обратно и звонил Юрику. Никто не отвечал, а я уже был уверен, что так и будет. Когда я звонил, кофе несколько раз выливался мне на руку, обжигая.

 

 

Я вышел к повороту, выбросил пустой стаканчик в урну, и вспомнил, как чуть дальше, в день, когда я понял, что мы с Аней уже не будем вместе, с силой бросил об асфальт открытую банку яблочного шипучего напитка.

Я подходил к тому месту и выбирал, кто я. Решив, я наклонился, спокойно поставил бутылку колы на асфальт и пошел дальше. Мне казалось, что я снова попрощался.

Я шел и чувствовал себя счастливым. Так долго я не мог сказать о себе этого. И мне показалось, что я приближаюсь к концу пути слишком быстро. Мне хотелось продлить прогулку, мне было рано возвращаться за стены.

Я хотел снова позвонить Ане и поделится с ней своим счастьем. Но я знал, что я буду сбивчиво ей рассказывать, она будет сонно слушать меня, думая о чем-то своем, и в ее голосе я не услышу того, что она тоже видит и чувствует это небо, меня, ветер и мокрые тяжелые листья.

Я услышал, как мимо меня проехал человек на велосипеде. Он напевал что-то без слов себе под нос, и мне подумалось, что он, как и я счастлив. Ему не нужно было ничего рассказывать.

 

 

Я узнал, что у меня еще есть время, и я запрокинул голову вверх – так что мне было больно сомкнуть губы – и я был похож на птенца. И я благодарно жил тем, что принес мне этот вечер.

Я приближался к столбу с отрубленной головой, но развернулся и пошел обратно. За моей спиной оказалось тяжелое огромное небо, на котором более темным облаком был нарисован непонятный мне, но, несомненно, мистический и значащий что-то важное для меня, иероглиф. Еще за моей спиной было одинокое большое разлапистое дерево, которое почему-то не вырубили, когда готовили место для нового поколения. Я видел это дерево почти каждый день с тех пор, как был маленьким и семилетним.

Я смотрел вверх, до тех пор, пока иероглиф не закрыли ветки, и снова я развернулся.

Я понял, что в Мою Одинокую Прогулку я все сделаю дважды. И от этого все наполнилось еще большим таинственным смыслом.

Я не хотел подходить к столбу и вдыхать запах падали. Мне казалось, что он оставит маслянистые блестящие пятна на всех этих неожиданных минутах, и обесценит их.

Я боялся его.

Я подходил все ближе и думал о том, что мне нужно быстро пробежать мимо столба, тогда я не успею почувствовать запах, и все будет хорошо.

Я шел, и чувствовал, что не здесь нужно начинать бежать. Чуть дальше, там, через два…нет, еще два шага. Хотя, дальше…

Я шел, носом глубоко вдыхая воздух в надежде найти то правильное место для старта, и всем существом осознавал ужас того, что уже поздно, и я вдохну вот этот разложившийся запах, и уже ничего не смогу изменить…

Я в страхе задерживал дыхание, но выдыхал и вдыхал снова, понимая, что должен дышать – это время не потерпит обмана. Вдруг, я почувствовал слабый сладковатый запах.

Я испугался, и подумал что все, поздно. Но потом я понял, что запах был таким тонким, что словно предоставлял мне выбор – верить в него или нет.

Я выбрал, и, пройдя этот столб, побежал, уже празднуя торжество над собой, а не трусливое бегство от мира.

 

 

Я бежал, пока мимо меня не проскользнули две тени. Я остановился, и, все еще улыбаясь, дошел до дикой груши. Когда светит солнце, у этой груши много упавших плодов и ос. Живых и мертвых.

Я обернулся, сделал пару шагов, вернувшись на пропущенную мною тропинку, и вышел на дорогу.

Я почти был дома.

Я прошелся по этому же пути еще раз спустя полчаса. Я не увидел оставленную мною бутылку колы. Да и шел я так, словно решил взять ее с собой, а на повороте я выбрал себя другого – обычного.

 

 

Вадим Гололобов aka Korvin, 2005