Ночью все города выглядят совсем иначе, чем днём и Малховин не исключение. Ночью, например, не спит больница, не спят колдуны и ведьмы, ведь в каждом порядочном городе должны быть колдуны и ведьмы которые ночью должны не спать. Они охраняют силы зла от сил добра ведь ночью силы зла наиболее открыты, более уязвимы и слабы по сравнению с добрыми врачами которые неумолимы и еженощно наносят болезненные удары по представителям сил зла при помощи своих дьявольских инструментов (во истину, куда только этот мир катиться?). Все аборты совершаются ночью, пока мать и зародыш спят.

Вот если пришла к ним на приём молоденькая беременная, то добрые врачи, у них такие плоскогубцы, у них такие крюки, и такие добрые глаза, которыми они гипнотизируют жертвы, а потом, только раз! И как прыгнут!!! Набросятся на неё и давай её кусать, щипать щипачками, плоскогубить плоскогубцами и носковать своими грязными носками, а невинная жертва кричит: «Папаня, не нааадо! Не надо папааань! Дык! Fuck You, daddy!!!» А кто-нибудь из тоже врачей (всегда такой найдётся) кричит: «Наручники! Несите скорей наручники! Наручниками к батарее, к батарее её наручниками…да, держите же вы её!» Но никто ему не верит, все знают, что это такой финт ушами подслушанный в фильме про наркоманов.

А потом они достают лезвия «Нива» и ножницы по металлу и начинают резать, резать, резать ей ногти и приговаривают: «Добрый доктор Айболит, он в Малховине сидит, он в Малховине сидит по-китайски говорит». Думаю поэтому в Малховине так мало желающих болеть и тем более лечится у врачей.

Однажды, самая злая колдунья Хош, которая не смотря на собственный возраст (17 лет) обладала не малой силой, вошла в больницу ночью 6 июня и скорей всего 6 года в 00 часов 10 минут, разбила телефонный аппарат и осколком зарезала дежурного врача в горло, охранника проткнула рукой, вырвала сердце. Трупы бросила на стол для переливания крови и пересадки органов. Две медсестры были обезглавлены при помощи двери, им она перебила шейный позвонки, раздавила связки и руками разорвала всё, что уцелело, скальпелем Хош выколола им глаза и проглотила. Великая сила всех демонов Малховина наполнила Хош, она уничтожила весь медперсонал. Врач гастроэнтеролог попытался геройски противостоять ведьме, он ударил её топором сзади когда она слизывала кровавое пянто с кафеля, брызнула кровь и серая вонючая липкая жидкость, Хош упала замертво, но как только он схватил её за хвост, мгновенно его руки покрылись язвами которые расползлись по всему телу. Разрывая ведьму, через задний проход, из крови и гноя выползла большая уродливая крыса, которая встала на задние лапы, расправив крылья, глаза у неё были абсолютно белыми, она оскалилась глубоко вдыхая воздух, она дышала… звук как будто сотни больных при смерти мышей кричат от боли и безысходности. Врач в это время лежал сжавшись на полу, в трёх метрах, куда он успел отползти, весь в крови и гное. Его рот широко открыт, бешеный страшные глаза, всё тело дрожит и кровоточит, через расползающиеся раны были видны черные кости и куски мяса. Страшная язва мгновенно уничтожила врача сожрав его заживо. Крыса опустилась на лапы и устало побежала по коридору оставляя черные горячие следы, которые дымились и медленно ползли за крысой.

Ведьма зашевелилась, окно треснуло и через образовавшуюся щель вползла летучая мышь, она имела бесформенную голову и рваные крылья, тело покрывали безобразные волосы. Мышь взмахнула крылом и приземлилась на грудь ведьме. Хош посмотрела на неё грустными мертвыми глазами. Мышь переползла на лицо ведьме, засунула голову в полураскрытый рот, затем, раздирая губы острыми когтями, погрузилась в него полностью, проползла по горлу и затаилась внутри тела. Спустя время Хошь медленно поднялась с пола, бледное юное лицо с кровоподтеками и кровавыми ранам выглядело немного удивлённым, дрожащие руки медленно шарили в пространстве. Светила полная луна желто серого цвета, Хош подошла к оконной раме, прислонила голову к стеклу, закрыла глаза и присев, отклонившись назад, стремительно бросилась в окно. Осколки стекла и остатки деревянной рамы посыпались в след. Перед самой землёй Хош раскрыла крылья, у неё появились рога, а вокруг тела клубился темный густой туман, который в лунном свете светился фиолетовым цветом, на теле Хош появлялись и исчезали длинные острые щипы. Ведьма брызнула языками пламя из пальцев и больница вспыхнула, затрещала, Хош закрыла глаза и исчезла, туман опустился на землю и превратился в кишащую массу маленьких медведок, медведки расползлись в разные стороны, подальше от пылающей больницы, пропали в темноте. Крики больных заглушил рев огня. Пожар не пощадил ни кого, кроме 3-4 человек которым было не судьба, они выпрыгнули из окон и остались живы.

Спустя годы больницу отстроили, появились новые врачи, новые больные, новые колдуны и ведьмы.

 

Много всякого дивного в Малховине бывает, бывают хорошие врачи, плохие ведьмы, а бывает и наоборот, в Малховине так всегда. Всё нужно познавать в единичном представлении, в единичном проявлении, в целом же можно и ошибиться. Смотришь вроде бы всё в ней классно, а вдруг произойдет что-то и она уже не та, плохая, гнилая и старая. И ты тоже вроде далеко не золото, а есть что-то такое, что вроде бы позволяет назвать тебя человеком. Каждый день что-то интересное случается, где-то какие-то перемены, ничего постоянного нет. Нельзя быть с одним человеком всю жизнь, к нему можно только возвращаться иногда, что бы узнать как он изменился и как изменился ты или мало ли еще по какому поводу, можно просто за солью зайти или стакан одолжить на время. Интерес жизни только в том, что бы узнавать новое, другое, то, что ты не знал, чего отродясь не делал, получать впечатления разнообразной окраски, других смотреть и себя показывать, для этого многим нужна вера, а где её взять? И как мораль, можно сказать, что сейчас ты для кого-то молодец, а для кого-то мэрд, всем нагадить невозможно, по-моему так.

Ну ладно, есть одна история, мне она нравится, и я всегда её люблю рассказывать, и с каждым разом она выходит все интересней и интересней как-то по-другому.

 

 

Зацвели фиалки, весна щедро дарила жизнь Малховину. Она не жалела красок и чистого свежего, воздуха. Уже было шесть дождей i шесть раз Тропитронат видел из окна как с крыши свисали мокрые волосы, которые тянулись по земле, продолжались между камнями и уходили в черную бесконечность земли. Он и его мать жили на окраине города, даже nа границе города, где стоило только сделать шаг за порог, и дорога уводит тебя в лес или в болото. Мать была больна нервами, и обладала очень неустойчивой психикой, поэтому друзей у неё не было, собствеnnо не было друзей и у Тропитроната, люди Малховина их только жалели и общались с неохотой. Подкармливали кто чем мог. Отец умер после того как родился сын, причина сmерти установлена не была. Отцу было 29 лет они часто сорились с матерью и он бы наверно ушел бы от неё, но что-то его держало, а может просто не успел, детей он не любил и не хотел, так получилось… любил ли on жену неизвестно, я думаю, что нет. От него Тропитронату достались только FотограFии и топор.

Тропитронат скучал по детству которое кончилось тогда, когда черная туча упала с неба на него когда он собирал улиток на лугу. Это произошло неожиданно. Только что он смотрел на дивную тучу, такую черную, большую, ему казалось, что она живая, туча дышала и подмигивала ему, - «будет сильный дождь, нужно сказать маме и привязать собаку», - подумал он, и тут туча стремительно стала приближаться к Тропитронату, он испугался, голова закружилась, ноги не слушались, туча росла, вот он различает её морщины, видит её глаза, сотни безумных глаz, они внутри тучи, нет, там еще лица, чуть заметные, различимые темные лица они наплывают друг на друга, злые и страшные, в саванах и рваных одеждах. Туча дрожит и дрожат глаза, дрожат губы, обломки зубов, тонкие синие языки, они тянутся к Тропитронату. Тропитронат зажмурил глаза i сжался на траве с улитками в руках. Он кричал, он почувствовал ледяное дыхание, тяжелое аморфное тело, чья-то шерсть, дальше пустота… Когда он пришел в себя на руках матери, все было как и прежде, солнце, трава, лес, облака. Мать прижимала ego к груди и плакала. Она прибежала на крик, и видела как туча уползла на болото.

У Тропитроната появились sедины. С тех пор он никогда не улыбался и почти всегда сидел дома и задумчиво смотрел из окна на двор, на небо, на далёкий лес. Сейчас ему исполнилось 30 лет. Мать ушла в город торговать щенками которых принесла их собака от соседского, рыжего кобеля по имени Тяптяп.

Зацвели фиалки. Тропитронат вспоминал детство, потерянное детство, детство которое он не знал и детство которое он помнил. Делать он ничего не умел и не хотел, с трудом закончил специализированную среднюю школу. Тропитронат жил с матерью, он жил с матерью вот уже 30 лет и такие же 30 let жил без отца. Тяжелые воспоминания, мрачные чувства подкатили к сердцу, обида, жалость. Он взял топор и пошел в лес. Тропитронат захотел пойти в лес через болото, - «если погибну v болоте - значит так тому и быть», - размышлял он, вытирая слёзы. Наступил вечер. Тропитронат брёл по болоту, рубашка выбилась иz штанов, ноги промокли, каждый шаг мог стать последним, каждая кочка, каждый куст, который в сумерках казался надежным, таил в себе тайну судьбы Тропитроната, впереди чернел лес. Тропитронат видимо был удачливым по жизни и наверно поэтому он v конце концов усталый и промокший все-таки выбраlся к лесу.

- «Если ya пойду в лес и не вернусь, to кто будет утешением матери, кто принесет ей воды и подаст mыло?», - мысли Тропитроната путались в поисках ответа, тем не менее он шел по лесу с топором в руке, сначала прямо потом повернул за елью на право, порвал рубашку в кустах шиповника, поранился об обломок телеграфного столба, повернул на лево, опять на право, налево, налево, направо, налево, прямо и вышел на поляну к заросшему травой и мхом высокому камню вокруг которого лежал снег. Темнота в лесу была более живой и насыщенной, цвели фиалки. Тропитронат обошел камень вокруг и обнаружил трещину, он прикоснулся к ней и ощутил тепло, теплая волна накрыла его, я бы сказал подобное чувство, kogda тебя обнимает любимый человек. Лес зашелестел, затрещал, и возле Тропитроната появилось черное облако, он узнал его, только сейчас оно стояло перед ним на двух лапах, звериных мохнатых, облако заканчивалось где-то в лесу, в деревьях. Тропитронат прижался спиной к камню и покрепче сжал топор в руках. Облако двигалось вокруг Тропитроната, как бы ожидая подходящего момента для нападения. Облако кружилось вокруг Тропитроната, облако топтало снег и тут Тропитронат заметил копыта, - «oblako на ко…! oblako на ко…! oblako на копытах!» , - кричал он тыкая в облако топором. Облако замерло на месте и тут Тропитронат замахнулся и бросил топор даже почти не целясь, бросил со всей силы, топор вошел в черную массу, из облака полетели куски кровавого мяса и шерсти, обрубленные пальцы и кости, разноцветные игрушки, платочки, мячики и пряники, улитки и новогодние блестящие ленточки, весёлые погремушки и сахарные леденцы на палочке, краски и улыбки, стёклышки и камушки, плацкартные билеты, воздушные шары, значки и марки, аквариумные рыбки и кузнечики, сладкая вата и зоопарк, бумажные кораблики, орехи и яблоки, мультики и сказки, земляника и колыбельные песни, последним из облака выкатилась отрубленная golova отца. Облако упало на колени, копыта отвалились. Облако стало маленьким, величиной с кулак Тропитроната, оно просочилось в щель на камне, исчезло. Тропитронат лег на sнег, он был счастлив, он рыдал, он улыбался обнимая старенькую плюшевую собаку, он смотрел в небо, где появлялись звезды, дул легкий ветер плыли тyчи. Прогремел гром, пошел дожdь.

Цвели фиалки. Вот такое оно, детство Тропитроната...

 

А вы говорите детство, детство. Детство должно быть у каждого ребёнка, детство оно как приговор, оно неизбежно, особенно оно неизбежно кому исполнилось за 30 или около того. Как это, приговорён к детству через взросление или приговорён к взрослению через детство, приговор окончательный и кто хочет его обжаловать пусть первым кинет в меня камень, если успеет, а то у меня тут топор, но это шутка. )

Детство нужно беречь и помнить, у кого-то оно безоблачное, а у кого-то совсем очень даже облачное, тут не угадаешь…

 

Летом придет, возьмет, сядет и сидит, пальцами на ногах шевелит, видно думает о чем-то, большими честными глазами по сторонам водит, моргает, мух высматривает, паутину разглядывает, пылью любуется, сквозняки космические слушает, мир познает. То бороду почешет, волосинку дернет, то брови пригладит, ухо потрёт, весь в делах и заботах. Дверь не закрыл за собой, вот она и скрипит, на дворе ночь уже, лучина ели светит, тени на его лице от шапки до пола, шапку не снимает, волосы только раздвинул, что бы глаза лучше видели. Трава шевелится между досками и кузнечики… кузнечики тоже всё видят, помнят и скорбят по хорошей погоде, в плохую погоду они в прятки играют, чем же еще заниматься, дома сидеть и читать? телевизор смотреть? Трава шевелится, и усы шевелятся, губы травинку сплюнули, хлебную крошку языком в усах нашли и перепрятали в бороду. Рубаха старая, штаны тертые, лапти дырявые, носки грязные, а шевелятся еще, пальцы шевелятся и жизнь продолжается. Ночь дверями скрипит и деревьями шумит, замолчит и тишина наступает. Налево посмотрит - муху увидит, на право все остальное. Хош в окно заглянет, увидит его, испугается и улетит на месяц или спрячется в тумане. Все понимает, только помочь ничем не может, работа такая, мир так устроен, скорлупа от семечек на шапке лежит, красивая девушка в углу повесилась. Может Алько, а может Мируока. Сейчас спички возьму, посмотрю поближе… так… нет, вроде не Мируока, и вроде не Алько. А ты ГКГМ домой проводил? Ну, значит и не она. Так, так… Ну-ка, еще раз… Кажется я её знаю, это же Фецилия только тут она как-то красивее выглядит, чем в жизни. Что-же с ней случилось? Всегда такая весёлая, скромная, молодая. Что творится, а? Отойду пожалуй, пахнет как-то не очень, да…

Сидит, смотрит, шевелит пальцами, шапку не снимает, светлячка в кулаке держит, кости греет, а руки пыльные и сам весь в паутине, травой порос, воздух нюхает и вынюхивает, туман сгущает, дверь скрипит, во дворе в траве светлячки, цветы… цветы в росе, закрылись, спят. Куча песка, речка течёт, то теЧет, то теНечёт. Черти на повешенной катаются. Катались как-то черти на Фецилии, всюду ей звёзды подбрасывали и лишали всякой надежды на выздоровление. А когда она… Что? Фецилия была больна?! Нееет. Я сказал?! Когда? Не, я ничего такого не говорил… Фецилия не больна, она просто повесилась. Это же две большие разницы. Я своими глазами видел, клянусь. И ночь сегодня прохладная… Эх!

 

 

Вчера Эш пришел домой пьяным. Праздник какой-то был, вот он со своими сотрудниками его и отпраздновал.

Катя резала колбасу и вязала узоры на глазах у изумленной публики. Узоры она вязала мысленно. Узоры были очень красивые они ложились на бутерброды и делали их необычайно вкусными на любой вкус, Катя мастерица этого дела, у ней всегда всё получается, так ловко и интересно. Юля порезала лимоны и принялась за грейпфруты, смеялась над шутками АлеХандра, Эш стоял на табуретке и читал газету, краем глаза поглядывая на всё то волшебство, что творилось за столом, Юля мастерица этого дела, у ней всегда всё получается, так ловко и интересно, на это стоит посмотреть.

О, а вот и Макс пришел, че-то принёс, тапочки белые принёс, ну и шутник, говорит кто на лево, кто на право, а мы строго по центру, смешно, даже плакать хочется.

Тоня прибежала схватила батон хлеб и съела его, другой батон порезанный отнесла на стол, такая она Тоня, порхает вечно, суетится, смеётся, красочный персонаж, о ней бы отдельно написать, но чуть попозже.

Где-то в глубине квартиры сидят и беседуют Игорь, Игорь, Сергей, Андрей, каждый из них достойный кандидат для интересного рассказа, я о них конечно расскажу, но чуть позже, хорошо?

АлеХандро – это просто душа компании и даже не просто душа, он великолепный человек, не то что я или Эш, обо мне вообще говорить не стоит, вот Эш подтвердит, я конечно напишу автобиографию, но не сейчас же, сейчас же разговор не обо мне, а об Эше и об Анне. Если хочешь спросить меня кто такая Аня, то я тебе скорей всего захочу ответить, что Аня – это представитель редкой профессии, она человек очень не простой, хотя и открытый всем ветрам на зло, как парусник… тут сразу возникает контраст, между парусником и кораблём, это даже хорошо, так как контраст подчеркивает изящность и утончённость парусника в сравнении с кораблём. У Ани крашеные рыжие волосы, вернее у Ани волосы крашеные в рыжий цвет, цвет очень хорош, такой в меру насыщенный и достаточно рыжий что бы не шокировать рядового обывателя Малховина или сотрудника.

Об психологическом моменте встречи Эша и Ани, лучше конечно спросить у самого Эша, только он сам ничего определенного не ответит, только будет мукать и мекать, шмурыгать носом, дергать бровями, разводить руками, цитировать Алько, может покраснеть или наоборот позеленеть, а потом возьмет вот так и оппачки… и напьется, неуёмной энергии человек, постоянно что-то выдумывает и сам в это верит, такую чушь порой несёт иногда получается смешно до слёз, а порой ну просто беее… блевать тянет наверно это он специально беее… что бы все беее… сблевали для равновесия, когда сблюешь сразу легче становится беее… буэг, жизнь как речка течёт!

У Ани очень редкая профессия, такая что еще поискать.

Ане не нравится Эш, Эшу Аня нравится очень, он даже в неё влюбился, и никто не мог с этим ничего поделать, такая природа вот, разное дыхание. Захотел как-то Эш из за Ани себя порезать, только всё никак не мог решиться, боялся, что вдруг это всё не правильно, даже не вдруг, а… ну… кароче… в общем как только он взял лезвие страшно ему стало, толи какая-то неуверенная надежда на неизвестно что появилась, толи подумал, что ничего это ровным счетом не решает. В отчаянии Эш пошел на кладбище пьяным, трезвым он бы никогда бы на такое не отважился ночью, а! я забыл сказать, что он пошел на кладбище пьяным НОЧЬЮ! Бредёт он по кладбищу смотрит себе под ноги и плачет, сопли свои утирает рукавом, а что происходит вверху не видит, а вверху, в черном небе, где ни звезды, происходит светопреставление, лучи света, клубок неба светится разными цветами зелёным, красным, желтым, фиолетовым. Цвета смешиваются, космический ветер их рвет и размазывает в пространстве, молнии сверкают разноцветные. А Эш этого не видит, он шатается и когда его качает в одну из сторон, мы видим, что за ним ровной шеренгой, след в след двигаются мерзкие трупы с горящими зеленым огнём глазами…

 

Жуть, вот куда приводит алкоголь. Сам я не пью, и мне никогда не нравится когда кто-то пьет, противно. Когда напиваешься в хлам, то теряешь божественность.

Когда начинаешь пить, то чувствуешь Бога, он говорит тебе откровения и ты плачешь, ты уже знаешь зачем ты пьешь и в чем смысл жизни, как всё просто и понятно, мир тянет тебе руку и предлагает замирить и ты пьешь за мир во всем мире, не для себя же конечно, ну и для себя тоже конечно, для всех, для Бога… ибо он сейчас сидит рядом с тобой и рассказывает про трудности на работе, жалуется на жену, на цены, потом пойдет политика, анекдоты, выпили еще, спели песню про разлуку, поплакали, посмеялись, еще выпили, а потом вдруг ничего не помнится, счастье было, а теперь, где оно? Кровать, потолок, деревянный пол, вода и Бог, который всё это создал, который всё так придумал.

Адам и Ева… Адам затянут в черную кожу, идет через автомагистраль Малховина по мосту, рядом Ева, голубоглазая, короткая стрижка, стройная в фиолетовом шелковом платье идут уже долго, лет 100 или всю жизнь, курят и пьют пиво. Они идут умирать, у них есть ключ Армагеддон. Армагеддон! Лица и руки потерты резиновым ластиком, размазанные образы, туманные взгляды, смола в волосах, капает на ноги, снег обходит их следы, в следах не растет трава, а птицы замолкают и улетают далеко, далеко. Старики целуют им руки и омывают ноги, называют пророками, приглашают в гости. Гопники умирают в страшных мучениях когда они смотрят на них, сначала понос, потом склероз, потом гипердистрофия организма, коварная болезнь свинка, в желудке появляются маленькие солёные ёжики и начинают бегать в поисках выхода тыкаясь носами и иголками, то вверх, то вниз. Ёжики выползают через рот, а кое-кто через… низ…. Гопники ревут матом, как сотни тысяч беременных морских коров, неудержимо пускают потоки слюней, у них лопаются глаза, и наконец проклиная себя они сгорают в гиене огненной…

Адам и Ева гуляют по крышам, греются на солнышке в последний раз, это чувствуется, это заметно по их подошвам, по их когтям. Они прыгают на землю, заходят в магазин покупают водку, но у них никто не берёт денег, продавцы просят погадать на будущее их детей, но они уходят молча. За углом пьют из горла и занюхивают свежей весенней землёй, трясут головами, фыркают и говорят – «Хршооо! Хшооо! Кхе-хе!».

Выходят на площадь, народ у них спрашивает, - «Кто вы такие?», - они машут руками и отвечают в один голос,- «Я ваш родитель, я стрела вечности, я вестник. С меня все начиналось и мной всё закончится. Армагеддон!!! Я начало и конец, альфа и омега. Святая всех святых, конец дела лучше начала. Армагеддон начинается, я его начну, а вы сами его закончите, вы все уйдете, я исчезну последним. Когда этот мир начнет жрать себя, когда звери и птицы заговорят на человечьем языке, а люди будут скулить и смеяться, я буду нем и глух… черепахи выпьют море, рыба уйдёт в землю, всякая структура развалится, планета уйдёт в себя и исчезнет. Наконец-то всё закончится. Вот и всё… Шампанского!!!»

Выходит Шампанский и кланяется, Адам и Ева стреляют ему в голову и он начинает тошнотворно, с выражением, старательно блевать белой пеной, обливая всех присутствующих. Все смеются и кричат, достают монтировки и начинают бить Шампанского кто куда достанет. Шампанский падает. Наступает вечер, люди расходятся обсуждая последние события. Адам и Ева говорят всем спасибо, до свидания, садятся в поезд и под грохот пустых консервных банок привязанных к последнему вагону сзади и уезжают в темноту. В темноте над вагоном как воздушный шарик висит разноцветный Шампанский, он привязан за веревку к окошку купе Адама и Евы, он заблеванный, избитый и сонный, счастливо улыбается ветру в лицо.