Юлия Витославски

 

 

Шанхайская Шехерезада

 

 

Сообщили, наконец, о прибытии самолета. Это радовало: при жаре в сорок пять градусов толкаться в душном аэропорту удовольствия не доставляло. Она с любопытством рассматривала толпу, пытаясь угадать внешность человека, о прибытии которого шеф сообщил лишь накануне. Особо всматриваться в лица проходящих людей необходимости не было – это были лица китайцев. Ее, однако, развлекали их будто бы детские разноцветные костюмчики, которые изрядно контрастировали с тотальной черноголовостью массы, а особенная китайская живость и юркость делала все виденное похожим на бурлящую похлебку. Но вот вдалеке за кишащими черными головами появилась огромная человекогора. И тут же все то, что прежде было людьми, мгновенно перестало существовать. Как это она раньше не подумала о разнице в росте? Ожидаемый ими человек отличался, конечно, и лицом тоже, но об этом при взгляде на него даже и не думалось. Он отличался всем.

– Здорόво! – человекогора пожал руку ее шефу. На нее он даже и не посмотрел.

 

Лера и ее шеф были в Китае уже неделю. Их фирма торговала китайскими игрушками и обувью в России. Обязанностью Леры была проверка качества товара, изготовленного на местных фабриках. Эти «местные» фабрики располагались на территории, размером едва ли не в пол Европы – от Шанхая до самого Гонконга. Объехать их все на машине было невозможно, хотя зрелище земляных мазанок, разбросанных среди покрытых водою рисовых полей-озер, голопопых китайчат с деревянными игрушками и торчащих тут и там из придорожного грязевого месива рого-ноздрей буйволов как-то не надоедало. И замечательно: проезжать приходилось сотни километров. За окнами всегда тянулась некая однообразная медитативная череда: бесконечные поля, перебиваемые одиноко стоящими деревьями; неожиданно из вязкости тумана возникающие горы, торчащие из земли как-то вдруг, без всяких предгорий и холмов, пальцами, тычущими в серо-желтое небо. Воздух Китая был зримо тягучим и тяжелым.

В южные провинции приходилось летать на самолетах. При этом удивление, что самолеты не падают, не пропадало никогда. Новые такие самолеты, будто только с завода, со скрипящими еще креслами и сияющими, не зацарапанными иллюминаторами. Только взлетали они как-то резче, чем в России, не так плавно. Будто у китайских летчиков терпения не хватало, плюнуть поскорее на все эти поля из жидкой грязи и добраться, наконец, до облаков. Пассажиры воспринимали перелеты как поездку на автобусе местного маршрута: они громко, не переставая, балабонили на своем смешном языке, жевали какую-то пакость из блестящих пакетиков и кидали огрызки и упаковку прямо на пол. Когда самолет брякался, наконец, на посадочную полосу, пару раз подпрыгнув от неожиданности приземления, Лера всегда благодарила Бога за благополучное завершение очередного немыслимого экшена.

К работе своей она поначалу относилась добросовестно: искренне пыталась объяснить китайцам, как можно приклеить резиновую подошву к кедам, не заляпав при этом всей поверхности ткани клеем. Это вполне бесполезное занятие она прекратила, только когда поняла, что проще научить пингвина пить кофе из кофейной чашки, не выливая его себе на белое пушистое брюхо.

– А сколько получает у вас на фабрике рабочий? – спросила однажды Лера директора.

– Пять долларов в день, – прозвучал все сразу объясняющий ответ.

Битый убитого везет, значит. Пять долларов на двадцать два рабочих дня, будет сто десять долларов. Ровно столько, сколько получали многие Лерины соотечественники в месяц. Нищие китайцы обували столь же нищих русских. Она перестала что-либо объяснять рабочим, а просто либо одобряла изготовленную партию, либо браковала. Заводским менеджерам объяснений не требовалось, они и так все понимали.

 

Эту работу Лера нашла случайно, никаким бизнесом она до этого не занималась. Работала в двух местах: преподавала литературу в школе и водила экскурсии в Русском музее. Как ей удавалось совмещать то и это? Черт его знает, как. Тогда много писали и говорили о Серебряном веке, и зачастую истории из жизней Кандинского, Гумилева или Врубеля были интереснее историй ее друзей, соседей, коллег. Там все казалось искрящимся, ослепительным, лихорадочным, здесь – угрюмым, обыденным, монотонным. Она и сама как будто искрилась, она и сама пребывала в лихорадке. Дети любили ее как сказочника или добрую фею, у которой всегда в припасе тьма разнообразных волшебных повествований и притч. Да и взрослые с радостью снова становились детьми, приходя на эти странные, сумасшедшие Лерины экскурсии. Наверное, это и зовется талантом.

Но потом внезапно, в один миг все в ней переломилось. Ни в школе, ни в музее не стало денег на зарплаты сотрудникам.

И еще:

– Валерия Николаевна, вы такая умная, незаурядная, зачем вы сидите здесь? – однажды спросили ее ученики. – Вот мы завтра уйдем из школы и станем врачами, юристами, бизнесменами, даже, наверное, забудем вас, а вы так и будете снова и снова учить балбесов, вроде нас.

Неожиданно это совпало, сошлось, срезонировало. Она и сама мучалась тем же в последнее время. Реальность вторглась как-то вдруг, не званная и не избранная. То, что было Настоящим, в один миг сделалось Прошлым. Будто вытолкали взашей из райского сада.

В тот год, весною, она решила «начать новую жизнь». Уволилась из Русского музея, довела класс до выпускных экзаменов, распрощалась с коллегами. Одна из учительниц, рыдая в курилке, сказала:

– Если бы мне было столько же лет, как тебе, я бы тоже бросила все, и ушла из школы. Но в тридцать четыре уже поздно что-то менять. В этом возрасте и на работу-то уже не берут.

Лера тогда не поняла и поэтому просто запомнила. Решила, что когда ей будет тридцать четыре, то подумает об этом снова.

 

Что такое «бизнес», не знал, собственно, никто. Везде требовались сотрудники со знанием языков и каких-то компьютерных программ. Компьютер она видела у мамы в институте, но не более того. Единственное объявление, по которому она решилась позвонить, звучало предельно просто: «Требуется секретарь», – и номер телефона. Без всяких расспросов ее пригласили прийти на собеседование. Открыла дверь в залу одного из барочных питерских дворцов и... сразу закрыла ее снова. Картинку – десяток бритых молодцов в черных костюмах, в развалку сидящих в креслах, – уходя от двери, назвала про себя «сходкой уродов».

Дверь неожиданно распахнулась за спиной:

– Не бойтесь, зайдите! Не укусим.

Ага, значит, сами понимают, что и испугаться можно.

– Нет, ребята, спасибо. Что бы все это ни значило, я в такие игры не играю, – махнув рукой через плечо и даже не оборачиваясь.

Догнал, схватил за локоть, но не грубо:

– Да не бойтесь же! Детский сад какой-то! Поговорить же только!

– Ну ладно, так и быть.

Никто из них, собственно, и не говорил. Может, и не умел? Один только, сидевший за спиной, расспрашивал об образовании, о работе, да о книжках, которые нравятся. Потом вдруг вкратце рассказал свою историю: два высших образования, одно из них в Америке, ди-джейство где-то в Германии, владение рестораном в Баварии, и что-то еще столь же необычное для Питера. Она, наконец, обернулась и посмотрела на вопросителя-рассказчика. Ничего себе такое лицо оказалось. Щеки были, возможно, слегка толстоваты по сравнению с лицами обывателей тех лет, но в целом – обычное лицо, на фоне остальных лиц в зале отличавшееся даже интеллектом.

– Принесите завтра свой загранпаспорт.

– Зачем?

– Мы через неделю летим в Китай.

– Я думала, вы ищете секретаря?..

– Знаешь, сколько там, – взмах рукой в сторону окна, – секретарей ходит? Ты будешь менеджером.

– Так я даже не знаю, чем, собственно, ваша фирма занимается!

– Ничего, полет длится девять часов, я за это время тебе все объясню.

 

Объяснение было достаточно кратким, шеф предпочитал проводить разведку боем. На второй день их пребывания в Шанхае, он, держа ноготь большого пальца во рту и исподлобья глядя на Леру, предложил ей прочитать написанный им за ночь договор с какой-то обувной корпорацией. Это был первый текст такого рода в ее жизни. Она и не предполагала раньше, что слова могут выстраиваться в настолько скучные предложения. Борясь с зевотой, она думала, зачем, собственно, во все это ввязалась; дочитав до последнего, самого большого абзаца, вдруг споткнулась на фразе, которая отрицала все, сказанное выше. Прочитала еще раз, на этот раз внимательно и не зевая. Побежала к шефу.

– Слушай, ты тут в конце ошибся. Ты сам себе противоречишь.

Шеф довольно засмеялся.

– Вот ты, гуманитарий, не видавший в жизни никаких договоров, заметила. А китайцы не заметят!

– Тут только слепой не заметит.

– Спорим?

– Ты что, собираешься их обмануть?

– Не я первый, не я последний. Если не умеешь читать, не следует заниматься бизнесом.

– Я так не смогу. У меня же на лице все будет написано.

– Сможешь. Работа у тебя такая. И плюнь на все свои муки совести. Знаешь, что здесь американцы устраивают?! После них целые провинции становятся банкротами!

На следующий день они ехали в офис корпорации, находившийся в соседнем «городке» (население «городка» составляло около пяти миллионов). По дороге Лера болтала с посланным за ними китайцем. Когда она, наконец, упомянула слово «Америка», у шефа на переднем сидении слегка напряглась спина, а китайца аж заколотило! Американцев он называл не иначе как «эти негодяи». Выяснилось, что те год назад буквально обчистили их фирму, после чего был уволен ряд менеджеров. Лере стало проще понять философию шефа. Уроки действительно даются, чтобы их усваивали. Шеф был не более аморален, чем любой игрок. Застукали при передергивании – признавайся в шулерстве (или в оплошности?), не застукали – банк твой! В этом было даже нечто занимательное, ради этого, пожалуй, можно было и покорпеть над договорами. Лера расслабилась и стала смотреть в окно.

Они как раз съезжали с высоченного виадука, и Лера восхитилась его грандиозностью. Смущенный китаец рассказал, что три года назад это была самая передовая стройка города. О ней много писалось в газетах, до небес превозносилась сама стройка, а также ее руководители, мудрые городские власти, кругом висели транспаранты, проводились митинги и т.д. Открыли. Перерезали красную ленточку. Через месяц громадная конструкция рухнула. Просто низверглась за ночь, сложилась карточным домиком, вывесив над городом облака бетонной пыли. После чего быстро и молча, без речей и транспарантов, и без всякой помпезности вообще виадук выстроили снова. Не было ни торжественного открытия, ни ленточек.

В небоскребе корпорации, в зале переговоров собралось человек двадцать китайцев. Леру удивило, что среди них не было ни одной женщины, а в ходе подписания контракта – она не верила собственным глазам – внимание всех было сосредоточено исключительно на ее особе. Ее рассматривали исподтишка и в открытую. Казалось, сам договор занимал всех присутствующих значительно меньше. Это ли было причиной его подписания, оказалось ли справедливым утверждение шефа, что китайцы не умеют читать, или оба факта имели значение – в конце концов не важно. Шеф утверждал позднее, что в присутствии Леры китайцы подписывали такие штуки, на которые он бы в одиночестве не решился.

 

В промежутках между делами они много разговаривали. У шефа, казалось, не было секретов от Леры. При всем Лерином гуманитарном образовании шефу нередко удавалось удивлять ее. Он великолепно разбирался в современной музыке, называл сотни имен неизвестных Лере композиторов и исполнителей, а однажды в книжном магазине ловко повытаскивал с полок несколько совершенно уникальных альбомов. Он, казалось, был колонизатором со связками стеклянных бус, и это-то в сфере культуры, в которой, как раньше полагала Лера, она сама существовала будто рыба в воде.

 

После того, как он ввел ее в курс дела и представил всем своим китайским партнерам, Лера летала одна. Все контракты были заключены, оставалась рутина. Из Питера самолетов на Шанхай не было, приходилось ехать в Москву, а уж оттуда, из мучительного Шереметьева, те самые девять часов. На этот раз шеф, бывший, кстати сказать, старше ее всего лет на шесть-семь, приехал снова:

– Дела есть!

Что за «дела», она не спрашивала. Она вообще редко спрашивала о вещах, не желающих быть рассказанными. Если кто-то что-то хотел ей рассказать, то и рассказывал. Сам. С вопросами она обычно не лезла. Странно, но люди рассказывали ей многое. Часто часами или даже ночами напролет. Так однажды у дяди, бывшего завхозом на зеленогорской базе ЛГУ, она просидела с каким-то случайно зашедшим человеком всю ночь. Она только что приехала из города, дяди дома не было, и тут вдруг этот человек. С бутылкой водки. (Без бутылки водки в те годы не ходили.) Осведомился о хозяине. Узнав, что того нет, невозмутимо сел за стол, раскупорил бутылку и начал рассказывать историю своей жизни. Вот так, ни с того ни с сего. Под конец признался, что сам не знает, что на него вдруг нашло, встал, посмотрел как-то ошарашенно на Леру, будто сейчас только увидел, и вышел. Они даже не представились друг другу.

Вот и теперь, она не поинтересовалась, о каких это «делах» шла речь, потому что свои она хорошо знала, стало быть – шеф имел в виду какие-то другие. Но в это утро за завтраком шеф обронил:

– Сейчас поедем в аэропорт, встречать одного бандита. Прижали меня. Надо делиться бизнесом.

– Ага... И что же из всего достанется бандитам?

– Игрушки.

Лера не смогла сдержать кривую улыбку. Значит питерские бандиты собираются мягкими зайчиками да пушистыми белочками торговать. После того, наверное, как левых братков, неправильных, из всамделишных пулеметиков не по-детски замочат. «О дивный, новый мир», – в который раз думала Лера, жуя креветочный салат и поглядывая в окно ресторана, располагавшегося на последнем этаже шанхайского отеля Хилтон. – «Здесь можно только жить и удивляться, не задавая вопросов. Попробуешь найти ответ, наступит коллапс головного мозга, атрофия здравого смысла. Жуй креветки, детка, береги рассудок».

Шеф, однако, улыбку заметил.

– Знаешь, – сказал, – ты только ротик-то свой попридержи. Человек, которого встречаем, действительно бандит. Они, знаешь, ребята недалекие, простые: чуть что непонятно – за пушку хватаются. Я тебя правда предостеречь хочу: фильтруй базар, с ним такие штучки, как со мной не пройдут.

Софизм последней фразы Лера оценила по достоинству только на следующий день, а сейчас уловила лишь самый непосредственный, предостерегающий, смысл. Звучало, действительно, опасно. Но где опасность, там и интрига, поэтому и стояла она в аэропорту вся из себя заинтересованная, ожидая впервые увидеть «действительного бандита». Вспомнила опять свое первое впечатление от компании на собеседовании в барочном офисе. Те, значит, были ненастоящие. Но что-то все же подсказывало, что если тебе, стоящему перед клеткой с тигром, объясняют, что там сидит бегемот, то верить не стоит.

 

Бандит, пожав руку шефу, отошел за багажом. Лера попыталась упорядочить впечатления. Да, он был громаден, одет в черный костюм, черную рубаху и кучу золота. Золото было на руках, где-то в петлице и окутывало широким шарфом толстую шею. Смех и только! Августовская жара в Шанхае плашмя лежала своими душно-вязкими сорока пятью градусами на плечах города. Леру, человека северного, всегда мучил вопрос, как бы, выходя из отеля, прикрыть тело, по возможности, ничего не надевая. Наиболее сносным решением была шелковая майка и короткая юбка. Передвигаться по городу пешком было возможно только в одном режиме: покупаешь у лоточника на ближайшем углу жестяную банку с какой-нибудь жидкостью (надписи на банках были только по-китайски, да и картинки с изображением соответствующих фруктов не помогали пониманию того, что же за дрянь находится внутри), залпом выпиваешь и одновременно ищешь глазами такого же лоточника на углу следующего квартала. Пока доходишь туда, все только что выпитое оказывается на майке, то, что не впиталось, тонко струится между лопаток и по груди, а жара мучит уже смертельно. «Как же он, бедный, в своем черном костюме?!» – думала Лера. Но это был только первый вопрос, его она не задала. Гораздо более занимательным оказалось другое. Бандит прилетел не один, его сопровождала длинноногая красотка с пышным хвостом каштановых волос.

– А это кто? – задала Лера свой второй вопрос.

– Переводчица, – ответил шеф.

– А зачем ему переводчик, мы ведь с тобой оба говорим по-английски, мы бы и перевели все, что надо?..

– А миньет ему тоже мы вечерком делать будем?

«Добро пожаловать в дивный, новый мир, детка, давно уже последнюю креветку проглотила, опять все позабыть успела...», – Лера мысленно надела себе на голову помойное ведро, в качестве награды за высшую степень догадливости. Вопросов у нее больше не было.

 

Но не надолго. Они вышли из аэропорта, шеф стал болтать с «Каштанкой», и Лера не смогла удержаться, чтобы не спросить еще раз.

– Слушай, а шею не оттягивает? – обратилась она к бандиту, машинально хватая себя за горло пятерней, будто боялась, что тонна золота может сорваться с его шеи и перекинуться на ее.

Бандит отреагировал совершенно неожиданно:

– Меня Вадик зовут, а тебя?.. Понимаешь, Лера, это у меня деловой костюм такой. Если я без цепей явлюсь, меня ж братки не поймут!

– Понятно, – Лера попыталась представить род деловых отношений с подобным dress code, но быстро отказалась. Взглянула на Вадика снова, то есть, на самом деле, в первый раз взглянула, потому, что до этого момента за всеми толпящимися в ее голове черными костюмами, бритыми лбами, перстнями, цепями и прочими павлиньими перьями как раз Вадика-то она и проглядела. Его естественность приятно удивила. Образ не слился со стандартным образом бандюги-головореза, поставив этим самым знак вопроса. До отеля Лера молчала.

 

За окном машины мельтешил чужой ландшафт, если и подчинявшийся, то другим законам ритма, пользовавшийся иными средствами изображения. Высокие виадуки, многоэтажные развязки позволяли увидеть картину отстройки нового и для Китая мира: кругом, покуда хватало взгляда, возводились из пыли и праха тысячелетних трущоб громадные небоскребы. Двух одинаковых не было. Над каждым из них как длинноногие птицы над гнездами трудились стаи подъемных кранов. Машина с очередного виража нырнула в сумятицу центральных улиц, и все изменилось: шикарные фасады новых банков и казино сменялись кварталами трущоб, дружелюбно приветствовавших Леру и ее спутников взмахами сушившегося между домами белья, потом мелькали скверики с пагодами, рынки, кишащие народом, – все было другим. Незнакомым. Лерина мысль зацепилась за слово «стандартный». «Стандарт и шаблон хороши для ускорения ориентации в жизни, – подумала она, – бандит – герой, добрый – злой, родное – чужое, черное – белое. Взглянул и понял. Очень быстро. Так оно всегда в периоды стабильности и процветания общества. Все известно, все подчинено строгим канонам как поведения, так и восприятия». Лера вспомнила эксперименты Маша, английского психолога, проводившиеся в начале двадцатого века, еще до Фрейда. Обычным людям там показывали линии, каждая из которых была слегка искривлена. Вопрос был: когда же человек увидит, точнее – признается себе, что линия непрямая? Люди признаваться не хотели. Они замечали искривление, только когда проглядеть его уже было нельзя. Странным образом люди, находившиеся под наркотическим воздействием, замечали реальность сразу – у них, очевидно, стандартов не было. «В таком бесстандартии человек, должно быть, чувствует себя Алисой в Зазеркалье, – думала Лера, – ничего не известно, и все любопытно. Любопытно, значит весело, по меньшей мере – нескучно. Просто ориентироваться в такой реальности приходится по десять раз на день. Будто тебе и вправду сверхдозу допинга вкололи, и, как у Набокова:

Мир падает как кошка сразу

На все четыре лапы

И стоит...

а дальше не как у Набокова, а опять как у Алисы: стоит, не знакомый напрочь, возможно даже, что стоит на голове. В таком мире может и вправду случится, что тигр, сидящий в клетке, на самом деле окажется бегемотом».

 

Переодевшись, они все вместе поехали в ресторан, поужинали, болтая о пустяках, будто были старыми приятелями. Потом вернулись в отель и поднялись в номер Вадика и Каштанки, где шеф опять вернулся в контекст «дивного нового», предложив сыграть в карты. На раздевание. Лере сразу стало томительно-скучно. При такой жаре подобная игра в карты оказалась, понятно, очень короткой. Лера сняла одну туфлю, Каштанка сняла блузку, шеф – пиджак, Лера – вторую туфлю, Вадик снял цепи, шеф – брюки, Каштанка – юбку, потом Лера встала и, подпортив всем кайф, сказала, что пойдет в свой номер. То есть не в свой, а в их с шефом...

И вовсе нет! Все было не так, как вы подумали, а вот как...

 

Когда они первый раз прибыли в Шанхай, шеф заказал в отеле всего один номер.

– Дорого, – сказал он. Она не поверила.

В номере она стащила один матрац с кровати и бросила его в угол. Шеф не понял и понимать не хотел.

– Скажи, а сколько у тебя было женщин? – задала Лера напрашивающийся вопрос.

– Около шестиста.

– Ты их считал?

– Ну да. До сих пор считаю.

– Ты женат?

– Да.

– Расскажи о своей жене.

– Ну, она у меня красавица. Когда она заходит в ресторан, у мужиков челюсти отвисают. Вот такой бюст. Каждый день в фитнесе.

Лера оценила. Таким вот, чтоб «челюсти отвисали» она похвастаться не могла.

– А зачем тогда остальные 599?

– Люблю я это. Они все такие разные, русские даже, а китаянки, туниски, негритянки – они вообще другие.

– А жена знает?

– Знает, конечно. А что ей? Она ж – жена! У нее другие проблемы: скучно ей.

– А чем она занимается?

– Ну как... лежит на диване в гостиной, музыку слушает. Книжки по искусству любит.

– И на выставки, наверное, ходит... с подружками?..

– Да какое там! Время такое, знаешь, без телохранителей из дома не выйдешь – страшно. Однажды пошла прогуляться одна, но взяла с собой пистолет. Только из дома вышла, ее кто-то по плечу «хлоп», она с перепуга пистолет выхватила, да как пальнет!

– Убила?! – в ужасе воскликнула Лера.

– Да нет, не попала. Опыта-то нет! А мужик просто сигарету стрельнуть хотел. Смешно, правда?

– Ну да. Обхохочешься... – Лера подумала о чем-то и вдруг поняла, что два плюс два в четыре у нее не складывается. – А утром ты же не жене звонил, или?..

– Нет, не жене, – радостно и страшно довольно рассмеялся шеф, – Лисенку.

– А-а... И давно ты его завел, лисенка-то?

– Да года два как. Устроилась к нам на работу. Ноги от ушей, грудь – охренеть можно. Образования никакого не было. Вот я и взялся ее спонсировать. Учится на платных курсах на экономиста. Способная!

Это последнее замечание относилось явно не только и не столько к способностям Лисенка в области приобретения знаний. Поэтому Лера спросила:

– А жена?

– Ее это не волнует нисколько. У них обязанности разные.

У Леры вопросительно поднялась бровь. Спрашивать было излишним: шефу хотелось понежиться в мареве воспоминаний.

– Ее обязанности в аэропорту начинаются. Она меня всегда встречает – скучает очень! По дороге в офис мой помощник сидит на переднем сиденье мерседеса и докладывает, что там произошло, пока я в разъездах был. А она мне на заднем сиденье миньет делает. Ах, как она его делает!! У нее рот просто создан для этого! – у шефа не только глаза сделались масляными, а вообще жир будто бы заструился и потек по его лицу.

– А ее не смущает присутствие других в машине? – дурацкий вопрос, конечно, но так уж, видно, устроены люди, что любую ситуацию на себя примеряют.

– Да ты что?! – шеф опять жизнерадостно расхохотался, – она же мне предана как собака! Она для меня – все, что угодно!

Лера вдруг совершенно искренне порадовалась за шефа.

«Классно он себе жизнь устроил: улетая из Китая, трахает какую-нибудь девочку-официантку, при выходе из самолета ему уже опять отсасывают, дома – жена-красавица. Все довольны. Каждый в его мире получает, что хотел. В перерывах между женскими ртами и ляжками слегка постреливают, летают в Китай, делают деньги, но мир не устает переливаться в перламутровых пузырях спермы».

 

Так они и останавливались в одном номере, потом даже спали в одной постели, каждый под своим одеялом. Просто потому, что в скучном чужом Китае вдвоем как-то веселее было. Только когда удавалось снять очередную девочку, а удавалось, надо отдать должное, обычно легко и без пафоса, шеф заказывал для Леры отдельный номер. Она с радостью решила, что на теме соблазнения ее он поставил крест...

 

Вернувшись в номер, Лера открыла альбом Джорджии О’Киф, купленный пару дней назад. В России книг по искусству 20-го века достать было все еще невозможно, и Лера привозила их чемоданами из Китая, в котором хотя и процветала своего рода совдепия, но книги все-таки продавались. Не успела она углубиться в чтение, как на пороге номера возник шеф, с шельмовской улыбочкой на роже. Мгновенный судорожный хоровод догадок, пронесшихся в ее голове, оказался невероятно далек от истины.

– Я тебя проиграл.

– ??? – с напряженной морщинкой на лбу.

– Я проиграл тебя Вадику. Ты сегодня спишь у него, а Танечка – со мной! – шеф был не просто счастлив, помимо этого еще какие-то пакостные мысли блуждали в его сперматозоидной голове. Лера заметила это лишь мельком по тому, как он грыз ноготь. Он всегда пихал руки в рот, когда о чем-то напряженно думал.

«Каштанка, значит, не верна Вадику собачьей верностью Лисенка. Ну что ж, один-ноль в пользу Лис», – отшутилась про себя Лера, сползая с кресла. Веселее ей, однако, не стало. Вспомнилось, что бандиты привыкли к миньетикам перед сном, а если что – за пистолеты хватаются. «Веселенькая перспективка, – думалось дальше, – а отсюда ведь пешком домой не уйдешь, да и в полицию идти если что – у китайцев от припадка хохота вообще глаза исчезнут. Ночевать на улице? – она посмотрела из окна коридора на широкий светящийся поток машин. – Ехать в аэропорт? Сидеть всю ночь в холле? Да... положеньице... Надо ж так влипнуть... Придется ориентироваться по обстановке», – в безысходности прошептала она, открывая дверь в чужой номер. Было поздно, она смертельно устала, извелась, издергалась.

 

Вадик стоял спиной к двери, глядя в окно. Лера по выражению спины с облегчением поняла, что ему тоже как-то неловко.

– Хочешь коньяку? – предложил он.

– С удовольствием, – отозвалась она, понимая, что даже цистерна спирта сейчас не отразится никак на звеняще-кристальной трезвости мозга.

– Ты давно в этой фирме работаешь? – будто не зная с чего начать, протянул Вадик.

– Да вот уже полгода, – робко ответила Лера.

– Ну и как тут с бизнесом игрушек, на твой взгляд?

Черт побери! Даже не верится! Потрясающий шанс! Не то, чтобы она подумала о «Тысяче и одной ночи»... О-о-о, рассказывать-то Лера умела! И не только это. А попробуйте-ка вы построить беседу так, чтобы ваш vis-à-vis сам не раз и не два мог побывать в роли повествователя!..

В семь часов утра они обсудили все известное ей о бизнесе в Китае и знали друг о друге почти все. Коньяк был выпит, разговор умело закончен, часы сообщили, что подъем через два часа, и вдруг стало ясно, что никаких мыслей, кроме как о «поспать бы» ни у одного из них не осталось.

Вадик стянул брюки и рухнул на кровать. В глаза бросился невероятной величины шрам на ноге, начинавшийся где–то в трусах и шедший до колена.

– Что это?

– А, в перестрелке поцарапали. Слава Богу, ничего худшего не произошло: мужчиной я остался.

Лера, будто споткнувшись о последнюю фразу, остановилась посреди номера и не решалась сделать ни шага. Вадик, однако, заметил и с широкой спокойной улыбкой засыпающего сказал, отворачивая угол одеяла:

– Да ты иди сюда, не бойся. Я тебя не трону.

И тут она поняла, что он говорит правду.

 

За завтраком в ресторане шеф и Каштанка выглядели совершенно счастливыми. Ночь удалась, оба остались довольны. Вадик же и Лера казались выходцами из преисподней: Лера отпивалась стаканами сока, а Вадик с переменным успехом пытался попасть в рот вилкой с салатом. Шеф ликовал. Все говорило о том, что эти двое напротив ночь не спали. Сомнений на тему того, чем можно заниматься по ночам, шефа посетить не могли никак.

– Ну... ну... ну как оно было?! – не выдержал он. И тут Лера, наконец, поняла, что на Вадика возлагалась огромная надежда. Как будто он один мог и должен был защитить достоинство мужского пола.

– Что оно? – отложив затею с салатом, буркнул Вадик.

«О! Так вот она, причина грызения ногтей! – прояснилось в голове Леры. – У него не вышло, и он понадеялся на товарища-бандита! Какая мелочность, Бог мой. Ну, подумаешь, перешел порог шести сотен с китаянкой, так нет ведь...»

– Ну... как прошла ночь? – не терял надежды шеф, а на лице у Каштанки появилось выражение гордости за весь женский род, доставляющий удовольствие, нет – приносящий счастье роду мужскому. Шеф верил в бандита, Каштанка верила в Леру.

– Классно, – невозмутимо заявил бандит, жуя яблоко и не догадываясь ни о каких надеждах, – я никогда не встречал бабу, с которой можно пробазарить всю ночь.