Своды красных сосен над лиловым снегом,

Под зеленой шапкой созревают ели,

В голубых сугробах топчатся березы,

На ветвях рябины - гроздья чайной розы,

Застывшее, немое закрытое,

Полозья синей лыжни,

Павильоны, залы террассы, всё безлюдно. Появление человека - явление странное. Вот он - впереди, на лыжне, черный силуэт движется. Там, за стоящей, лежащий и висящей в оцепенении постановкой холодного цвета и застывшего запаха, только лишь он движется, и он суетен. Человек на лыжах суетен и нереален. Как видение из другого мира. Гость, случайно забредший. Он отдельный. Нет в человеке точек соприкосновения с зимним павильоном; он непрозрачен, у него в руках правильные и прямые лыжны палки. Он размеренно и точно движется. Между тем, как фактура леса - вся квозная, плавная, вся разной глубины и плотности. Вертикальный рельеф. Горизонтальный рельеф. Некая панорама - по мере продвижения она разворачивается, и каждая ель, в синей или зеленой шапке, каждая береза, дуб, сосна, каждая деталь неоднозначно зыбка, и действуют они во взаимосвяи друг с другом. Человек, попавший в этот спектакль - диссонирует с ним.

Но - стоит ему, этому лыжнику остановиться, как он становится действующим лицом. Его неподвижность становится его действом в представлении, разыгрываемом в лесу.

Это зима, и статичность ее персонажей - неприменное условие успеха. Все попытки описать отдельные элементы этого спектакля равнозначны вырезанным из общей фотографии, и наклеенным в разных местах фигурам. Всё вместе это - очарование застывшей Поэмы Зимнего Леса. Отдельные зарисовки можно сделать, но все вместе - нужно только пережить, прочувствовать, стать деревом, сугробом, иголкой на снегу, веткой, разбегающейся по синему-синему небу; и всем этим вместе...