Борис Шейнин, - в просторечьи Борька или Боречка! - был, пожалуй, самым обкрадываемым фоторепортёром. И доказательств тому - масса!

Мы чистили-блистили его рукопись, готовя её для издательства. Рукопись, которая должна вскоре превратиться в книгу под названием "Три минуты войны", а, когда появилась на свет божий, название её было стандартным - "В ОБЪЕКТИВЕ - ВОЙНА" на что трижды Лауреат Сталинских премий и других наград, кинооператор и друг Бориса Владислав Микоша, заметил, имея в виду редакторов:

- Наши сигизмунды думают в унитаз. Прошу прощения - в унисон!

И - верно: книга Бориса Шейнина, изданная в издательстве "Таврия" и книга Владислава Микоши выпущенная Воениздатом, назывались "В объективе - война!"... Но я не о том сейчас!..Я - совсем о другом...

"Сигизмунд" Бориса Шейнина - рыжий воришка Пётр Гармаш, главный редактор крымского издательства "Таврия", оказался самым крупномасштабным вором. И это Борис испытал на себе.

Когда Петька -рыжий", - так его называали все сотрудники и авторы! - обкрадывал молодых начинающих краеведов, писавших о Севастополе, уворовывающий их находки для своих путеводителей о городе-герое, - а их вышло множество под его фамилией! - то это ему сходило с рук. Никто даже не пытался оспаривать эти факты - дорого могло обойтись, как и автору этих строк, посмевшего поднять руку на Самого!

Но всегда найдётся один и... нашёлся. Был этим человеком редактор моей книжки Костя Яковлев, трезвый малый, вина которого заключалась в том, что он окончил Литературный институт и позволял себе быть честным, работая с рукописями. Вот он то и первым во весь голос заговорил о "художествах" Гармаша, послав огромное письмо в адрес высшего книжного начальства!

Что тут началось! Представить трудно!

Во-первых, все, - все! - авторы отказались с ним работать и я остался в гордом одиночестве.

В Израиле на ПМЖ живёт с недавних пор Константин Яковлев - он подтвердит мои слова.

Меня тоже пытались заарканить: главный редактор художественной литературы Стела Солодовникова , которой и был непосредственно подчинён Костя Яковлев, решила поговорить со мной по душам.

- Ну как ты работаешь с Яковлевым, - Костя в это время редактировал мою рукопись, вышедшей в свет под названием "ПРИЧАСТНЫЕ ЛИЧНО".

- Отлично! - ответил я. - Никаких разногласий.

- Так уж никаких! До меня дошли слухи...

Сейчас в этом можно признаться: слухи были верны, мы с ним не просто сорились, но и гавкались даже. Костя, только что окончивший Литературный институт по натуре своей был романтиком, а романтиков не только не любят, романтиков в любом коллективе, если и не уничтожают, то только терпят!

Я давно хотел сказать Стелле, чтобы она поменяла мне редактора, но при данных обстоятельствах...

- Ты последний чья рукопись в его руках...Если ты письменно заявишь, что не согласен с правкой редактора, то мы его уволим по профнепригодности..

- Не напишу, - ответил я ...

И книжка вышла под редакцией Константина Яковлева. Позднее, он признался мне, что был неправ, так безбожно перечёркивая мои страницы...

Но мне от этого было не легче - книга то вышла!

И вообще защита Кости Яковлева обошлась мне боком - руками Стеллы Солодовниковой, моя плановая книга в тринадцать печатных листов, - Петькой Гармашом была снята с плана и перенесена на последующие годы...А последующих лет уже не было, книги стали издаваться за свой счёт. А "своего счёта" у меня никогда не было... Но вернёмся снова к Борису Шейнину.

- Мишель, - обратился он ко мне, - что делать будем?

И показал мне книгу "За героический Севастополь",выпущенную московским издательством "Молодая гвардия", где блоком, - целым блоком! - шла серия фотографий Бориса Шейнина под скромной надписью: "Из архива автора", то есть ,из архива Петьки-рыжего.

- Какой у рыжего архив, Мишель!.. Эти фотографии из книжки "Севастопольская поэма", которую мы написали с Колей Криванчиковым - Колькины стихи - мой фотоснимки!..

На следующий день, по моему хотению и по моему велению, Борис выехал в Симферополь, - благо от Севастополя туда езды час-другой!

Издательство "Таврия" - в самом центре города. Старинное. С толстыми стенами и узкими коридорами. С одного бока - множество дверей с табличками. Борис остановился у "краеведческой" двери и выдал первый залп:

- Где этот рыжий прощелыга! Хотел бы я посмотреть в его красные бестыжие рыбьи глаза!

Редакторы-краеведы хихикнули и, приоткрыв дверь, указали вглубь коридора, дескать, там его и ищи!..

У второй двери, где красовалось на табличке надпись "Отдел художественной литературы", голос Бориса окреп:

- Ну где эта рыжая бестия, которая слямзила бля, кровью омытые шедевры!?

Бесшумно открывались двери и из них выглядывали морды и мордочки любимых и не любимых редактрисс и редакторов, - большинство из них люто "любили" своего Главного, но высказаться вслух не решались - вот Костя Яковлев высказал всю правду, а его ... тю-тю!..

Таким макаром Борис добрался до кабинета, где золотом отливали буквы на входной двери:

"ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР ИЗДАТЕЛЬСТВА

"ТАВРИЯ" П.Е. ГАРМАШ"

И у самых дверей завёл свою "песню":

- Где этот рыжий мошенник, который...

Выскочила секретарша Главного, - женщина очень красивая и приятная во всех отношениях, - и галантный Боря припал к её ручке губами. Оторвавшись от прелестницы, вспомнил, за чем он пришёл к кабинету:

- Где Он!?

Секретарша, знавшая Бориса только с хорошей стороны, - с женщинами настоящие мужчины не воюют! - прошептала:

- Боренька, нет Петра Егорыча. Он... он ... куда-то вышел. Сказал, чтобы сегодня не ждали...

И, чтобы Борис смог в этом убедиться, распахнула перед ним двери кабинета.

На письменном столе Главного бумаг полным-полно. И рукописей. Одна, вся израненная карандашом, была открыта на семидесятой странице - у Бореньки глаз приметливый!

Секретарша, - не буду озвучивать её фамилию! - до сих пор работает в издательстве, мой девиз : " Не навреди хорошим людям!" - тихохонько показала на полуоткрытое окно, через которое Главный, аки дух, испарился Петька-рыжий. Ушёл через окно под радостные подхихикования сотрудников, наблюдавших из своих окон этот демарш! Боре Шейнину больше ничего не оставалось как вернуться в свой родной Севастополь, не забыв поцеловать на прощание прелестную секретаршу...

- Напрасно я съездил, Мишель, - жаловался он мне, - напрасно...

Но съездил он не напрасно: через несколько дней на его имя пришёл денежный перевод на фантастическую сумму. Я уже не помню , какая там сумма была проставлена, но только помню, как радовался Борис:

- Мишель-вермишель, да мне за всю "Севастопольскую поэму" столько не заплатили. Ай да рыжий! Ай да сукин сын!..

А в отрывном талончике "Для письма", Гармаш просил прощения "за это недоразумение" и все перепитии с шейнинскими фотографиями свалил на молодогвардейского редактора....Трусливым был Пётр Егорович Гармаш!..