На досуге барчонок любил прислушиваться к прозрачному ритму аутично-мутично-некритичного эволюционирования «вверх-вниз» седой старины лифтового пространства.

Его моложавое, родовитое поместье располагалось в престижном районе города, с прекрасной экологией и ландшафтом, невдалеке от царских клиник и дач.

Барчонок иногда часами стоял у окошка, разглядывал окрестности и представлял себя «фрикционным тружеником» - так он ласково называл свой лифт.

Окна усадьбы были обращены к живописной элитной застройке с развитым основанием и выразительным, аскетическим силуэтом – монолитным счастливчикам, владельцам лифтов ОТИС, Шиндлер и Тиссен. Ох, как бы барчонку хотелось реинкорнироваться в эти здания!

Задними фасадами усадьба была развернута к обладателям простых лифтов – и совместно с ними отделена от элитной застройки охраняемым контуром ограждения, глядя на плотное озеленение, изящные формы и благоустройство внутри которого барчонок всегда умилялся и томно вздыхал.

Большое место в жизни барчонка занимала эпоха ночи. В старые добрые времена под его усадьбой, некогда принадлежащей обедневшему дворянскому роду, гнездилось бомбоубежище, после адаптации к новым придворным условиям, перевоссоздания смыслоозначений - трансформировавшееся в техно-дискотеку, перекодифицировшую рудиментарные образцы деятельности барской повседневности в стиле данс (по старобарски – танцы-шманцы).

Жизнь барчонков проходила ритмично и периодично, в бесконечных попытках достигнуть в ритуале плясок состояния транса, порядка и гармонии. Однажды очередная такая попытка привела к деформации стенок спецлифта, в связи с чем сие средство передвижения отгородили от танцпола и лифт деконструировался в темную комнату, вход в которою с осветительными приборами (согласно правилам клуба) был строго запрещен, чтобы не мешать клубящимся аристократам друг друга любить.

Вот и стал лифт эпицентром объяснения «прогресса-сосунка» «старине-матушке», что значат категории удовольствия, выгоды, удобства, пользы, соединения маленького личного мирка своих пассажиров, да их замкнутого при свете быта - с открывшимся за железным занавесом дверей манящим, сказочным пространством лифтовой кабины - пространством условной реальности, испытательным полигоном умственных экспериментов.

Звания лифтера этого лифта было удостоено всего несколько самоорганизовавшихся человек, что было сопряжено с их особым жизненным укладом, свойственным современному сословию, других домочадцев они полупрезрительно звали лохами. Так вот и перестроился лифт в регулятор общепризнанных норм, единой и непромысливаемой данности в среде домоседов, - границы между ним и остальной территорией усадьбы постепенно размылись, внутрилифтовые отношения самоотождествились с внелифтовыми, превратившись в неосязаемую материю прозрачной, не родившейся легенды причастности красующихся барчат к жизни в стиле секс. Однако все в поместье осталось неизменным, авторитарно нерефлексирующимся ничьим пространством, безместным местом, как и прежде.

Барин мечтал о спонсоре. А еще он безнадежно был влюблен в Ксанку из соседней 12-ти этажки, спонсор которой работал в васюкприватизации.

В один прекрасный день барчонок, отчаявшись ухаживать за Ксанкой, нарисовал во время эротических грез на стенках лифта формулу его износа – и с тех пор, каждый раз, когда ко Ксанке жаловал новый ее ухажер, лифту начинало казаться, что он – точка, стремящаяся к бесконечности технического переоснащения, отчего все его оборудование начинало ностальгически барахлить, лифт «надрывался и застревал».

«И этот пройдет» - обнадеживал себя барчонок, сталкиваясь в дверях лифта с очередным Ксанкиным пацаном, «не впервой, скоро починится» - вздыхали жильцы дому очередному замешательству лифта.

Предложенный жилищно-эксплуатационной конторой вариант приобретения нового лифта верхам Ксанкиного дома был явно не по карману, низы же устраивало то, что есть. Труженик васюкприватизации отказался спонсировать сей, на его взгляд, утопичный проект, зато, мня себя меценатом, постоянно уговаривал барчонка перестать добиваться Ксаны, обещав выделить ему деньги на услуги проституток - а себе он грозился поставить отдельный лифт и, бросив вызов техническим характеристикам здания, невзирая на боязнь однохаусников, рыл под домом персональный гараж на 2,5 машино-места.

И вот однажды, в момент эротических грез, барчонку удалось спроецировать время своей эпохи на пространство стыда, преломленное через юмор – и он перевоплотился в лифт из Ксанкиного подъезда.

На его дверях дворник (решив объявить лифт зоной культурного фронта) - туда, где раньше висели правила пользования лифтом, повесил предупреждение, гласившее, что лифт без удобств, - но нужда, как выяснилось, не способствовала доверчивости людей к инструкциям.

Ксанкин меценат нацепил на лифтовую шахту своего этажа дополнительную металлическую дверь с сейфовым замком – и теперь стоять в его пролете стало ужасно душно.

Если не считать спусков-подъемов Ксанки по этому карьерному лифту с цивилизаторской миссией неисчерпания ресурсов бытия, которая, видимо протестуя против парадоксальности регулярного и однообразного блуждания по этажам, постоянно бросала на пол окурки, лифту-барчонку оставалось наслаждаться только покраской местной шпаны, оклейкой разными вкладышами, жвачками и наклейками.

Если бы не царапание, лифт даже радовала бы творчески прогрессирующая молодежь.

Самой незаурядной из всех происходивших в нем отделочных работ была попытка одной влюбленной парочки произвести перепланировку лифта в малогабаритную квартиру-студию (однушку, как они ласково всю ночь напролет называли его).

Но вот однажды барчонок стал свидетелем поездки в лифте наглой морды кавказской национальности с одетым в колготки вьетнамцем.

Лучше перевоплощусь в лифтера – тотчас смекнул лифт - и горизонт многомерного лифто-пространства плавно редуцировался в двуглавый симбиоз Астапа Бендера и Ричарда Бендлера.

Но жизнь лифтера, как выяснилось, сопровождалась исключительно звуками скрежета лифта, что не имело ничего общего с торжеством «Единой России на посёлке», удовлетворением потребностей и реальностью, отчего он постоянно матюгался – то в слух, то про себя, вспоминал о трудовых закличках старины, грозясь направо и налево послать всех по дороге к европеизации.

Раньше, когда на первом этаже дома была детская художественная школа, бальные танцы и всевозможные кружки, лифтер мог дышать спокойно – вентиляция из подвала охлаждала лифт и тот более- менее работал.

Но с тех пор, как лифтовую шахту сократили на весь первый этаж, (теперь там еврохимчистка, салон красоты и коммерческая физкультурно-оздоровительная структура с сауной, массажными салонами и секс-шопом) лифтер-барчонок то и дело трясется, что у него и второй этаж отнимут под ежедневно прогрессирующие вокруг службы сервиса для реабилитации освободившегося от ига тоталитаризма народа.

- Хватит перевоплощаться, буду самим собой! – и лифтер превратился в барчонка, часами стоящего у окошка, разглядывающего окрестности элитных кварталов и представляющего себя «фрикционным тружеником».