Обычно Петрович в лес один не ходил. Как-то так повелось, что всё время в компа-нии. И веселее так и безопаснее. Лес всё-таки. Огромный и дремучий. Мало ли что? Но сегодня решил пойти сам. Соседский малец Колька, с которым он ещё вчера вечером до-говорился, внезапно уехал с отцом в город. Кто ж из деревенских пацанов откажется от такой поездки? Все грибы из головы разом вылетели. Пришлось Петровичу самому соби-раться, раз наметил-то! Да и баба всё бухтит, нечего в хате сидеть, иди хоть грибов прине-си, если охотник ты некудышний.… Не спеша, собрал Петрович рюкзак, засунул в карман луковицу да кусок хлеба с салом, налил во фляжку воды. Уложил нож, спички, кисет с са-мосадом и газету на самокрутки. Не любил Петрович городскую табачку. Без души она, автоматом сделанная. Куришь и тупеешь от однообразия, одна сигарета от другой не от-личается, где удовольствие? То ли дело самокрутка! Табачишко, своими руками выра-щенный! Как скрутишь её – так душа поёт! Одел Петрович рюкзак, взял возле забора дрын грибной, листья ворошить, и вышел за калитку.

Раскурив первую за сегодня самокрутку, Петрович оглядел пустынную деревен-скую улицу, размышляя, куда бы податься. К россыпи они с Колькой позавчера ходили, к Дубовому ручью – туда вся деревня ходит, там грибы и вырастать не успевают, как их срезают. До Зелёного камня далеко, в один день не обернешься. Пойду-ка я к Старому Мосту. А что? Туда редко кто из деревенских ходит, хотя он вот, почти под боком. Не лю-бят в деревне то место. Сказки какие-то рассказывают. Про русалок. Про леших. Совсем бабы сдурели! В городе, вон, компьютеры почти у каждого в квартире, а они про леших вспомнили. Ну что с них взять? Волос долог, как говорится, а вот ум бабий….

Петрович поправил рюкзак и пошёл по направлению к Старому Мосту. Через три дома уже околица. Вернее околицы и нет как таковой. Так, одна условность. Повелось считать, что за хатой Епистимы сразу деревня заканчивается. Вот и она родимая. Покоси-лась, в землю вросла.… Да оно и понятно, хозяйка в ней редко бывает. Так, приезжает как на дачу. Говорят, что у неё в лесу ещё одна изба есть, где она и живёт постоянно, только брехня это! Сам слышал, как она Клавке говорила, что живёт у дочки в городе. Вот это, похоже. А то в лесу! Чего ей там делать на старости лет? Хотя старой её трудно назвать. Выходит, это она по годам старая, а так она ещё о-го-го! Это ж сколько ей лет-то? Петро-вич задумался. Сколько он себя помнил, Епистима всегда была такой как сейчас, раньше вроде даже старше выглядела. А ведь он шестой десяток разменял. Тьфу! Попробуй те-перь баб разбери! Дурость какая-то! Выходит ей за сто с лишним? Но ведь выглядит она лет на … ну, когда снова ягодка! Запутаешься тут.

За покосившейся избушкой, главная деревенская улица закончилась. Петровичу пришлось изрядно походить по вольготно разросшейся траве, прежде чем он нашёл узень-кую тропинку. К Старому Мосту теперь редко кто ходил и Петрович удивился, что хоть такая тропка осталась. Может, кто коз пасти по ней водит? Тропинка спустилась с не-большого косогора и, слегка вильнув вправо, пошла вдоль леса. Деревья стояли плотно друг к другу, а между ними рос ещё и густой кустарник, скреплённый цепкой ежевичной порослью. Сплошная стена. Но тропинка уверенно текла вдоль этой древесной стены и вскоре привела бодро шагающего Петровича к небольшому пролазу.

Пройдя через пролаз, Петрович углубился в лес. После густых зарослей на окраине, лес показался просторным, высоким и даже каким-то убранным. Почти подметённым. На-верное, из-за сухих хвоинок, ровным ковром устилавших землю. Но вскоре, редкие ост-ровки сосняка сменились густым смешанным лесом. Всё чаще стали попадаться завалы сухостоя и непролазные дебри кустарника. Иногда, Петрович проходил через целые поля-ны ежевики. Она, конечно, росла везде, но на полянах, она забивала собой всё, не желая ни с кем делить своё господство. Но самое главное – это грибы. Петрович их нашёл сразу, ещё в самом первом сосновом островке. Прямо как на картинке. Три здоровых, почти одинаковых белых гриба, под раскидистой живописной сосной. Даже у несклонного к лю-бованию Петровича перехватило дух. Даже срезать было жалко. Но что делать? Не любо-ваться же он сюда пришёл! Петрович достал из рюкзака хозяйскую сумку, сделанную из старого мешка и больше её из рук не выпускал. Только успевал грибы складывать. А они как на подбор. Красивые, упругие, а пахнут! Петрович в азарт вошёл, спешит, как будто кто его обогнать может. От одной грибницы к другой, от одного дерева к другому, от бе-лого грибочка к опятам.… Только поднимет голову от мешка, только распрямится, глядь – в десяти шагах ещё грибы, да ещё лучше, хоть старые выбрасывай. Кладёт свежесрезанно-го красавца в сумку, а сам представляет, как он его солёненького, скользкого подлеца, хо-лодного, только из погреба…. Да с постным маслом и лучком…. Да вилкой…. Да под свойскую самогоночку…. Ух! А уж как хозяйка будет довольна!

Очнулся Петрович, только когда полную сумку набрал. Ну и рюкзак конечно. Доб-рёл до поваленного ветром ствола, присел на него и полез в карман, самокрутку сотво-рить. Раскурил, отдышался, огляделся. Ну что, неплохо получилось. Не зря ноги бил. Есть чего домой нести. Пора и выбираться. Куда вот идти только? Вроде он и не сворачивал никуда, ну а там кто его знает? Как он в азарте то кружился? Вон, справа грибница разво-роченная, и спереди тоже, и даже слева срезанные пеньки из листьев торчат. И сзади то-же…. Да, ситуация. Заблудиться здесь конечно трудно, в этом месте лес шириной кило-метра два всего. С одной стороны косогор с деревней на верхушке, с другой речка Лещи-ха. А ещё ручьи есть, которые в речку текут. Так, что куда ни пойдёшь, можно сориенти-роваться. Неохота только с грибами таскаться, тяжёлые они. Но ведь и не бросишь же! Ну так, своя ноша не тяжела.

Докурил Петрович, затушил окурок о ствол, на котором сидел, взгромоздил рюкзак на плечи, взял сумку и пошёл прямо. Минут пять он шагал бодро, через десять стал уста-вать, через пятнадцать ругаться. Через двадцать, дорогу перегородил ручей. Петрович об-радовался. Всё правильно, если ручей течёт справа налево, в речку, значит деревня по правую руку. Вот и все дела. Ободрённый грибник повернул вправо и пошёл вдоль ручья, решив, пройти на полкилометра больше, зато с пути не сбиться. Главное из лесу выбрать-ся, а там, на косогоре всё как на ладони!

Но идти вдоль ручья оказалось непросто. Нет, сначала, конечно, всё было гладко. Иди себе вдоль ровного бережка и в ус не дуй. Красотой любуйся. А вот потом бережок стал не совсем ровным, а даже запруженным, потом пошли вдоль него заросли молодой осоки. И ручья уже не видно из-за неё, и ногам идти топко. Поэтому Петрович и пошёл чуть правее, всё равно ведь в деревню в ту сторону идти. Какая разница, по лесу он прой-дёт или по косогору? Опять же, там пролаз есть, а куда ручей выведет неизвестно, может там через кусты не продерёшься!

Окрылённый скорым возвращением домой, Петрович шёл быстро, ловко маневри-руя между поваленными стволами и завалами бурелома. Хотелось поскорее добраться до хаты, вывалить перед удивлённой женой свою добычу, выслушать восторженные воскли-цания и погнать её топить баньку, пока он уставший будет ужинать, с обязательной сто-почкой. А что? Заслужил! Имеет полное право. Вот и дорога уже знакомая, вон грибница разворошенная, вон ещё одна, вон ствол, на котором он сидел, вон окурок….

Ноги у Петровича противно задрожали. Толи от усталости, толи от паники. Это что же получается? Он столько времени шёл вдоль ручья, в сторону деревни, уже и окраина леса должна была показаться, а пришёл на старое место? Еле дотащился он до ствола, уселся, смахнул наглый окурок, втоптал его в землю. Сердце противно бухало. Мысли всякие в голову полезли. Ведь никому он не сказал куда пошёл. А если он окончательно заблудится? Где его искать будут? Да уж точно не здесь, не возле Старого Моста. Сюда лет двадцать как никто не ходит. Запретное же место. Или всё правда? Может не сказки это вовсе? Ведь пропал же здесь Сашка, кореш Васьки Щербатого! На охоту вместе ушли, а вернулся Васька один. И такие чудеса рассказывал…. Будто жену свою, Клавку, там ви-дел, будто Сашка к ней приставать начал, будто подрались они .… А ведь все знали, что Клавка в то время дома была, к ней Люська-буфетчица приходила, деньги за водку требо-вать, которую Васька у неё в долг брал…. Они уж так ругались, вся деревня собралась. А Сашку так и не нашли. Да и ещё, многое чего здесь случалось. А ведь дыма без огня не бывает…

Разволновавшийся Петрович полез в карман за табаком. Но кроме здоровенной ды-ры в нём ничего не нашёл. Наверно, когда через бурелом пробирался, карманом зацепил-ся. Он ещё спиной об сук больно стукнулся, когда под поваленным деревом пробирался. Это стало последней каплей. Если до этого Петрович ещё держался, то теперь всё! Мир стал злым и не справедливым, ноги гудели и совсем не хотели идти, зато хотелось есть и курить. Жалко стало Петровичу самого себя, слёзы навернулись на глаза и потекли по су-ровым щетинистым щекам, к подрагивающему подбородку. Хотел он, и завыть ещё в го-лос, от тоски такой, и уже почти собрался, как вдруг увидел шевеление на дереве напро-тив. Увидел, как у трухлявого сучка, росшего на старом тополином стволе, вдруг прореза-лись маленькие блестящие глазки. Осмотрелись по сторонам, задержались на открывшем рот Петровиче, оценивая. Потом у сучка появились лапки, с чёрными острыми коготками. Ловко перебирая ими, он пополз вверх по стволу, добрался до растущих там бледных му-хоморов, сорвал самого молоденького, тщательно осмотрел и сунул в рот. Петрович даже слезы смахнул, чтобы разглядеть получше. Думал, что померещилось, да нет. Как ни тёр он глаза, всё оставалось на месте. А сучок тем временем уже съел второй гриб и тянулся за третьим, самым дальним, от усердия высунув тёмно-синий язык.

- Что, заблудился?

Петрович от неожиданности так вздрогнул, что зубы громко клацнули. Обернув-шись на звук, он увидел маленького, но достаточно упитанного старичка, с длинной седой бородой до пояса. Одет он был, несмотря на конец октября, в потёртые холщовые штаны, свободного кроя и такую же рубаху навыпуск.

- Молчишь то чего? Заблудился, спрашиваю?

- Да нет, отдыхаю. Находился за день….

- Угу. Значит заблудился. Устал, небось? Домой хочется?

- Да вот, посижу, пока парок с меня сойдёт, и пойду потихоньку. А то взопрел весь.

- Ну да. Это конечно. Чего ж не пойти? Дома жена наверно ждёт. Волнуется. Оно и правильно.

- Чего правильно-то?

- Что волнуется правильно. Ты целый день уже проплутал и ещё поплутаешь.

- Чего ты раскаркался, старый? Ничего я не заплутал! Сейчас отдохну и двину до хаты.

- Да ты ж вроде уже домой шёл? И чего? Не получилось? Расселся тут, сырость навёл…. А я за тобой давно наблюдаю. Вон, Сучка вывел попастись, гляжу хо-дит тут кто-то, шумит на весь лес…

- А ты сам-то кто будешь? Не видел я тебя в деревне-то. А она одна на сорок ки-лометров. Ты кто, старый?

- Я то? Хозяин я здешний! Живу тут.

- Это где тут? В лесу что ли? Какой такой хозяин? Купил лес?

- Отчего ж купил? Даден он мне во владение хозяйкой моей. Не весь, правда, а от Старого Моста до каменистой россыпи.

- А чего не весь то? – уязвленный Петрович попытался даже поиронизировать над старичком, очень уж безобидным тот казался

- Там свои хозяева. А мне и этого хватает. Не жалуюсь.

- И чего же ты делаешь, хозяйственник, твою мать?

- За порядком слежу, за зверьём, за деревьями, за русалками в речке пригляды-ваю, за грибочками вот…

- Так уж и за русалками?

- … с путников, таких как ты, дань собираю. Которые до моих грибочков охочие.

- Какую дань? – Петрович сразу насторожился, - За что это?

- Ну, как какую? Я же тебя к себе не звал? Не звал. Ты пришёл. Ты у меня гриб-ков просил? Не просил. Сам резал, мешки набивал. Шутки надо мной шутил? Стариком обзывал? За всё платить придётся.

- Ещё чего! Совсем рехнулся? Хозяин выискался!

Старичок мелко-мелко захихикал, от души так. Искренне. Пухлыми ладошками се-бя по коленкам похлопывает. Даже Сучок с дерева слез, подошёл поближе к хозяину, ря-дом уселся. Правда, теперь он был больше похож на толстого кота. У него появился хвост, усы и начала вырастать шерсть. Причём отрастала она тут же, прямо на глазах изумлённого Петровича.

- Придётся-придётся! Ты сам в мой лес пришёл, значит, стал его частью. Теперь я решаю, что с тобой делать. Захочу – отпущу домой, захочу – здесь уморю-запутаю, захочу – при себе оставлю. Для компании. Понял?

- Ну да? Ты же в два раза меня меньше. Что мне сделать то сможешь?

- А что захочу, то и сделаю. Захочу – ты с бревна этого не встанешь, захочу – корни здесь пустишь, захочу….

Петрович почувствовал внутри себя какое-то шевеление, попробовал, было встать, и не смог. Не только встать, шевельнуть рукой или ногой не получилось. Одеревенело всё. Привиделось вдруг, что ноги его, уже и не ноги совсем, а два ствола древесных, пальцы – уже в сапогах не умещаются, рвутся корнями в землю, к живому земельному соку…

- Хватит!

- Что?

- Хватит! Прошу тебя хватит!! Отпусти! – взмолился испуганный грибник.

- То-то!

Сучок, потерявший интерес к Петровичу опять полез на дерево. Там, в самой кро-не, еле заметным снизу золотым пятнышком, мелькнула белка.

- А ведь и то правда, - захихикал старичок

- Что, правда?

- Да вот, придумал я, какой с тебя выкуп возьму.

- И какой же?

- Давай так. Я тебя отпускаю, целым и невредимым, а за это позабавлюсь с твоей бабой.

- Ты чего сдурел? Я же с ней тридцать лет прожил! И чтобы так вот, на старости лет…. И с чего она тебя подпустит то? У неё рука знаешь, какая тяжёлая! Да и вообще…, - Петрович оглядел старичка с ног до головы. - С ней я и то, еле-еле управляюсь, а уж ты….

- Хе-хе. Где надо, у меня по более твоего будет. Не сомневайся. Да и не будет она знать, что я это я. Она меня за тебя примет.

- Это как?

- А ты сам посмотри!

Старик ткнул пальцем вверх. Там, Сучок, ловко перебирая лапками, карабкался вверх. Мордочка у него заострилась, ушки вытянулись, шерсть сменила окрас на огненно-рыжий, сзади появился огромный пушистый хвост. С земли отличить его от белки, было уже очень трудно.

- Пока он до неё долезет, копией белки будет. А потом посмотришь, какая у них любовь пойдёт!

- Так какой же он на самом то деле? Сучок твой? И чего ты его так называешь?

- А какой захочет, такой и бывает. Я его себе сделал для компании, чтобы не скучно было. Вдвоём то веселее. А Сучком называю из-за его характера. Уло-вил?

Петрович, задрав голову, смотрел на Сучка, уже забравшегося на самую верхушку и снюхивающегося, с оживившейся при его приближении, белочкой.

- А что он…, - начал, было, Петрович, поворачиваясь к старичку. И в который за сегодня раз открыл рот. Вместо старика стоял немного вохловатый мужик, оде-тый в потёртые камуфляжные штаны и фуфайку, со здоровенной дырой на пра-вом кармане и лицом, которое Петрович каждый день наблюдал в зеркале, ко-гда брился.

- Ну так чего? Насчёт твоей бабы то? – спросил мужик оторопевшего Петровича. - Согласен, или как?

Петрович сглотнул слюну и вытер рукавом, покрывшийся холодной испариной лоб. В голове даже закружилось, как после самогонки, что бабка Маша гонит.

- Ни хрена себе! – только и смог выдавит из себя грибник.

- Ну, дак! – горделиво приосанился двойник. – Я же говорю, ничего она и не за-подозрит!

- Хрен тебе!

- Чего?

- Хрен тебе, а не бабу мою. Буду я Варьку, под всякого трухлявого пенька под-кладывать! Жди! Если ты такой умелый, чего робеешь? Заморил бы меня тут, а сам ко мне домой, а?

- Да нельзя так, - сокрушённо ответил старик, постепенно приобретая прежний облик. - Надо, что бы ты сам своё согласие дал, а то мне хозяйка за самоуправ-ство голову снимет.

- Что ж за хозяйка у тебя такая строгая? – не удержался Петрович

- Да знаешь ты её! Из ваших она, из деревенских…

- Это кто ж такая?

- Тьфу, пристал! Тебе надо – ты и думай. Был бы ты человек человеком, а так… Жадный ты! Старуху мне свою пожалел. Прямо цаца, какая! Только что сидел тут, нюни распускал, помирать почти собрался, а теперь вот, из-за юбки торгу-ешься! Зачем она тебе сдалась, если ты здесь навсегда останешься? Она ж тебя дома гоняет как кота помойного! Всё воспитывает…

- Так ведь за дело!

- За дело! – передразнил старик, - чушь это всё! Ну, чего тебе стоит? От неё не убудет, а? Да и я ведь, не абы кто! Всё-таки лесовик, хозяин леса! А мне, щас, баба знаешь как нужна? Во! Я ж инкуб, а в лесу нам ох, как тяжело, без людей-то! Сучку, вон, хорошо, ему и белочки-лисички хватит. А мне человек нужен!

- Ты кто? – не понял Петрович

- Инкуб. Ты вот картошку-грибочки лопаешь, а мне бабу подавай, чтобы стонала подо мной, да охала! Тогда я вроде, как и сыт. Понял? Энергия мне её любовная нужна! Ну, как на обед.

- Тьфу!

- Чего расплевался! Мне может, тоже здесь не нравится! Вот уеду в город, вот там развернусь…, - старичок мечтательно закатил, внезапно ставшие масляны-ми глаза.

- А давай, я тебя к русалкам отведу, а? Они у меня знаешь какие? Гладкие!

- Иди ты… сам к ним!

- Нее…. Мы же с ними вроде как родственники. Нельзя….

Лесовик задумался, запыхтел, зашлёпал толстыми губами. Потом, наконец, изрёк.

- А знаешь, оставлю-ка я тебя здесь. А что? Через денёк-другой помягче станешь, согласишься, куда деваться? В октябре в лесу ночевать знаешь каково? То-то! А я ещё и дождичка подпущу…. А? Оставайся! Опять же, тобой прикинусь, будем к русалкам ходить. Я их хвать за мягкое, а они подумают, что это ты, и давай тебя в речке топить, да мутузить. Смеху будет…. Ты у меня так долго не вы-держишь. Я тебя и пальцем трогать не буду, а своё получу. Никакого насилия с моей стороны и Епистима ни к чему не придерётся…

- С тебя и моего вмешательства много будет, - услышал Петрович за спиной жен-ский, даже скорее девичий голос. Увидев, как при его звуках у старичка ворова-то забегали глазки, Петрович оглянулся.

Там стояла девушка, молоденькая, лет шестнадцати-семнадцати. Волосы длинные, густые, чёрные, как вороново крыло. Фигурка ладная, крепенькая. Её даже кургузое паль-тишко не портило. А уж как руки в бока поставила, как глазками агатовыми засверкала, так вообще красота! Смотрел бы и смотрел.

- Опять ты, пенёк старый, за своё? Ты что думаешь, у меня терпение безгранич-ное?

- А что я? Я его не звал, он сам заявился! Я, как было велено, вокруг своего уча-стка огородился? Огородился! Один пролаз только и оставил, через который Епистима в деревню ходит. Другого пути нет, всё кустами и ежевикой заплёл. Стена!

- А кто его по лесу водил-запутывал?

- А чего он грибы мои резал? Посмотри, сколько набрал! Жадный он очень, вот что! – обиженно надулся лесовик.

- А кто его тут оставить пытался? Кто его согласие дать принуждал, угрозами всякими пугал?

- Ничего я не принуждал! Это я шутил так!

- Ой-ой! Значит это всё шутки? Бедный ты, несчастный! А мы не разобрались, напали на бедного старика, злыдни!

- Ох, обижают, матушка, все обижают! – всхлипнул старичок, смахивая широким рукавом неизвестно откуда взявшуюся слезу.

- Несправедливые!

- Не то слово! Притесняют.

- Наговаривают! Особенно русалки. Лиска, та вообще говорила, что ты её за бока щипал. Врёт ведь?

- Ой, врёт!

- Ну всё старый! Лопнуло моё терпение. Собирайся, пойдём к Епистиме, за тума-ками.

- Не погуби, матушка! – отработанным до совершенства движением, бухнулся он в ноги к девушке. - Лучше уж сама, научи старика уму-разуму! Не надо к хо-зяйке!

- Так сколько ж можно тебя покрывать? Тебя и так сослали в самое глухое место, а ты и тут безобразничаешь!

- Ну Крысонька, ну лапонька, пожалей старого!

- А на станцию кто ходил? Кто в город уехать грозился?

- Помутнение нашло! От несправедливого ко мне отношения!

- Всё, хватит тут цирк устраивать! Давай, отпускай своего грибника, и пойдём к тётке Епистиме.

- Дак кто его держит то? Пусть идёт!

- Ну всё! Теперь ты и меня за дуру держишь? Берегись!

Девушка быстро сорвала возле ближайшей сосны сухую травинку, прочитала ко-роткое заклинание и завязала её узелком. Тут же тело старичка стало раздуваться до тех пор, пока не превратилось в идеальный шар. Руки, ноги и голова теперь торчали в разные стороны как у фигурного воздушного шарика. Девушка же, стала потихоньку покачивать травинкой вверх-вниз, заставляя старичка-шарик то подлетать вверх, то падать вниз, смешно пружиня при ударах о землю. Постепенно высота полётов увеличилась, лесовик теперь долетал почти до верхушек тополей, а когда падал вниз, голова его перевешивала, и он звонко стукался лысоватой макушкой о покрытую опавшими листьями землю.

- Оооох, - в очередной раз приземлилась лысина рядом с Петровичем

- Ну что, хватит? – спросила девушка

- Оооох, - только и смог ответить лесовик

- Ладно, прощаю! – смилостивилась Крыська и разорвала узелок на травинке. Тут же старичок принял прежний вид и шлёпнулся, прямо к ногам девушки.

- Ну? – строго вопросила она, приподняв дугой тонкую бровь

- Сейчас сейчас, - засуетился он и, подбежав к Петровичу, принялся рыться у то-го в сумке. Наконец, с победным видом вытащил неприметного вида опёнок и кинул его в ближайшее дерево. Опёнок, стукнувшись об его ствол, не упал вниз, а тут же прирос к нему намертво.

- Ну всё. Теперь без этого моего грибка он и сам дорогу найдёт. – У, жадина, - погрозил он пухлым кулачком Петровичу и насупился, смешно наморщив нос.

- Давай, собирайся, - сказала девушка Петровичу. - А то скоро уже стемнеет, до-рогу домой не найдёшь.

Петрович не заставил себя долго ждать, подхватил свою сумку, нацепил рюкзак и поспешил прочь. Крыська и лесовик молча смотрели ему вслед, пока его спина не скры-лась за стволами деревьев.

- А если он кому расскажет? – спросила девушка.

- Не расскажет. Видишь, он фляжку свою впопыхах забыл? Скоро ему пить захо-чется, а нечего. Зато найдёт по дороге целый куст ежевики весь усыпанный сочными ягодами. Съест их – и всё виденное сегодня забудет.

- Молодец! – похвалила девушка

- Ну вот, а ты всё ругаешься… Может не пойдём к Епистиме, а?

- Давай, собирайся, не съест же она тебя! Тебе только на пользу будет. Может, остепенишься на старости-то?

- Ээх, - вздохнул лесовик и заложив пальцы в рот коротко свистнул.

Тут же на самой верхушке сосны появились две любопытные беличьи мордочки. Та, что покрупнее, недовольно и как-то не по беличьи сморщила нос, подобрала лапки и отчаянно прыгнула вниз. По мере приближения к земле её тело вытянулось, ссохлось и одеревенело. И к ногам старичка упала не тушка обезумевшей белки, а длинная, отполи-рованная за многие годы стариковскими руками, крепкая палка-посох.

- Ну что ж, пойдём, раз ты так, - сказал старичок, подобрал свой посох и не обо-рачиваясь, пошёл вперёд.

 

Петрович нёсся по лесу что было сил. Правда, ветки уже не цеплялись за одежду как раньше, да и о корни он уже не спотыкался. Волосы на голове взмокли, во рту пересо-хло, горло саднило. Не сбавляя скорости, Петрович сунул руку в левый карман. Блин, и фляжку потерял, ну и день. Поворочав пересохшим языком, Петрович продолжал идти вперёд и вскоре увидел долгожданный пролаз. А, немного не доходя до него, рос целый ежевичный островок, весь усыпанный крупными тёмно-синими, почти чёрными ягодами. Петрович сглотнул голодную слюну, бросил тяжёлую сумку, набрал полные ладони соч-ных ягод и сунул в рот…