Григорий САЛТУП,

Петрозаводск.

«ИБЛОПАМ В СТИЛЕ «РЕТРО»

фантастический рассказ

 

1.

Магазин «Старая книга» на Большом проспекте Васильевского острова опять был закрыт на переучет.

«Да что они там?! Не научились воровать, чтоб все шито-крыто было?! — возмутился Лев Алексеевич Двинский, разглядывая сквозь витрину темный торговый зал.

Переучетом не пахло.

Где-то в глубине зала мелькнул свет, и пробежала продавщица с большой коробкой торта в руках.

«Ну, значит, переучет ненадолго, — решил Л. А. Двинский. — С планом у них в порядке, вот и устроили себе длинный перерыв. Все мы люди, все мы человеки...»

В отделе комплектации некомпактных комплексов, где Лев Алексеевич получал зарплату инженера-комплектовщика, тоже пользовались табличкой «ТИХО! ИДЕТ ЗАСЕДАНИЕ», — когда по случаю отпускных или квартальной премии появлялся электросамовар и тортик.

И сейчас, когда коллеги готовятся к отчету, подгоняя показатели под должную производительность труда, Л. А. Двинский с двумя томами «Королевы Марго» в дипломате заслуженно наслаждался свободой.

Свобода не дается даром! В обмен на две восьмерки в табеле Лев Алексеевич начертал на кумаче два плаката: «БЕРЕЧЬ И ЭКОНОМНО РАСХОДОВАТЬ КАЖДУЮ РАБОЧУЮ МИНУТУ!» и «БЕРЕЧЬ И ПРАВИЛЬНО ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЭЛЕКТРОЭНЕРГИЮ!» Причем Льву Алексеевичу пришлось убеждать замдиректора по воспитательной работе Анну Германовну, что его плакаты выполнены на должном идейно-художественном уровне, и никто не заметит, что он ошибся и случайно поменял местами ЭЛЕКТРОЭНЕРГИЮ на КАЖДУЮ РАБОЧУЮ МИНУТУ. Все равно их никто не читает, но фойе они украшают...

«Впереди два свободных «рабочих» дня, и можно быть терпимым к слабостям работников торговли», — успокоил себя Лев Алексеевич.

Он не спеша зашел в ближний дворик, сел на знакомую скамейку у подножья слепой стены старого дома и, расслабившись, прикрыв веки, подставил лицо теплым солнечным лучам.

 

______________________________________________________________

 ИБЛОПАМ — Индивидуальный БЛОк ПАМЯТИ, симбиоз человека и ЭВМ, изобретение XXI века.

 

Во дворе было пусто, одинокий тополь бросал изломанную тень на асфальт и на большую, без окон, стену. На крышке ящика для пищевых отходов сидели голуби, сытые, ленивые, и вдруг взлетели.

Лев Алексеевич скосил взгляд вправо и увидел четырех полуобнаженных нубийцев, которые вносили в тесный ленинградский дворик массивные резные носилки под балдахином.

«А-а-а! Лектика!» — вспомнил Двинский название транспортного средства времен Древнего Рима. Он сразу догадался, что «Ленфильм» собирается снимать здесь кинокомедию, и ожидал, что вслед за неграми во дворик ввалится толпа киношников с осветительной и съемочной аппаратурой в окружении подростков и зевак, с эскортом милиционеров, которые быстро очистят от посторонних съемочную площадку. А под нубийцев работают ангольские студенты из ЛЭТИ или ЛГУ...

Киношники не появлялись.

Нубийцы привычным движением, не покачнув, поставили лектику на асфальт. Один из них, с кованым бронзовым кольцом на шее, с раздутыми от плохо скрываемой ярости или от рождения ноздрями, повернулся на Л. А. Двинского и всхрапнул, как лошадь.

Льву Алексеевичу стало не по себе. Киношников все не было и не было, а на могучих плечах нубийца заблестели капельки алой крови, — Лев Алексеевич не мог оторвать от них взгляда, — крови, проступившей из едва заживших рубцов. Такие рубцы нельзя подделать гримом!..

Окольцованный нубиец приподнял и резким движением откинул шитый золотом полог, — в лектике среди множества подушек полулежал молодой человек в тоге и с венком на голове.

— Скажи мне, свободнорожденный квирит! — обратился к Двинскому пассажир лектики. — Скажи, когда этот, проклятый Зевсом, плешивый каппадокиец бывает в своем скриптории?! Или наши полновесные сестерции для него уже не деньги за то чтиво, что продает он на вонючем пергаменте?! Клянусь Момом! Я добьюсь, чтобы имя этого торгаша занесли в проскрипционные списки, и тогда каждый гражданин Города может убить его, как бешеную собаку!

От изумления Двинский не мог выдохнуть ни звука, он слабо махнул рукой, как бы спрашивая «Да что же происходит?» — но римлянин резким жестом пресек его вопрос и возмущенно напирал:

— Я теряю деньги! Я теряю Время! За три дня до июньских ид я заказал каппадокийцу «Историю тирренов» нашего славного императора Клавдия! Он клялся всем Олимпом, что усадит работать всех переписчиков и выполнит в срок мой заказ, но вот опять его скриптории на замке!..

Римлянин неожиданно осекся, уставился на финский «дипломат» в руках Двинского. Венок из дубовых листьев на его голове сбился к затылку, и Лев Алексеевич заметил на его висках блестящие золотые блямбочки размером с кнопку.

— Извините, опять сбивка по Спирали… - Хмуро обронил он Двинскому и, откинувшись на подушки, приказал рабам: - «Поехали!..»

Нубийцы подняли лектику на плечи и скорыми шагами понесли ее в соседний дворик. Двинский вскочил следом, но лектика и нубийцы растаяли, исчезли... И лишь вьюном завился столбик пыли.

Двинский стоял посреди двора, глотал воздух, все еще хотелось сказать: — «Куда вы? Там двор непроходной!»

Говорить было некому, да и зачем? И вообще: этого не может быть! Фантастику Лев Алексеевич уважал как настоящий библиофил. Неделю назад он выменял у подростка прижизненный сборник стихов Фета на том Станислава Лема и заработал на обмене семьдесят рублей!

Да! Фантастику есть за что уважать, но этого не может быть!..

За его спиной гитарным перебором зацокали подковы об асфальт. Двинский обернулся, — во двор въезжал легкий двухколесный кабриолет. С высокого сиденья спрыгнул очаровательный франт в сиреневых панталонах со штрипками, в жилете, фраке, в белом лоснящемся цилиндре и, не давая Двинскому опомниться, быстро-быстро заговорил:

— Милостивый государь! Разделите мое негодование! О, дьябло! Негодный лавочник, какой-то купчишка третьей гильдии Прохлюстин постоянно держит под замком свою лавку! Его давно пора за шиворот и к околоточному! На два десятка горяченьких! Еще на Ильин день он обещал мне продать подлинный Олонецкий список «Слова о полку Игореве», и вот опя... —

Франт замолк на полуслове, и Двинский узнал в нем римлянина. Только теперь он был с бакенбардами, самыми настоящими бакенбардами, которые нельзя приклеить! Да и как он успел переодеться за пятнадцать-двадцать секунд? От лектики до кабриолета?!

— Вот видите, как не везет...- вздохнул римлянин — франт. — А все смежники виноваты. Адаптатор речи работает отлично, хронолет отлажен до микросекунды, а на временных Спиралях постоянно заедает. Спиральное скольжение для хронолетов нам поставляют из НИИСПИРали, понимаете? —

Франт приподнял цилиндр, постучал пальцем по золотой блямбочке, воткнутой в его висок.

— Так, все ясно! Я в тысяча девятьсот семьдесят восьмом?

— Восемьдесят первом... — машинально ответил Двинский.

— Одну минуту! Сейчас я у вас буду! — франт вскочил в кабриолет, хлопнул кучера по плечу: — Давай, Ерошка!

Свистнул хлыст. Жеребец всхрапанул и зло покосился на Двинского лиловым глазом, — в диком взгляде мелькнула ярость той же силы, что у недавнего нубийца, — рванул с места рысью и увлек кабриолет под арку.

Кабриолет пропал, и не успел на его месте рассеяться вьющийся столбик пыли, как во двор влетел на полном газу «жигуленок» последней модели.

«Как в кино!» — восхитился Двинский и отпрыгнул в сторону перед резко тормозящей машиной. За рулем «Жигулей» был все тот же субъект, которого Лев Алексеевич окрестил про себя «потомком».

— Садитесь ко мне в хронолет! — распахнул он дверцу.

— Вы меня того... к себе не увезете?

— Нет, не увезу. Горючего мало. А когда я выхожу из машины, он энергии жрет много, создает защитное поле... Садитесь, садитесь. Так удобнее будет и мне и вам.

Он был одет в кожаный пиджак, джинсы, вместо бакенбардов появились вислые закарпатские усики.

— А вы не знаете, почему книжный магазин все время на переучете? Да я на них жалобу напишу! В газету! Чтоб их квартальной премии лишили! С таким трудом пробил себе трансвременную командировку, а тут нате! «ПЕРЕУЧЕТ»! Я теряю…

— Что это застряло у вас в голове? — перебил Лев Алексеевич.

— ...теряю Время! И вообще: не люблю торгашей! Поверьте, в какой виток Времени ни сунешься — везде надувательство торгашей! Они всегда найдут лазейки, чтоб обмануть покупателя! В наше Время торгаши совсем обнаглели, плюют на индекс интеллект-развития и только по блату, все по блату...

— Вы меня не так поняли, — вновь перебил Двинский. — Я спрашиваю, что ЭТО у вас в голове торчит? — он указал на одну из блямбочек на виске «потомка».

— Это? ИБЛОПАМы, простые ИБЛОПАМы! Ах, да! У вас же их еще нет! Они только в тридцатые годы появились.

— А вы с какого года?

— Пятьдесят второго. Две тысячи пятьдесят второго. Для нас ИБЛОПАМ — все или почти все: и записная книжка, и микроЭВМ, и стереокино. Я без хорошего ИБЛОПАМа за преферанс не сяду!.. Я на днях такой ИБЛОПАМ достал! Закачаешься! Импортный! Из японского сектора Луны! В стиле «ретро», под эпоху бюрократического феодализма, под ваши семидесятые годы, кстати... —

«Потомок» вынул из нагрудного кармана прозрачную коробочку. В ней на бархатной подложке лежала обыкновенная канцелярская кнопка. Двинский иронично фыркнул.

— Зря смеетесь! Три квадриллиона бит информации! Полифония! Записывает даже запахи и вкусовые ощущения! Я за этот японский ИБЛОПАМ отдал трехтомник Булгакова — и не жалко. Берегу, только одна запись сделана... Послушайте! — перебил себя «потомок». — Вы сами, случайно, не библиофил? Я книги собираю. Или как вас тогда называли — вы не «книжный жучок»? И мне книги нужны! Предлагаю обмен. Мне нужно... — Он легонько постучал по золотистой кнопке в своей голове. — Из эпохи бюрократического феодализма мне нужно привезти «Королеву Марго» Валентина Пикуля или «Битву железных канцлеров» Александра Дюма... У вас есть? Может, «Евангелие от Иуды» найдется?..

— «Королева Марго» у меня есть, — осторожно сообщил Двинский, — но предупреждаю, мне сестерции и николаевские ассигнации не нужны! Даже наши деньги меня мало интересуют...

— Предлагаю свой эквивалент: вот этот ИБЛОПАМ! Не пожалеете! Решайтесь! У меня полминуты в запасе! Энергия на исходе! Ну! Что вы мнетесь?! — «потомок» воткнул в ладонь Льва Алексеевича коробку с кнопкой. — Где ваша «Марго»? Так... Отлично. Выходите из машины, мне уже пора! Никому не говорите! Все равно не поверят...

«Жигули» с места газанули под арку и исчезли.

Лев Алексеевич Двинский стоял посреди двора, его «дипломат» стал легче на килограмм — вес двух томов «Королевы Марго».

В руке была коробка с канцелярской кнопкой.

На крышку мусорного бака вернулись голуби.

 

 

 

2.

Дома Лев Алексеевич достал с антресолей дедовский микроскоп, протер линзы и зеркала спиртом. Долго рассматривал кнопку-ИБЛОПАМ. Кнопка и кнопка, вот даже заусеница металлическая у штыка кнопки.

«Неужели я влип в мелкое жульничество? Но кто будет ради «Королевы Марго» переодеваться три раза, договариваться с ангольцами, доставать живую лошадь?» — рассуждал он.

Лев Алексеевич рискнул и уколол себя ИБЛОПАМом в мякоть ладони, — боли совсем не было, штык кнопки вошел в плоть, как в масло, и только в мозгу, в лобной доле, завспыхивали и побежали светящиеся буквы: — «ДУРАК!» — «ДУРАК!» «Ты чем думаешь? Ладонью? Или мозгами? Ты еще в жопу свою ИБЛОПАМ воткни!» «ДУРАК!»…

Двинский выдернул ИБЛОПАМ из ладони, — ругательство погасло. На коже не было крови, даже место укола не различалось.

«Вероятно, — предположил Двинский, — это был сигнал о неправильном использовании прибора».

Нервно похлопывая себя по бокам, Двинский покрутился по комнате. Закурил. Не докурив, бросил окурок в пепельницу, сел, воткнул ИБЛОПам в висок и — ничего не произошло!..

Тогда он легонько постукал по кнопке ногтем и услышал призывный голос: — «Товарищи хроники! Все-все-все! Общее собрание! Явка обязательна!» — стены его комнаты развалились и поплыли, вмещая в себя огромный объем светлого актового зала со сценой и столом президиума, замельтешили прозрачных одеждах, — Двинский закрыл глаза и увидел себя в зале так реально, что стало жутко, и люди стали непрозрачными, живыми, — короткий лысоватый человек прошел перед ним, сел рядом и зашептал в ухо: «Дрыгина, наверное, сместят. Как ты ду...»

В этот момент Двинский выдернул кнопку из виска, — все пропало, он сидел на диване, в пепельнице еще дымился окурок...

Увиденное было похоже на витрину магазина в солнечный день, когда стоишь перед ней, разглядываешь костюмы на манекенах, и в то же время в стекле отражаются пешеходы, женщины с колясками, дети с мороженым... По принципу двойной экспозиции…

Лев Алексеевич набрал полную грудь воздуха, словно ныряя в воду, воткнул ИБЛОПАМ в висок, и тот же голос позвал: —

«Товарищи хроники! Все-все-все! Общее собрание! Явка обязательна!» — стены его комнаты развалились и поплыли, вмещая в себя огромный объем светлого актового зала со сценой и столом президиума, замельтешили прозрачные фигуры людей…

(Двинский закрыл глаза, и люди стали непрозрачными, сквозь них перестали просвечивать предметы из комнаты самого Льва Алексеевича, и все последующее действие он воспринимал с закрытыми глазами, от лица «потомка», — носителя ИБЛОПАМа).

… короткий лысоватый человек прошел перед ним, сел рядом и зашептал в ухо: — «Дрыгина, наверное, сместят. Как ты думаешь?»

— Должны сместить! За перерасход энерго-времени! — ответил «потомок». (У Двинского невольно шевельнулись губы, словно говорил он).

— Тише, товарищи хроники! — призвала с трибуны статная женщина. — Начнем отчетное собрание сотрудников НИИХРОНа... Где группа хронопсихологов? Им что, особое приглашение?..

— У них в отделе пятница с утра. Запутались... — из зала.

— Ладно, пятницы ждать не будем. Начинаем без хронопсихологов... Все вы знаете, что работа нашего института критикуется в печати и в инстанциях. Вопрос стоит остро: — «Быть или не быть НИИХРОНу!» В составе комиссии по проверке наших научных разработок есть представитель из Будущего…

Женщина указала рукой на президиум, седой ученый кивнул головой.

— Уважаемый Павел Петрович! Его современная эманация, Павлик Сидоров, также приглашен на собрание.

Вновь указующий жест, и в президиуме встал и раскланялся мальчик лет десяти, удивительно похожий на Павла Петровича.

— Итоги и перспективы — тема нашего собрания. Слово для доклада предоставляется хронологу Луре Курценс. Приготовиться хронавту Дрыгину. Регламент — семь минут.

К трибуне подлетала стройная девушка, складки ее платья трепетали и сияли, а за спиной жужжали прозрачные крылышки. Лысый сосед наклонился к «потомку» (Л. А. Двинскому) и съязвил: — Наша Лура — поэтическая натура, а летает, как кура...

— Зря циклотимируешь. Курценс когда-то инквилировала кубатуру! Правда, вкусы у нее отсталые. - Сказал «потомок», и Лев Алексеевич согласился с ним, хотя и не понял терминологию.

— Уважаемые хроники! Хронавты, биохронологи, физики-временщики, хроноэнергетики и хроноведы! — восторженно пропела Лура Курценс.

— Едино Время во всех трех эманациях: в Настоящем, Будущем и в Прошлом! Века и тысячелетия наши предки жили во Времени, измеряли его, часто безжалостно расходовали и даже убивали Время, но не пытались проникнуть к его истокам!

Поэтичная Лура взмахнула руками и воспарила над трибуной на крылышках — в зале раздались жидкие аплодисменты.

— Только наша эпоха, эпоха освоения Времени открыла для человечества бескрайние перспективы! В Прошлое!..

Лура еще раз хотела взлететь на волне аплодисментов, но несколько реплик из зала — «Ближе к теме!», «Это мы слышали!» — помешали ей воспарить. Она выключила крылышки, оперлась локотками о трибуну:

— Хроники! Критикуют наш НИИХРОН не голословно! Некоторые научные разработки зашли в тупик. Безответственность и слабая подготовка хронологов дают отрицательные результаты! Семь лет группа профессора Курдюмова работает над программой «ВРЕМЯ — ДЕНЬГИ»,— а каков итог? Из пятнадцати тысяч литрочасов они получили семьсот килограммов «керенок» и две тонны гайдаровских деревянных, а валюту не привозят! Это — макулатура! Надо признаться честно, — такая работа есть прямое разбазаривание ВРЕМЕНИ! На заре нашей эпохи великий ученый, имя которого носит наш институт...

Лура взмахнула рукой, и над сценой засветился объемный портрет седого старца в черной профессорской шапочке (Двинский затрепетал: в маститом ученом ему почудились знакомые черты). Портрет пропал. Лура продолжала:

— Призывал своих соратников «Беречь и экономно расходовать каждую рабочую минуту!» Наша лаборатория разыскала и отреставрировала лозунг, начертанный рукой великого ученого!

Лура Курценс оглянулась за кулисы, и два молодых человека вынесли на сцену планшет, обтянутый кумачом:

 

 

«БЕРЕЧЬ И ЭКОНОМНО РАСХОДОВАТЬ

КАЖДУЮ РАБОЧУЮ МИНУТУ!»

ЛАДВИНСКИЙ

 

Молодые люди держали лозунг осторожно и благоговейно...

Двинский не выдержал и выдернул ИБЛОПАМ из виска.

Сцена, зал, лозунг, поэтичная Лура, — все исчезло, — он снова был в июне одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года, сидел на своем диване, погасший окурок торчал в пепельнице вопросительным знаком, и сегодня утром он писал зубным порошком, размешанным со столярным клеем, лозунги, которые его потомки будут разыскивать и реставрировать!

Этого не может быть!

Ведь лозунг он писал только для того, чтобы на два дня слинять с работы и не возиться с комплектованием некомпактных комплексов! И подписи своей, конечно, не ставил! Значит, — лозунг фальшивый?!

И что там за подпись была: «Л. А. ДВИНСКИЙ» или «ЛАДВИНСКИЙ»? Если «Л. А.», то значит, что он, Лев Алексеевич, должен открыть великий закон путешествия во Времени, а если «ЛАДВИНСКИЙ», то ныне безвестный современник Двинского в Будущем прославится как великий ученый!..

Двинский закрыл глаза, воткнул кнопку ИБЛОПАМа в висок…

...два молодых человека вынесли планшет, обтянутый кумачом:

 

«БЕРЕЧЬ И ЭКОНОМНО РАСХОДОВАТЬ

КАЖДУЮ РАБОЧУЮ МИНУТУ!»

ЛАДВИНСКИЙ

 

 

Молодые люди держали лозунг осторожно и благоговейно... (Двинский вскочил, пытаясь разглядеть подпись, но «потомок», носитель ИБЛОПАМа, чьими глазами смотрел Двинский, в тот момент отвернулся от сцены, — его не волновало, что часть фамилии ученого заслоняют чьи-то головы).

— Мы должны беречь Время, а не расходовать его на утопические проекты! — призвала Лура Курценс.

— Плохо работают хроноэнергетики, ультрасиловые емкости прохудились, текут. За минуту реального времени мы теряем полтора литрочаса Концентрированного Времени! А каждый час хроноконцентрата обходится нам в тысячу киловатт-часов электроэнергии!.. Отдельные сотрудники НИИХРОНа относятся к общему достоянию как к личной собственности. Например, лаборантка Кухарева А. Н. решила стать моложе и привлекательнее, но не учла фактор Шумейко — Гей-Гольц и вместо омоложения на двадцать лет стала моложе на все свои сорок два года. Сейчас она находится в клинике в эмбриональном состоянии... (шум и смех в зале) под наблюдением врачей. Куда это годится?..

— По воробьям стреляет Лура, — шепнул лысый сосед «потомку» (Двинскому), — о Мирре Джоновне, небось, не вспомнит...

— Да, не стоило ей говорить о своей лаборантке,— согласился «потомок», — у самой рыльце в пушку, то есть личико, как у двадцатилетней девушки. А стаж работы в НИИХРОНе тридцать лет. Хе-хе...

— ...от нас. Позиция Госкино не понятна. Группа хронологов совместно с кинодокументалистами сняли пять лент из истории «темных пятен» XIX—XX веков. Но наши фильмы не дошли до зрителей. В Госкино говорят, что наши документальные фильмы тенденциозны?! Как это понять? Ведь они сняты с натуры! — Лура Курценс отхлебнула из стакана и продолжила.

— Я отмечу и положительные стороны нашей работы. В лаборатории «Случайного Поиска» хронопсихологи добились семи пятниц на неделе. В результате повысилась производительность труда на 23% и у сотрудников отсутствует «понедельничный синдром». Но практически использовать открытие группа Лукречного не может, — у них постоянно семь пятниц на неделе... У меня все.

Лура включила крылышки и упорхнула. К трибуне грузно приближался громадный мужичина с внешностью неандертальца.

— Уважаемые... Хроники... — Низким басом, отрывочно начал свою речь хронавт Дрыгин. — Мы летаем. Туда — у-у-у! И еще дальше. Собираем. Следы. Культур — у-у-у! Но Спиральное скольжение. Нас подводит. У-у-у! Все сказал. Хуг!

Хронавт с непосредственностью ребенка задрал штанину и почесал волосатой пястью волосатую ногу...

Зал молчал.

— Напрасно его из палеолита вытащили и двадцать лет учили, — шепнул лысому «потомок». — Ловил бы он мамонтов и забот не знал. Сместят...

— Зато интуиция у Дрыгина — о-о! С ним не страшно и к Малюте Скуратову съездить и в СЛОНе' побывать, — ответил сосед.

Неприятную тишину в зале нарушила статная женщина:

— Дополнит речь хронавта Дрыгина товарищ Груздев...

— Инквилировка Спиральных ступоров спонтанно гиперболизируется на кривых зунгах...

Докладчик нервно пощелкивал себя по вискам, усеянным ИБЛОПАМами (большую часть речи Груздева Лев Алексеевич не понял, слишком много новых терминов).

— ... Да! Мы признаем свои ошибки! Неудачные экспедиции в Прошлое для изучения культуры наших предков объясняются двумя факторами. Первый — несовершенство хронолетов и Спирального скольжения. Второй — отбор кадров для группы хронавтов.

Тут Груздев съежился и покосился на хронавта Дрыгина, который стоял рядом и почесывал под смокингом лопатку.

— ...Второй фактор — архиважен! Вспомните трагедию с экспедицией Тромбова. Погибло три хронавта! А почему? — в состав экспедиции пробрался тайный энтузиаст из КСЭ* по изучению Тунгусского метеорита. Именно он направил хронолет в двадцать девятое июня тысяча девятьсот восьмого года в район Подкаменной Тунгуски с целью зафиксировать падение метеорита. Но хронолет заехал в семь часов утра тридцатого июня восьмого года и взорвался. Тунгусского метеорита не было! Взрыв хронолета вызвал аномальные явления в атмосфере и на месте падения. Больше ста лет писатели-фантасты и члены КСЭ морочили головы целым поколениям любителей таинственного. Замкнулась Спираль, три хронавта погибли, полтонны литрочасов рассеялось над тайгой. Вот почему там морские хронометры, песчаные и кварцевые часы одновременно показывают разное время...

— Мне кажется, — перебили докладчика из президиума, — что хронавт Груздев драматизирует ситуацию. Большая часть экспедиций НИИХРОНА в Прошлое организовано отлично. Тогда как в Американском Центре Стратегических Временных Исследований чуть ли не каждая третья транс-временная экспедиция объявляет себя «невозвращенной»...

— Я согласен с вами, — сказал Груздев. — У американцев больше срывов. Вот телеграмма! Они просят помочь им вернуть экспедицию невозвращенца Джона Фулрайта из Теотиукана двести сорок седьмого года нашей эры. Фулрайт объявил себя ацтекам живым воплощением бога солнца Нанауацином, захватил власть и терроризирует туземное население. Мы, разумеется, поможем братьям-ацтекам избавиться от авантюриста.

— Прикрыть! Наши предки не должны страдать от фулрайтов! Только сувениры из Прошлого хапают!..

— Ложь! Клевета! Мы изучаем историю!...

Хронавты, физики-временщики, хроноведы, хронологи и все-все хроники заговорили разом, не слушая друг друга и пробиваясь к трибуне. Два биохронолога зависли над сценой на крылышках, как архангелы.

— Ну, дела-а-а!..— Прошептал «потомок». — Могут поставить хронолеты на прикол, а в моем заправки минут на пятнадцать по номиналу, я сгоняю в Прошлое, позарез надо! Если спросят, — скажи, что я обедать ушел.

— Давай, только осторожно!.. — ответил лысый.

«Потомок» втиснулся в толпу хроников у сцены, работая локтями, продрался сквозь гомон и споры, поднес руку к своему виску и... — все пропало.

Собрание в НИИХРОНе кануло, исчезло в никуда, как пропадает с последними кадрами цветная жизнь на белом экране. Льва Алексеевича подхватил и понес по серым кисельным волнам какой-то там «решающий» или «определяющий» год эпохи бюрократического феодализма.

Запись на ИБЛОПАМе кончилась.

Двинский покрутил-подкинул маленькую кнопку. Подумал, — а тут как раз окно открытое!.. И так ему захотелось выкинуть ее, избавиться от окаянного ИБЛОПАМа и забыть весь этот бред, нубийцев, суетливого «потомка», собрание в НИИХРОНе — но... дальше-то что? Опять под началом административной шлюхи лозунги стряпать да некомпактные комплексы комплектовать? О, ужас! Нет-нет!

«Стоп! Логическая ошибка! — замер Лев Алексеевич. — Ведь если я в Настоящем не открыл закона путешествия во Времени, то для Будущего я никто, ноль! Но чей же портрет Лура Курценс над сценой зажгла? Лозунг-то мой!.. Как они без меня обойдутся, потомки из двадцать первого века?»

Лев Алексеевич успокоился и во второй, потом в третий, четвертый и еще какие-то там разы просмотрел запись на ИБЛОПАМе.

Два следующих дня, дарованных ему в обмен на кумачовый лозунг Анной Германовной, Двинский посвятил единственной записи на Индивидуальном БЛОке Памяти, тщательно вглядываясь в детали, по которым лениво — привычно скользил взгляд «потомка», вслушиваясь в отрывочные реплики и фразы хроников, которые доносились до ушей «потомка».

Правда, Двинскому так и не удалось высмотреть: кто призывал «Беречь и экономно расходовать каждую рабочую минуту!» — «Л. А. Двинский» или «Ладвинский»? Впрочем, наличие точек после первых двух букв в подписи все меньше и меньше интересовало Л. А. Двинского, зато он хорошо запомнил слова председателя комиссии, произнесенные в последние секунды записи, когда «потомок» пробирался сквозь толпу хроников.

Павел Петрович, представитель из Будущего, полуобнял себя, Павлика Сидорова, за плечи и объяснял взволнованным хроникам:

«В Будущее вам путь не закрыт! С чего вы взяли? Надо только помнить основной закон Спирального развития Времени в пространстве — Будущее естественно произрастает из Настоящего...»

 

 

 

3.

В четверг, когда Двинский явился на работу, стены родного учреждения поражали неприличной обнаженностью. Лозунги об экономии электроэнергии и рабочей минуты исчезли.

Грудастая, как дредноут, выплыла навстречу Льву Алексеевичу Анна Германовна — в молодости она царила манекенщицей в «Доме Мод» на Невском, но как она оказалась в заместителях по воспитательной работе? — «тайна сия велика есть!» Вероятно, у нее были скрытые в некоторых местах достоинства, оцененные высоким начальством...

— Лев-сеич! Лев-сеич! Вам предстоит большая и ответственная работа! — вцепилась в локоть Двинского Анна Германовна. — Пришла новая директива! Очень срочно! Лозунг настоящего один: «ОТРАБОТАЕМ ДВА ДНЯ НА СЭКОНОМЛЕННЫХ МАТЕРИАЛАХ!» С вашим начальником я уже договорилась. Вас временно освобождают от комплектования! Лозунг этот крайне необходим для настоящего момента...

— Позвольте, Анна Германовна! — Высвободился Двинский из административно-воспитательной хватки. — Ерундистикой я больше не намерен заниматься! Вы знаете, что из Настоящего естественно произрастает Будущее?..

Анна Германовна задохнулась от возмущения, развернулась и быстро удалилась по коридору, вздрагивая мясистыми ягодицами,— величаво и ответственно!

Двинский поспешил в свой отдел. Коробочка с кнопкой ИБЛОПАМа жгла его карман. Он хотел быстро выдать расчеты по комплектации некомпактных комплексов и в оставшееся время просчитать на ИБЛОПАМе одну свою бредовую идею, — математическую модель временной Спирали.

Спираль он увидел во сне. Точнее, во сне он увидел рефлектор с конусной спиралью и тогда же подумал: «Вдруг Время протекает по двум-трем взаимоскрученным осям?» Это показалось ему красивым...

Кнопку ИБЛОПАМа он решил спрятать на своем столе, чтоб под рукой была. Двинский прилепил ИБЛОПАМ на магнитик среди обыкновенных кнопок и скрепок и мысленно похвалил себя за находчивость, — подобное прячется среди подобных. Кто догадается, что эта канцелярская кнопка на щербинке магнита есть ИБЛОПАМ в стиле ретро?!

Через полчаса Двинского, Передолина и Семена Квасько срочно вызвал начальник отдела.

Он сурово взглянул на мужской костяк отдела комплектации и по-отечески мягко пожурил:

— Ну-с, мальчики! Кто из вас наступил начальству на пятку? А?.. Теперь все равно! На лук вас, склад номер семь в Пулково. До конца рабочего дня. Вне очереди. По графику наш отдел в конце месяца! Теперь сами гнилой лук нюхайте и наперед думайте. Халаты выдадут!

«Что поделаешь? — успокоил себя Лев Алексеевич. — В Прошлом от сумы и от тюрьмы не зарекались, в Настоящем — от сельхозработ. Ничего, просчитаю двойную Спираль завтра...»

 

4.

В пятницу ИБЛОПАМ пропал, — на магнитике не оказалось ни одной кнопки!

Лев Алексеевич впервые в жизни схватился за сердце! — его поддержали, довели, усадили, расстегнули воротник, дали воды и таблетку нитроглицерина, открыли форточку и вызвали «скорую»...

— Не надо «скорую»... Не надо... Кто кнопки взял? Кто?!

— Анна Германовна...

— Но зачем? Зачем? Зачем же?!

— Был объявлен день сбора металлолома. Мы всех кнопок и скрепок лишились, а у Семена Квасько железную линейку сдали...

 

 

5.

...Лев Алексеевич долго переживал пропажу ИБЛОПАМа.

Несколько дней он ходил тоскливый по коридорам учреждения, отколупывал кнопки от досок приказов и объявлений, от стендов местного комитета и экранов соцсоревнования, от объявлений общества книголюбов и садового кооператива в тщетной надежде обрести ИБЛОПАМ. Он примерял кнопки на свои виски и искололся до экземы.

Сослуживцы стали подозревать за ним нехорошее, перешептывались и даже решили выделить ему путевку в санаторий.

Но путевка оказалась только одна и, как активная общественница, ее распределила себе Анна Германовна.

С отъездом административной воспитательницы Лев Алексеевич успокоился, позабыл о кнопках и перестал тратить Время на свободный, целевой и контактный книгообмен, — все равно торгашей не обманешь. Времена меняются, а они — нет. «Потомок» прав.

«Пропажа ИБЛОПАМа — есть необходимая закономерность! — решил Двинский. — Нельзя на одном витке Настоящего прорываться в Будущее с помощью самого Будущего. Может закоротить...»

Лев Алексеевич зарылся в книги, ходит с отрешенным взглядом, непрестанно о чем-то думая что-то подсчитывая и вздрагивая при виде каждой канцелярской кнопки.

Быть может, он решил создать теорию трансвременных перемещений? — кто его знает! Создаст? Покажет Будущее, ведь оно естественно произрастает из Настоящего…