Наверху, в самом конце эскалатора, где редеет и тает серая толпа, сияет притягивающий всех нас заманчивый Розовый Венец – предел мечтаний и стремлений обитателей эскалатора. Да, все мы из кожи вон лезем, чтобы достичь его, хотя путь к нему невероятно труден и усложняется с каждым днем. Именно в этом и кроется причина моей осторожности: я не только не бегу по ступеням, даже не иду шагом, а просто стою на месте. Здесь важнее всего экономить силы, не стать жертвой соблазна Молниеносного Прорыва, и эскалатор, пусть даже с некоторым опозданием, сам наконец довезет до места назначения. Если же я попытаюсь шагом или, что хуже, бегом ускорить этот процесс, то подвергну себя опасности физического истощения, потому что прежней энергии во мне уже нет – устал. Кроме того, это связано с определенным риском: на бегу можно потерять равновесие, а в такой ситуации достаточно хорошего пинка, чтобы оказаться в пропасти, которой мы все ужасаемся. Если покатившийся вниз еще способен встать на ноги и возобновить восхождение, то свалившийся в пропасть уже лишен такой возможности, по всей видимости, навсегда. Я, во всяком случае, еще не видел поднявшихся оттуда, хотя стою на эскалаторе уже давно.

Вокруг сплошные разговоры о провалившихся и, конечно же, о счастливцах.

– Слышали, утром во время заднего хода С. не устоял и загремел в пропасть.

– Бедняга, он столько боролся!

– Подножка?

– Не знаю. Говорят, устал, задремал и потерял равновесие.

– И никто, конечно, не протянул руку помощи.

– Руку помощи? Вы меня смешите, дорогой. Можно подумать, вы первый день на эскалаторе.

– А Т., говорят, наконец достиг своей цели. Теперь он там, в верхах.

– Серьезно?

– А помните, как еще несколько лет назад он стоял рядом с нами?

– Я-то помню. Потом он собрался с силами и неожиданно прибег к Молниеносному Прорыву.

– Смелый шаг, хотя и рискованный.

– Но оправдал же себя!

– Ну, Т. – сильный человек.

– Кто это сильный? Т. – типичный слюнтяй, я его с детства знаю. К тому же у него клептомания, историю с часами помните? Нет, милые мои, если бы ему не спустили сверху трос, он бы не пошел на этот шаг самостоятельно.

– Значит, не врут, что у него там родня?

– Нет, конечно. А вы, наивный человек, решили, что он достиг этого своими силами?

– А ведь был ничуть не лучше нас с вами...

Состав обитателей эскалатора нестабилен. Одним удается продвинуться вперед, другие, наоборот, откатываются назад, а наиболее невезучие падают в пропасть. Впрочем, перемещения не такое уж частое явление в нашей среде, и стоящие рядом даже успевают подружиться, хотя не совсем доверяют друг другу. Дружба дружбой, но у эскалатора свои законы, вынуждающие быть осторожными и бдительными, чтобы вовремя пресечь любую неожиданность. Тут и родному брату нельзя доверять, не то что... Нормальный сон тоже не для нас: мы спим с полусомкнутыми веками и держим ухо востро. Достаточно необычного звука или неожиданного движения, как мы тут же просыпаемся, приходим в себя, не говоря уже о том, что эскалатор может вдруг включить задний ход, служащий, очевидно, дополнительным средством отбора. Перемещения происходят в основном при заднем ходе. Наиболее опытные, и я в их числе, предчувствуют задний ход за несколько минут до его включения. Нас охватывает внезапная тревога, мы хватаемся за поручень и ждем, широко расставив ноги. Затем, когда дается задний ход, поднимается страшный переполох: люди толкаются, орут, ругаются и сломя голову несутся вперед, чтобы удержаться на своих местах. Задний ход длится недолго, но тем не менее не каждому удается устоять. Давно, когда я был еще совсем неопытным, мне тоже пришлось несколько раз скатиться вниз и начать все сначала, однако падения в пропасть я, слава Богу, избежал.

Пропасть начинается у нижней кромки эскалатора и тянется вдоль всей его длины. Она вся курится тепловатым зловонным паром, и о глубине ее можно только догадываться по продолжительности отчаянных криков свалившихся. По ту сторону лестницы – серая стена. Никто не знает, что за ней, и поэтому мы зовем ее Стеной Безвестности, хотя порой кажется, что со стены за нами наблюдают. Впрочем, у нас нет никаких оснований думать так, если не считать передающихся из поколения в поколение фантастических преданий, но нам никак нe удается избавиться от подозрений, что стена прозрачна, как экран выключенного телевизора, и за ней снуют темные, расплывчатые силуэты. В минуты крайнего отчаяния многие прижимаются головой к Стене Безвестности в надежде на то, что она даст им новые силы и мужество. Находятся не терпящие возражений люди, утверждающие, что Стена действительно обладает сверхъестественной силой, но есть и такие, кто считает подобную уверенность химерой, самообманом. Стена Безвестности тянется до самого Розового Венца и продолжается дальше, создавая иллюзию бесконечности.

– Вроде начинается, – тревожно произносит мой сосед.

Тревога моментально охватывает и меня. Я привычно расталкиваю соседей с целью занять побольше свободного пространства. Пыхтя и обливаясь потом, мы бежим вперед, чтобы лестница не увлекла нас назад.

Сверху доносится дикая брань. Я поднимаю голову и вижу, как двое в обнимку летят прямо на нас. Мы своевременно и вежливо уступаем им дорогу.

– Смотри, смотри, Ш. прорвался, – доносится задыхающийся голос моего соседа, – я давно подозревал, что он собирается сделать это.

И действительно, Ш. забрался на перила. Стараясь не задевать подвижного поручня, широко раскинув руки, словно канатоходец, он балансируя бежит наверх. На фоне Розового Венца он напоминает летящую на свет бабочку. Но, в отличие от бабочки, у Ш. нет крыльев, и он, потеряв равновесие, со страшным, звериным ревом в конце концов летит прямо в пропасть.

– Видал, как толкнули?

– Разве? – Мы разговариваем, продолжая бег на месте.

– Точно, сам видел! Вон тот здоровый детина. При всей своей тупости этот толстопузый далеко пойдет.

– Тише, тише!..

– А что, ты думаешь, у него есть единомышленники?

– Не исключено. В его стремительный взлет верили многие, поговаривали даже, что его пребывание тут – просто недоразумение... Какая-то запутанная история, я почти не в курсе, но, судя по всему, сидящий в верхах папаша поставил задачу как можно раньше протащить сыночка наверх.

Мое предостережение было уместным, но запоздалым. Я даже не уверен, что сосед успел расслышать мои последние слова, потому что его столкнули вниз. Это произошло настолько стремительно, что я даже не заметил, кто толкнул, хотя подозреваю, что это сделал стоявший ступенькой ниже мужчина в сером костюме. Да, скорее всего это он: пытаясь отвести подозрения, он сделал наивное, прямо-таки детское лицо. Через некоторое время этому типу спустили трос, что подтвердило мою догадку.

Я уже стал задыхаться, но предчувствие, что задний ход вот-вот кончится, прибавило мне сил, и я энергичнее заработал ногами. На какой-то миг даже показалось, что я не только устоял на месте, но и продвинулся вперед на несколько ступенек.

Опустив глаза, я смотрел на убегавшие из-под ног ступеньки; на происходящее вокруг лучше не смотреть: лишние эмоции только способствуют скорому истощению сил. Но внезапный пронзительный крик, тем не менее, заставил меня поднять голову.

Потерявшая равновесие женщина летела прямо на меня. Еще несколько ступенек – и она в моих объятиях. Я почувствовал приятное тепло женского тела и даже успел восхититься ее красивым лицом. Только и всего. Удержать ее я не смог, потому что в тот же миг кто-то врезал мне по ноге так, что я сам чуть было не покатился вниз. Чтобы удержать равновесие, я широко раскинул руки, и она, выскользнув из моих объятий, полетела дальше вниз, оставив в моей руке шелковую голубую косынку.

– Держите ee! – крикнул я.

Естественно, никто не стал ее держать. Она продолжала лететь, ударилась головой о поручень, покатилась кубарем и бесшумно свалилась в пропасть. В густой волне пара только мелькнули ее распущенные волосы, цветастое платье, обнажившиеся ноги в красных туфельках, и она сгинула в тумане.

Я продолжал смотреть ей вслед, и хорошо, что задний ход прекратился, иначе этот сентиментальный порыв обошелся бы мне слишком дорого.

Лестница снова двинулась вперед, и мы наконец смогли вздохнуть свободно. Относительно свободно.

Скоро начнутся обсуждения, но я совершенно не настроен разговаривать. Взгляд провалившейся в пропасть женщины не покидал меня ни на миг. Интересно, почему она была так равнодушна к собственной участи, почему не приложила ни малейшего усилия к своему спасению? Может, она просто устала сопротивляться и вручила себя прихоти судьбы? Но нет, она была еще слишком молода. И красива. Вдруг я почувствовал, что это “и красива” не имело никакой связи с ходом моих рассуждений. Очевидно, это было не-осознанное и запоздалое воспоминание о ее красоте.

Прошло несколько дней, но я не только не забыл ее, но и, распалив собственное воображение, сумел с ней сблизиться.

“– Спасибо вам. Если бы не вы... – Она очаровательно улыбается мне.

– Я не мог поступить иначе, вы покорили меня. Знаете, я уверен, что вдвоем мы куда легче одолеем этот крутой подъем.

– Боюсь стать вам обузой.

– О нет, что вы говорите!..”

И так много дней подряд, в различных вариациях. Игру воображения усиливал запах ее волос, сохранившийся на шелковой косынке, которой я обвязал себе шею. Но возвращение в реальность после каждого воображаемого диалога становилось все более отвратительным. Я чувствовал себя ужасно одиноким, мрачно смотрел на Розовый Венец, и его блики казались мне какими-то фальшивыми. При всей его торжественности в этом розовом свете было что-то неестественное, синтетическое, чего я не замечал прежде. Может, я не прав и сомнение питалось просто моим душевным состоянием.

– А ты, приятель, чахнешь на глазах, – не скрывая ироничной улыбки, сказал стоявший ступенькой выше меня старичок. – Я давно заметил, что ты мечтатель. Будь начеку, эскалатор не любит романтиков. – Взгляд старичка мог показаться сочувственным, но под этой внешней участливостью зрело подлое злорадство.

– Ты еще жив, старый хрыч? – не смог я удержаться от удовольствия кольнуть его. – Чего ты уцепился за поручень, тебе давно пора на ту сторону.

– Чего-чего? – ехидно хихикнул старик и приблизил к моему лицу комбинацию из трех пальцев, да так близко, что большой палец задел меня по носу. – А это ты видел, сопляк?!

Я прицелился ему в челюсть и выбросил вперед руку, но в момент удара старик увернулся, и мой кулак угодил прямо в его прыщавый нос.

– Ты еще пожалеешь! – бросил он озлобленно, сплевывая заливавшую губы кровь.

Охвативший было меня гнев довольно скоро пошел на убыль, и я почувствовал прилив раскаяния. Нет, я ничуть не винил себя, но угрызения совести, оказывается, не всегда поддаются логике.

Очередной задний ход стал для меня последним. Честно говоря, я не заметил, кто меня толкнул, но уверен, что это был мой старик. Пока я катился вниз, сверху доносился его ехидный смешок. Я попытался подняться, но ноги разъехались, и я грохнулся снова. Новая попытка была более успешной, но не успел я выпрямиться, как хороший пинок повалил меня наземь. Потеряв способность ориентироваться, я очутился по ту сторону перил и повис над самой пропастью, уцепившись за резиновый поручень, медленно тащивший меня вниз. Надо было подтянуться, пока руки не ослабели окончательно. Стоило мне подумать об этом, как кто-то, словно предугадав мои намерения, наступил мне на руку. Боль была ужасной, но я стерпел и попытался-таки подтянуться. На сей раз удар чем-то увесистым, очевидно дубинкой, лишил меня способности подчиняться велению разума, и я разжал пальцы. Прорывая завесу тепловатого пара, я полетел вниз. Странно, но в момент падения к чувству страха примешалось любопытство, ставшее более ощутимым уже на дне пропасти, после того как я шлепнулся на мокрую земляную насыпь, двинул ногой, пошевелил пальцами и понял, что жив.

Ныла спина и ужасно болел затылок. Однако в целом посадка завершилась более успешно, чем можно было предположить, тем более что боль была вполне терпимой. Я легко встал на ноги и по-глядел вверх. Пар застилал мне глаза, тот же пар, но сейчас я смотрел на него снизу. Сверху доносился глухой шум, пробуждая во мне что-то вроде ностальгии.

Я стоял под эскалатором у Стены Безвестности. Тусклый свет падал на мокрую, грязную, склизкую землю. Вдруг, будто из мегафона, безучастный голос: “Добро пожаловать в город Неудачников”. Я повернулся на голос и увидел то, что именовалось городом, – узенькие, темные улочки, покосившиеся телеграфные столбы, разбитые фонари, мусорные свалки, где сновали крысы, и ветхие домишки, в едва освещенных, грязных окнах которых различались ленивые тени.

Я замерз, ужасно хотелось курить. Порывшись в карманах, я не обнаружил сигарет – очевидно, выпали. Я пошел вдоль стены под лестницей. Липкая грязь затрудняла путь. Вокруг неприятно пахло плесенью. Продвигаясь вперед, я встретил небритого человека в лохмотьях, сидевшего на большом гладком камне в нескольких шагах от стены и глядевшего вверх. Заметив меня, он спросил:

– Новенький?

– Как ты догадался?

– Только новенькие ходят под эскалатором. Лучше отойди подальше. Ближе, чем я сижу, подходить опасно, – предупредил он. – Дело, конечно, хозяйское, но я бы не советовал.

– А что?

– Наивный человек, сверху мочатся, сморкаются...

– Ясно, – остановил я его.

Именно в этот миг, словно в подтверждение слов небритого, сверху полетела какая-то вонючая масса и шлепнулась о землю с таким звуком, какой бывает при ударе кувалдой о мешок с мокрым песком. Вонючая масса шлепнулась так близко, что брызги раз-украсили мне ботинки.

– Ну, что я говорил? – У небритого был больше торжествующий, чем сочувствующий вид.

Я подошел к нему и спросил:

– Закурить не найдется?

– Садись и жди.

– Чего ждать? – поинтересовался я, усаживаясь рядом с ним. Он слегка приподнял просвечивавший через видавшие виды брюки костлявый зад, достал из-под него отсыревший обрывок газеты, разделил пополам и протянул мне половину:

– Держи. Камень сырой, заболеешь. Геморрой еще никому не приносил счастья.

– Ты рассчитываешь, что клочок бумаги поможет?

– Держи. Важно само сознание того, что бережешься.

– Чего же все-таки ждать? – Я подложил под себя обрывок.

– Ты, кажется, хотел курить?

– Сверху?! – догадался я наконец.

– Откуда же еще? – Он умолк и всмотрелся в высь. – Вот, что-то, кажется, летит.

– А если снова...

– Дерьмо? Не похоже. Но вроде и не сигарета... – Он вскочил с места, подбежал к стене и на лету ловко поймал падавший предмет в специально изобретенный для подобных нужд сачок. – Пирожок с мясом! Ты не голоден?

– Нет. – Я с отвращением посмотрел на недоеденный пирожок.

– Э-э, приятель, туго тебе придется! Брезгливые не могут жить свободно. Тебе придется вкалывать, причем не в белой сорочке и галстуке, – он показал на меня пальцем и расхохотался. – Здесь не найдется работы, соответствующей твоему наряду. – Под стеной сверкнуло что-то. – А вот и сигаретка, бери и кури. А я буду питаться, шикарный объедок ждет меня. Кстати, если тебе противно, поройся в мусоре, откопай какую-нибудь удобную трубочку под мундштук. Хотя бы ту, видишь, торчит из засаленного тряпья?

Он не ошибся, треснувшая стеклянная трубочка, очевидно некогда использовавшаяся в химических или медицинских опытах, словно специально предназначалась под мундштук. Я вытер кончик платком, вставил окурок в трубочку и затянулся. Куря, я по привычке беспокойно и напряженно озирался по сторонам. Заметив это, сосед усмехнулся:

– Твоя осторожность здесь неуместна, ты не на эскалаторе. Наслаждайся сигаретой и забудь о бдительности, здесь никто не использует это во зло, не толкнет тебя – некуда сталкивать.

– Трудно сразу отвыкнуть от привычек, нужно время. – Я снова присел на камень. Небритый принюхался и сказал:

– Хороший табак. Фирма?

– Не знаю, не чувствую.

– “Кемэл”, – убежденно сказал он, снова втянув воздух ноздрями. – Наверно, с самого верха бросили... До чего жирный объедочек! – Он наконец приблизил ко рту пирожок, но в последний миг заметил торчавшую из него нитку и остановился. – Черт возьми, похоже на крысиный хвост. Потому, наверно, и не доели, – невозмутимо сказал он, вытянул из пирожка то ли хвост, то ли обрывок веревки и стал есть с жадностью. – Нет, найти работу нелегко. Да и платят мало. Так что я предпочитаю свободу. Я и мне подобные питаемся здесь, под эскалатором.

– А если бы предложили высокооплачиваемую работу, ты бы отказался от свободы?

– Не знаю. Хотя – нет. – Мой знакомец протолкнул в рот по-следний кусок и вытер жирную руку о штанину. – А вот и моя сигаретка летит. Как близко упала и как вовремя! – Он поднял окурок и крикнул кому-то вверх: – Спасибо, добрый человек! – И снова обратился ко мне: – Ты не отчаивайся, здесь вполне можно прожить, постепенно привыкнешь. Правда, здесь чуть темнее, чуть холоднее, чуть грязнее, зато не надо никуда спешить и пороть горячку.

В слабо освещенном углу улицы задвигались тени, стали сближаться, сгрудились и зашептались о чем-то, время от времени настороженно поглядывая вокруг. Прямо над их головами висел знак одностороннего движения.

– Неужели тут есть машины? – удивленно спросил я небритого, который с блаженством затянулся окурком.

– Откуда! – ответил он, выпустив клуб дыма. – Стоящую под знаком толпу видишь? Мятежники.

– Эти?

– Тише, говори тише!

– Почему?

– Агенты.

– Какие еще агенты?

– Обычные, засланные сверху. Большую бочку у дома видишь?

– Ну? – Я с удивлением заметил, что бочка то и дело подрагивает и движется в сторону мятежников. – Не может быть!..

– Еще как может. А в бочке проделаны отверстия.

– А может, я тоже агент. Почему ты не подозреваешь меня?

– Ты? – Он расхохотался. – Агенты не шмякаются в дерьмо, они проникают сюда через невидимые, специальные лазы. Кроме того, твой вид, манеры... Дорогой мой, я стреляный воробей. – Сверху упало что-то блестящее. – Ого! – обрадовался небритый, подбежал и поднял упавший предмет. – Целая пачка, не хватает всего трех сигарет. Если это такой рассеянный тип, значит, и сам вскоре пожалует сюда. – Он прикурил сигарету и протянул мне другую. – Бери, покурим по-человечески, без мундштуков.

– Спасибо, – сказал я, закурив. – А какой мятеж они готовят? – указал я на собравшихся и тут только заметил, что бочка почти вплотную приблизилась к ним.

– Хотят взорвать эскалатор, – ответил он вполголоса.

– Задумано неплохо. Удастся ли?

– Не думаю. Агенты работают первоклассно. Да и нет смысла: что от этого изменится? Или ты думаешь, что неудачников поубавится? Смешно. Все равно наверху всем не хватит места. Ни черта не изменится, понимаешь, ни черта!

– В любом случае их надо предупредить, бочка уже близко...

– Не стоит, они сами уже почуяли. Слушай! – Я напряг слух и услышал, как группа поет что-то, больше напоминающее собачий вой, чем песню.

– Притворяются пьяными?

– Ага. Я вижу, ты симпатизируешь им. Можешь примкнуть, если хочешь.

– Не знаю, я еще ничего не решил.

– А я не хочу, мне и так неплохо... Кстати, здесь и женщин немало. Правда, за качество не ручаюсь, но ведь бабское тело всегда горячее, если, конечно, это не труп. – Небритый весело рассмеялся собственной шутке. – А на днях упала одна обалденная чувиха...

 

– В голубой косынке? – нетерпеливо спросил я, начисто забыв, что косынка осталась у меня.

– Ну! – Он поглядел на мою обмотанную косынкой шею с на-смешливой улыбкой.

– С длинными черными волосами, в цветастом платье?..

– И красных туфлях. Она, она.

– Где она сейчас?

– Почем я знаю? Но уйти далеко она не могла. Сиди и жди. Лучшее средство найти – сидеть на одном месте.

– Искать не любишь, к мятежникам не примыкаешь... Чем же ты живешь?

– Верой.

– И во что ты веришь?

– В Безвестность.

– В Стену?

– Сказал же, в Безвестность. Верящих в Стену и без меня пруд пруди: прикрывшись зонтиками, стоят на коленях и молятся. Заметил остатки свечей в щелях?

– Не присматривался. Значит, ты не веришь в Стену?

– Возможно, она, Безвестность, существует по ту сторону Стены. Стена просто символ.

– А если и ее тоже нет?

– Как это может не быть Безвестности? Это единственное, что существует реально. Давай присоединяйся ко мне.

– Дай перевести дух, я же только что упал. А в принципе, твоя философия слишком пассивна для меня.

– Дело хозяйское: иди постранствуй, может, потом, когда твоей активности поубавится, присоединишься.

– Разве нет никакой возможности подняться? Ну, скажем, прорубить в стене ступени или по веревке?..

– Пытались. Второй раз падать больнее.

– И никому не удалось?

– Вроде одному или двоим... Многие думают, что, едва они окажутся наверху, тут же вспомнят о друзьях по несчастью. Наивные люди: забравшийся туда уже ничем, кроме себя, не интересуется.

Над нами промелькнула какая-то тень.

– Человек, что ли? – поинтересовался я.

– Что ты, люди так не падают. – Он вскочил с места и забегал взад-вперед под мечущейся тенью. – Вот так удача! – просиял он, наконец поймав на лету добычу и разглядев ее. – Отличный пиджачок! Потертые места заштопаем, пуговица найдется на свалке. Изумительно! – Вдруг его взгляд оторвался от пиджака и устремился в дальний конец улицы. – Ну, что я говорил? Видишь, лучшее средство найти – сидеть на месте!

Поняв смысл слов небритого, я тут же кинулся в ту сторону. Да, это была она – восхитительная владелица голубой косынки, это ее красные туфельки постукивали по мокрой земле.

– Вы? – удивилась она.

– Неужели вы узнали меня, мы же виделись всего миг там, наверху. К сожалению, я не сумел удержать вас, как ни пытался, поверьте.

– Верю. Признаться, в ваших глазах было нечто, заставившее меня подумать, что вы недолго продержитесь на эскалаторе. Когда вы упали?

– Сегодня. – Я развязал косынку и протянул ей. – Вот, возьмите.

– Спасибо, я очень люблю ее. – Она обвязала голову косынкой, которая была слишком мала, чтобы полностью скрыть волосы, и поэтому очень шла своей владелице.

– А вы, наверно, уже освоились?

– Я здесь второй раз.

– Правда?

– Да. Это было давно, я тогда была еще слишком молода.

– Вы и сейчас молоды.

– Да? – Она невесело улыбнулась, и грусть придала этой улыбке еще больше очарования. Бросив мимолетный взгляд на стекло витрины, она как бы между прочим поправила косынку. С грязного, оплеванного стекла смотрела на нас вывеска – голова хохочущего придурка и надпись: “Продаются маски радости. Здесь вы за бесценок можете приобрести маску оптимистичного смеха”.

– Вы, кажется, собирались что-то рассказать?

– Время от времени, – начала она, – сверху командируют сюда инспекторов. Их спускают на небольших вертолетах. Инспектора ходят, рассматривают, расспрашивают, что-то записывают. Словом, разные формальности, – и все остается, как было. И вот один из таких инспекторов, симпатичный молодой человек, влюбился в меня и взял с собой наверх...

Она умолкла.

– Потом? – спросил я, видя, что пауза затягивается.

– Сперва ничего, все было хорошо, даже очень. Но со временем он стал невыносим, по всякому поводу напоминал, откуда меня вытащил, как я должна быть ему благодарна и все такое прочее. Оставалось ежечасно молиться на него. И так несколько лет. Я не выдержала и сбежала, но, утратив бдительность, не смогла сориентироваться и скатилась.

– Обидно.

– Честно говоря, я не особенно стремилась удержаться на лестнице. Эти сплетни, интриги, толкотня... Надоело.

– А как там? Вы были на самом верху?

– Почти. Во всяком случае, Розовый Венец был так близок из моего окна, что, казалось, протяни я руку – и достану его. – Она погрузилась в мысли. – Знаете, по-моему, счастье – в маленьких радостях, большого и продолжительного счастья не бывает. Только эгоисты или дураки могут быть всегда счастливы. А маленькие радости есть даже здесь. Если у человека есть все драгоценные камни, кроме, скажем, изумруда, и ему вдруг дарят перстень с изумрудом, – это, конечно, радость. Но когда голодный находит кусок черного хлеба – это не меньшая радость. Да нет, что я говорю, это огромная радость! Может, это не слишком удачный пример, но вы, наверно, понимаете меня.

– Вполне.

– Было время, когда я думала, что высшая цель человеческого бытия – достижение Розового Венца. Какая наивность!

– Вы хотите сказать, что вам уже понятна истинная цель?

– Нет, конечно нет. Я вообще сомневаюсь, понимает ли кто-нибудь это. Каждый протаскивает свою идею и утверждает, что это и есть истина. Однако тот же человек спустя некоторое время может вдруг предложить совершенно иную гипотезу и так же фанатично защищать ее. Все гипотезы столь же убедительны, сколь и обманчивы. Я не знаю, в чем истинная цель, но в любом случае уверена, что человек – явление не случайное и цель тем не менее существует. В противном случае жизнь становится не только нелепой, но и трагичной. Остается просто жить, жить и надеяться на то, что эта цель действительно существует и когда-нибудь откроется нам.

– Но, независимо ни от чего, нужно что-то предпринимать, надо действовать, бороться – хотя бы по праву рождения. Просто вы сейчас в отчаянии.

– Бороться – да, но как? Вы, наверно, не совсем ясно представляете себе ситуацию, в которую попали.

– Да, я пока не знаю, как... Быть может, для начала стоит примкнуть к мятежникам. Не знаю, время рассудит. Хорошо, что мы вдвоем... – Она удивленно посмотрела на меня. – То есть... если вы, конечно, не возражаете. Мне бы очень хотелось, чтобы мы вместе...

 

– Вместе? – Она остановилась, испытующе посмотрела мне в глаза, молча взяла под руку, и мы пошли по темным, кривым улочкам.