Рассказ.

 

Предисловие: 60 - летию Великой Победы посвящается.

 

Две малютки по-весеннему празднично нарядные, гоняли сизарей. Голуби вспархивали, но не улетали. Девочки - близняшки заливались от смеха, махали ручонкам и совсем не обращали внимания на свою маму, постоянно вскакивающую со скамейки на встречу, неуверенным пока первым шажочкам. Крепкий старик с седой шкиперской бородкой, украдкой подбрасывал птицам семечки. Его добрые глаза светились детским озорством и весельем. Мартовское солнце играло бликами на синей глади Стрелецкой бухты, над которой возвышался обелиск из белого инкерманского камня. На лицевой стороне его – чугунный барельеф старшего краснофлотца Черноморского флота Ивана Карповича Голубца закрывала овальная гирлянда живых цветов, а сбоку к памятнику с изображением на нем медали «За оборону Севастополя» примостился скромный лавровый венок с лентой, на которой золотыми буквами значилось: «Ивану от друзей на вечную память. 25.03.95». Надписи на двух мемориальных досках рассказывали о подвиге отважного моряка весной 1942 года. Старов пробежал бегло по ним глазами и присел на край скамейки, посредине которой стояла шахматная доска с проигрышной позицией черных в эндшпиле.

 

- Не желаете партию, молодой человек? – Голос старика был слегка хриплым и приглушенным.

- Простите, не понял, - Виталий повернулся и увидел, что дед со шкиперской бородкой намеревается пересесть с другой скамейки поближе к нему.

- Да пожалуй, время еще есть с полчаса. Если позволите, доиграем эту партию.

- Хотите, за Босого доиграть или проиграть? – Хитрый взгляд из под густых, подернутых пеплом, бровей; плитка орденских планок на груди; горячее рукопожатие; недавняя игра с птицами, чтобы порадовать малышей – все это располагало к себе, и Старов согласился. Виталий любил фронтовиков. Жизнь их скручивала в бараний рог репрессиями, войной и разрухой, а они выстояли и живут, снова мужественно перенося новые тяготы и лишения, но уже 90-х годов. Победители, которые по вселенским меркам доживают микросекунды на планете, сохраненной их мужеством и отвагой, живут хуже побежденных. Почему? А главное за что?! – Капитан 2 ранга – запаса Старов сотни раз задавал себе этот вопрос. Ответа не было. Видимо Господь решил их сделать всех святыми на небесах, домучив окончательно на земле. Из потертого рукава серого плаща лайковая перчатка протеза была бережно уложена на бедро, и старик двинул на ослабевшие ряды черных увесистую ладью, склонившись крупным телом над шахматной доской. Виталий сделал довольно удачный ход и старик начал напивать песенку себе под нос в форме ответа о бывшем напарнике, оказывается, по не доигранной партии с проигрышной позицией черных: - «Бо-сой, босой не ходи с косой… за утренней росой. Витек, так я, и вон тезка Вано, – седая голова мотнула в сторону обелиска, на «малых охотниках» здешнее море бороздили. – Черное море, священный Байкал, - хриплый голос громко и радостно запел. – Шах!

Старов в пол-уха слышал короткие, рубленые фразы о службе трех друзей в морских частях погранвойск еще до войны.

- В сорок первом, мы с Иваном на одном корабле служили – немецкие подводные лодки на подступах к Севастополю отгоняли.

- А ведь тоже в прошлом подводник, только на Севере служил.

- Вот мы тебя и загоним на дно морское глубинными бомбами, а Босой тогда на плавучем подъемном кране командовал. Шах и мат! Кто по званию, батенька, будете? - Старик широко улыбался, поглаживая предплечье изувеченной руки и, как бы извиняясь, добавил: «Ноет сволочь к шторму ».

Виталий посмотрел вдоль синевы бухты. Перистые облака уже начали собираться на горизонте.

- Капитан 2 ранга запаса Старов Виталий Николаевич, а ведь вы правы - ночью заштормит!

- Старшина 1 статьи в отставке Кузин Иван Тимофеевич!

- Кузя, Кузя – якорный бабай, подсоби! – к памятнику семенил с тяжелой авоськой сухенький, лысый старичок.

- Вот и Босой - Виктор Иванович Босов – собственной персоной с выпивоном и закусоном проявился. Давайте поможем, а то надорвется и до пятидесятилетия Победы не дотянет.

 

Виктор Иванович все говорил и говорил, забегая то вперед высокого, седовласого старика и его молодого попутчика, то сбоку. Босова можно было понять. Жена умерла, как с полгода назад. Дети переженились и разъехались, а он все время один.

- Вдруг телеграмма – глазам не верю. Кузя в гости пожаловал с самого Питера!

-Дорогие мои фронтовики, почему общаетесь, простите, как пацаны – все кликухами? – Виталий переложил ношу в другую руку и рассмеялся.

- У нас сегодня день памяти Ивана Карповича Голубца. Он заводила нашей компании был. Вот и додумал, что как война закончиться, начнем Севастополь заново отстраивать и обращаться будем друг к другу как в детстве по кличкам. Мы все трое с Херсонеса. Не будешь же мне на кран орать: «Виктор Иванович, майне».

- Да лучше гаркнуть: «Босой, не спи - замерзнешь»! Это точно, - Иван Тимофеевич шагал широко, что Старов едва успевал за ним.

- Вот дают отцы, им ведь уже по семьдесят пять, а скоры на язык и на ногу, - не переставал удивляться про себя Виталий.

- Ты уж извини, браток старых придурков, что припахали тебя… Вот сейчас за угол и вон моя хата на Дыбенко.

 

Виталий занес авоську на махонькую кухню, и хотел было распрощаться с милыми стариками, но встретил решительный отпор, укор и даже гнев со стороны мощного фронтового первостатейного старшины Кузина. Босов распутывал провод телефонной трубки и тараторил: «Вы товарищ капитан второго ранга, вот можете позвонить. Мне телефон к пятидесятилетию поставили. Военком, тоже второго ранга, лично позвонил и поинтересовался про аппарат. Сейчас благодать, а на сорокалетие Победы, не ставили, хотя сам адмирал Ховрин такое распоряжение давал. А как думаешь, Виталий, на шестидесятилетие Победы, может быть новую квартиру дадут?!»

- Не будем о грустном, Босой, где «люминивые» кружки - наши фронтовые? - Из единственной комнаты доносился хрипловатый голос Ивана Тимофеевича. – Вот нашел, какого ты их лешего на сервант поставил……

 

- Дорогие товарищи, - голос хозяина квартиры дрожал, - давайте помянем по русскому обычаю тех, кого с нами нет, кого забрала война, а кто уже и сам прибрался. Да пусть им будет земля пухом, а море домом. – Молча выпили, закусили. Босов засуетился с яичницей, но его друг здоровой рукой прижал за худые плечи к себе и чмокнул в лысину: «Эх, Витек, сколько протянем, на том господу и спасибо. Давай за Вано по - полной, и покалякаем «малехо» про двадцать пятое марта сорок второго, то память дырявая совсем стала – напомнишь чего, если сбрешу». Настенный календарь с аккуратно заложенными наверх и прижатыми резинкой листочками, извещал о субботе 27 марта 1995 года, за полтора месяца до пятидесятилетия Великой Победы над фашизмом.

 

- Последняя декада марта стояла ветреная, сырая, не как сегодня, - предался воспоминаниям Иван Тимофеевич. – Наш малый охотник «МО-121», загруженный под завязку неделю безрезультатно проболтался вместе с другими кораблями дивизиона в поисках немецких лодок и вернулся в бухту, так и не сбросив не одной глубинной бомбы.

- А я служил краснофлотцем на этой же базе, только на плавучем кране, и всегда их предупреждал, - Босов ткнул пальцем в сторону приятеля, - что выгружать их семь крупных глубинных бомб не буду. Врага пусть топят, а не возят боезопас туда- сюда.

- Восемь, как сейчас помню их лоснящиеся цилиндрические борта. Грузили еще порядка двадцати малых глубинных бомб на каждый катер, - лицо в обрамлении седой шкиперской бородки слегка зарделось от «Столичной». - Мы немцев на том выходе не нашли, а вот они нас думаю выследили, потому что часа два после швартовки последнего охотника, когда весь личный состав расположился в укрытиях на берегу, так начали поливать с воздуха, что «мама не горюй».

- Думаете, немецкие лодки сопроводили вас до входа в Стрелецкую бухту, а затем под прикрытием тумана всплыли и телеграфировали в штаб о кораблях дивизиона? – Виталий умело разделывал тарань.

- Не исключено. «Юнкерсы» налетели, как черти из преисподние, - старик тяжело вздохнул.

- Тимофеевич, никак в толк не возьму, почему Иван Голубец на катере остался?! – Босой появился с шипящей на сале яичницей в дверях комнаты.

- Вано остался на охотнике по приказанию штурмана посмотреть привод руля. Голубец был рулевой на «МО-121». Отрегулировал привод и собрался на базу. Вражеская бомбордировка застала его уже на берегу.

- Да, немец намастачился военно-морские базы крушить еще с Англии. Недавно прочитал, что точность их бомбежек определялась радио - телеграфным коридором при полете на цели: с одной стороны одни точки наземная станция передает, с другой тире. Летчик и шпарит как по рельсам. Отклонился в одну сторону – тире слышит, в другую точки! Так точно по курсу на цель и выходили. Немец дураком, каким его в кино показывали, в свое время, никогда не был. Воевал тоже "куда с добром". – Виталий с любопытством слушал разговор старых вояк.

- Чего, товарищ капитан второго ранга, так смотрите. Я ведь радистом на том же охотнике был, - и старик протезом постучал по столу: «Та, та, та-та-та».

- Семерка, «Я на речку шла» - весело пропел Виталий.

- Молодец, верно – семь. Точно, напевами азбуку Морзе учили. Босой, наливай, флот в надежных руках. За нашу Победу. Ура!

Зазвонил телефон. Виктор Иванович бросился на пятачок коридора к аппарату, но вернулся слегка расстроенным – ошиблись номером. Старов понял, что дед ждет звонка от родных и видимо уже давно. Стало жаль сухонького старичка, и он, усаживая Босого возле себя, крепко пожал ему руку. Тот все понял, с благодарностью глянул на молодого гостя и продолжил рассказ: «Иван Голубец был решительным и смелым с детства. Видя, что огонь распространяется, он мгновенно по пылающим сходням вернулся на катер».

- Можно конечно рвать когти в такой ситуации, – взгляд из под густых бровей, подернутых пеплом, посветлел. – Но не в характере Голубца бросать корабль в беде. Всего их стояло тогда у пирсов четыре охотника, да Витек?

- Все загруженные под завязку, рядом с моим плавучим краном. Представляешь Виталий, что случилось бы, если рвануть 32 большие глубинные бомбы и под сотню малых?! – Виктор Иванович загорячился, зарумянился и побежал открывать форточку.

- Да трагедия могла быть колоссальная, - Старов представил чудовищные взрывы на катерах, которые могли привезти к детонации снарядов артиллерийских складов базы. Картинка покореженных антенн от падения обломков крана на эсминец или крейсер, гарь, убитые и раненые – все это кадрами кинофильмов пролетело в голове. Он попросил продолжить рассказ, который действительно увлек его, и дополнял сухие строчки, описанных событий, давеча прочитанных на обелиске о подвиге старшего матроса Голубца.

- Вано бросился к рычагу бомбосбрасывателя, конечно понимая, что в первую очередь на горящей посудине необходимо избавиться от опасного груза – больших глубинных бомб. Механизм не действовал, видимо его поразило осколками от немецких зажигалок. - Балкон открывай. Душно. Точно погода изменится. – Кузин встал на величину своего богатырского роста и помог другу справиться с верхним шпингалетом давно не крашенной балконной двери.

 

Свежий воздух заструился по ногам; побежал по довоенному, старому кожаному дивану и устремился к низкому потолку, лаская по ходу на стене две фотографии. Та, которая больше -в рамке с изображением молодого, чубатого Виктора Ивановича, а рядом с ним видимо супруга: курносая девушка с уложенной косой на голове и комсомольским значком в лацкане подретушированного коричневого пиджака. Та, которая поменьше - самодельная с веселыми лицами трех краснофлотцев на фоне круглой колонны памятника затопленным кораблям другой обороны легендарного Севастополя, когда в 1855 - ровно сто лет назад, пришлось вице-адмиралу Нахимову затопить Черноморский флот, чтобы не дать возможности прорыва врагу со стороны моря. Ребята стояли, обнявшись, при чем Иван Тимофеевич на голову выше друзей держит их за плечи; гюйсы* по моде щегольски, у всех троих подняты, а клеша скрывают носки ботинок.

- Как тебе три флотских пижона?! Справа Голубец. – Старики усаживались за стол, и Кузин, поглаживая шкиперскую бородку, ждал, когда его приятель разольет остатки водки.

- Бравые моряки. – Виталий встал из-за стола: «Дорогие Иван Тимофеевич, Виктор Иванович, низкий вам поклон за то, что сохранили мир, восстановили из разрухи страну, за то, что дали моему поколению учиться и жить, я Вам доложу, в самое светлое время для нашей Отчизны».

- Спасибо, сынок. - Босов незаметно смахнул слезу и засуетился, подкладывая консервы прямо из банки, на которой значилось «бычки в томате».

 

- Бомбосбрасыватель не сработал, и что тогда? - Старов все равно уже опоздал на все встречи и бизнес – совещания, поэтому решил дослушать историю про подвиг краснофлотца Голубца. Жаль уйдут последние старики и не заменить не книгами, не новыми информационными технологиями по силе восприятия рассказы о Великой Отечественной войне. Что носиться с национальной идеей. Вот она перед вами, господа - руководители. Перепишите голоса стариков; наснимайте документальных фильмов об их живых воспоминаниях; проявите политическую волю и на государственном уровне, а не на уровне самодеятельных поисковых отрядов (большое вам спасибо за это ребята – зам автора), найдите и захороните все останки погибших; придите в каждый дом ветерана и закрепите за ним предпринимателя, снизив за это с него бремя административной нагрузки, да покажите все это на весь мир!

 

- А что тогда. Голубец начал сбрасывать за борт бомбы, таская их на руках. – Спокойно ответил Кузин, ловко орудуя одной рукой, открывая всем по бутылке пива.

Виталий удивленно поднял глаза на старика.

- Да именно так, - вторил фронтовому другу Босов, - Иван хороший спортсмен был. Да и на войне, знаешь, как силы мобилизуются. Помню осенью 41-года, в аккурат после седьмого ноября, десантом ходили во вражеский тыл. Я со шлюпки неудачно сиганул – и с головой, а вода уже градусов десять всего. Фриц прожекторами к земле прижал, так и лежал мокрый, час, наверное. И ни соплей тебе, ни воспаления легких, а сейчас… Вон мои, понимаешь, года два назад приезжали в гости, на майские праздники. Море еще холодное было, не погодилось тогда. Так чуть что, в аптеку «упсу» глотать. Эй, молодежь! – Виктор Иванович стал подкладывать в тарелки нехитрую холостяцкую закусь.

- Представляется мне, что тяжело видимо Ване пришлось с первой бомбой, она ведь дура килограмм под сто. Дальше у него пошло дело. Все в дыму, пламя к ногам приближается, ад кругом настоящий, а он бомбы, что деток малых на руках через весь корабль проносит и за борт. Тут погреба на охотнике рванули, ему осколком зубы повышибало. – Старик горько вздохнул. – Ветер с бухты дым относил, дальномерщики с эсминца в окуляры эту схватку с пожаром видели, потом рассказывали. Покончив с большими бомбами, Ваня спрыгнул на бонн, на минуту прилег, чтобы отдышаться, да рот промыть. Ребята говорили, что не лицо, а месиво сплошное было, только глаза целыми остались. Видимо в это время он заметил, что огонь подбирается к водолазному ботику. Голубец отдал швартовы и отпихнул ботик ногой. Не пойму, на кой ему раненному еще и с ботиком пришлось возиться. Может насосом подачи воды хотел воспользоваться, чтобы пожар тушить, да не смог. Виктор, как думаешь?

- Ботик единственный на всю базу целым оставался, с него накануне собирались водолазов мне под кран заводить. Трюма водой заполнялись, и кран устойчивость терял, а начальник особого отдела на меня зуб имел и уже бумагу в особый отдел флота накатал, что я вредитель, сознательно кран из строя выводил. Расследование началось. Вот, если бы ботик сгорел, тогда и мне крышка, хлопнули бы у волнореза, «мама не горюй». – Виктор Иванович дополнил рассказ, так просто, что словно речь шла не о человеке - краснофлотце Босове, а о роботе, запрограммированном на самоликвидацию. И добавил, словно оправдывая неведомого особиста: «Что, брат поделаешь, война».

- Выходит, он и тебя тогда спасал?! - Иван Тимофеевич нахмурил пепельные брови, - почему раньше молчал?

- Выходит так, а молчал, потому что тема с душком, и чего ее ворошить, коль капитан Злабин - особист нашей бригады погиб в бою на Сапун горе. Давай лучше дальше человеку про Вано рассказывай! – Рассердился Босой.

- Да ладно тебе разворчался, - Тимофеевич мирно чокнулся алюминиевой кружкой с хозяином дома и Виталием.

- «МО -121» весь в огне, каждую секунду мог взорваться – на стеллажах оставались еще малые глубинные бомбы. Вано снова вбежал на палубу горящего корабля, схватил две бомбы и за борт их выбросил. Я понимаю его, он думал лишь об одном: «Уменьшить силу взрыва». – Старик замолчал.

 

С улицы доносился привычный ритм обычной мирной жизни. Виталий один раз в жизни был в горящем отсеке подводной лодки. Яркая вспышка той аварии ударила в мозг: «Нет, страха не было. Появилось чувство сопричастности к выполнению общей задачи – спасти лодку. Натренированное тело машинально выполняло команды и все. Оставалась надежда в глубине сознания, что за переборкой твои товарищи, которые тоже знают четко, что предпринять. Сила - в единстве экипажа, а здесь совсем другой случай – одиночество и яростное желание до неминуемого взрыва уменьшить его разрушительные последствия, чтобы сохранить жизнь на других кораблях. Всего-то, по масштабам времени, пятнадцатиминутная схватка с огнем в малом эпизоде из миллионов подобных на войне. Вот этим и отличается подвиг от работы, за которую Вы, товарищ капитан 2 ранга, получали большие деньги».

 

Хриплый голос Кузина вернул Виталия в квартиру на улицу Дыбенко, что в городе – герое Севастополе: «Дальномерщики рассказывали, что на Голубце вспыхнула роба. Человек – факел с бомбой в руках бежал из последних сил к леерному заграждению, чтобы броситься в воду. Не успел Иван Карпович, - Кузин тяжело вздохнул, - катер взлетел на воздух. Но взрыв этот благодаря самоотверженному подвигу старшего краснофлотца Голубца не причинил уже ощутимого вреда стоящим у причалов базы остальным кораблям.

- Мы прибежали по тревоге, когда от морского охотника осталось лишь горящее масляное пятно на воде. – Виктор Иванович поднялся.- Может чайку или как?

- Лучше второе, Босой.

- А ежели сердечко начнет прижимать?

- Все равно, Витя, мы обязаны ради светлой памяти Героя Советского Союза Ивана Голубца, нашего дорого Вано, дожить до пятидесятилетия и доживем. Так что тащи чачу, не жмись!

 

Эпилог:

Вечерело. Перистые облака сбились в темные тучи, гонимые нордвестом над белыми барашками вздыбленных вод Стрелецкой бухты. Ветер сорвал лавровый венок с росписью золотом «Ивану от друзей» и унес в море, где покоились останки матроса Голубца, геройски погибшего на той далекой войне.

 

Гюйс - синий форменный воротник с белыми полосами.