И пятились они, боясь повернуться к жуткому дому задом. Ветер, вырываясь из-под трухлявых перекрытий, обдавал убегающую пару запахом тлена, давно покинутого жилья. Одиноко чернеющая среди чащи древняя изба, которая совсем недавно казалась спасительным убежищем для заблудившейся пары туристов, теперь была тем самым сосредоточием страха, который таится в безжалостном сердце векового леса. Из, скрипящей рыком неведомого зверя, двери выползала тень, тянущая темные щупальца во след изгнанникам. И так неспешна была поступь неведомого, что гипнотизировала разум и парализовала волю испуганных людей, заранее смирившихся с неизбежным…

А, ведь, еще какой-то час назад, девушка радостно щебетала парню: «Мы расчистим уголок в этой грязной халупе и переночуем со всеми удобствами!» «Не обольщайся», - басил в ответ молодой человек, - «Скоро стемнеет, а электричества здесь нет, да и дровами мы не запаслись, - так что ночка будет та еще». «Нечего было терять компас, Сусанин – экстремал! – Тогда бы уже днем были у твоей бабушки, - дай ей бог здоровья, чтоб терпеть такого внука!» «Ладно, виноват. Но ты сама уговорила меня пойти в поход на поиски старушки, которую вся моя родня ни разу в глаза не видела! Подумаешь, докопалась, будучи на практике от мединститута, до записок моей спятившей тетушки, – На то она сумасшедшая, чтобы лечиться в дурдоме!» Голос девушки задрожал от обиды: «Ей никто не верил, но это совсем не значит, что тетя, по простоте душевной, всю жизнь, говоря правду, так и осталась неуслышанной! Я уверена, что сделала благое дело для своей будущей семьи, когда пошла на практику именно в то учреждение, где провела остатки своих дней твоя родственница. И поиски в архиве, на правах сотрудника, принесли свои плоды. В истории болезни хранились магнитофонные пленки записей бесед с лечащим врачом и дневник пациентки. Прослушав и прочитав все это, я испытала серьезный шок и решила для себя, что с определенной точки зрения тетушка была вполне вменяемой. Другое дело, как к ее рассказам относились окружающие и, конечно, эскулапы, которые доконали психику бедной, потрясенной пережитыми событиями, женщины». Юноша с интересом воззрился на спутницу и удивленно произнес: «Впервые слышу о научной подоплеке экскурсии в никуда. До этого шли разговоры только о восстановлении утраченных корней. Давай уж выкладывай все до конца, следопытка партизанская». «Ну, ты понимаешь, дорогой, я не хотела тебя пугать женскими страхами и опасалась, что, узнав всю правду, ты сочтешь затею несерьезной и откажешься от поездки. Прости за скрытность – это в последний раз». «Слишком мрачно звучит «в последний», пусть будет в предпоследний, засим слушаю внимательно и больше не перебиваю». «Ну, так вот», - продолжила девушка, - «Из обрывков воспоминаний больной тети и бесед с медиками сложилась такая история:

Тетушка, потеряв единственного сына, ты помнишь он выбросился с девятого этажа, решила реанимировать давнее семейное предание о бабке-хранительнице рода. Она не верила в самоубийство и надеялась на помощь в поисках настоящих душегубов. Несчастная женщина поехала в эти глухие места, откуда в годы хрущевского насильственного укрупнения колхозов удалось сбежать в город твоему деду с семьей, и стала расспрашивать о ведунье. Молодые смеялись ей в лицо, а пожилые прогоняли прочь, пугая собаками. И лишь в покосившейся деревенской церквушке глубокий старец – священник указал примерное место, где по слухам видели старуху, зовущую себя Бедой. Ведь это ваша фамилия, поэтому тетя, как и мы, пошла на северо-восток от железнодорожного перегона, где теперь у пепелища, поезда даже не останавливаются, и нам, ты помнишь, пришлось прыгать на ходу. Кстати, время страшного пожара в этом заброшенном теперь селении, примерно совпадает с датой появления здесь твоей родственницы. Тетушка, как припоминали санитары, в припадках часто кричала: «Черный дым за спиной – он гонится за мной!!!» Видимо несчастье случилось сразу после ее ухода, и столбы копоти от горящих изб попали в тетушкино поле зрения, такое бедствие должно было быть видно издалека. Само же предание было очень туманным. Якобы бабушка не хотела расставаться с землей своих предков и всеми силами пыталась удержать семью от отъезда. Забитые коммунистической пропагандой селяне не то, что о мистике подумать, - помолиться боялись. А ведь еще с дореволюционных времен все знахарки, травницы, да ведуньи были в деревне только из вашего рода. И достала бабушка старинные книги из заросшего паутиной сундука, и проснулась в ней сила предков. Что за рукописные фолианты то были, и кто их авторы, - об этом дедушка вслух не говорил, но то, что хранили они знание тайное, передаваемое только по наследству – это было точно. Внезапно заболел и скончался в считанные дни от неизвестной болезни активист – председатель. Очень сварливая соседка, без конца за глаза поносившая бабушку, слегла с распухшим горлом, а когда оклемалась, говорила только шепотом и далеко обходила даже тропинку к дому Беда. Стал меняться характер колдуньи. Сила принесла с собой категоричность в суждениях и непримиримость к чужой точке зрения. Могущество гротескно увеличило худшие черты, растворив в своей тени все самое светлое. Жестокость выродилась в новую натуру, поэтому любовь к детям сменилась своей противоположностью – ненавистью к лишней обузе. Вся скотина медленно и бескомпромиссно истреблялась на жертвоприношения к еженощным ведьминским ритуалам. Дед не поехал в уже исчезнувшую теперь деревню, как все соседи потому, что спасал себя и семью от зла, которое завладело его супругой. Так бы и кануло в лету это демоническое перерождение, поставленной перед неосуществимым выбором, пожилой женщины, если бы не тетушка. Милиция закрыла, не разобравшись, весьма странное, со всех точек зрения, дело о самоубийстве цветущего и жизнелюбивого юноши. Не имея ни малейших поводов покончить счеты с жизнью, парень мог испортить отчетность правоохранительных органов, и поэтому суицид оказался самым удобным способом закрыть расследование навсегда. Но материнское сердце не умещается в рамки инструкций и, когда остается хоть какая-то надежда, пусть из предсмертного бреда деда, она цепляется за нее до конца. Тетушка дошла до своей цели и у нее состоялся разговор с Бедой. Здесь рассказы путанные и неправдоподобные и при каждом повторе различные. То бабушка и неживая вовсе, то говорит, что убила сына тети лишь для того, чтобы приманить к себе родную живую кровь. И у старой избы есть могила с надгробием, по ночам пустая – свежезарытая днем. Где – правда, а где – бред воспаленного мозга, уже и не выяснить, - свидетельница мертва. Когда через месяц тетя, под вечер, вся оборванная и отощавшая, вышла к деревне, - ее никто не захотел пустить на порог. Из христианского милосердия, на ночлег принял измученную путницу настоятель бедного храма. Всю страшную ночь бесновался ураган за святыми стенами, требуя противным старушечьим голосом отдать принадлежащее по праву. А на утро, по ее рассказу, тетя проснулась на месячной давности пепелище и уже окончательно повредилась в рассудке. Нашедших ее на рельсах машинистов поезда она, показывая на груды углей, просила не бросать святого отца и взять его с собой. Но не было даже костей на поросшем травой пожарище, и через нетронутый слой пепла шла одинокая стежка следов – тетина…»

Молчание затянулось, тишина вязала узлы немоты ужасом понимания, что они не ошиблись местом и дом, похоже тот самый, из тетиного кошмара. «До наступления темноты попробуем убежать», - хриплым голосом проговорил парень, - «Сейчас я ясно вспомнил, как нам попалась на глаза эта избушка: мгновения назад ее не было, а только стоило отвернуться – уже стоит, как из-под земли выросла. Надо бросать пожитки и убегать скорее из этого проклятого места!» «Поздно, внучек!!!»

Под мертвенно-бледным светом Луны отступая, медленно передвигала, сведенные судорогой ужаса, ноги молодая пара. Двигаясь спиной вперед, не видели они, как беззвучно разверзлась позади них почва на адскую глубину. Сомкнулись с чавканьем губы земли, поглотив мужской и женский агонизирующие крики. И лишь иссохшаяся мумия с копной седых растрепанных волос безжалостной старой ведьмы прохрипела, оставшись в одиночестве: «И придет искать сына вторая дочь, раз первая оказалась слаба для ноши…»