Возвращение на Итаку начерченный травинкой на песке, мой мир дрожал на тонком волоске, вот-вот готовый вдребезги разбиться… день-лицедей в дурацком колпаке шалтал-болтал на мёртвом языке и всё никак не мог наговориться. впивался в память острым коготком, - скажи, по ком скорбишь ты, друг, по ком? - как эскулап, мои тревожа раны… вернись, Улисс!.. – шипел в камнях прибой, кричала чайка в дымке голубой. дышал причал макрелью и шафраном, прогорклым маслом, хлебом и вином… «Арго» спешил за золотым руном… а здесь застыло в позе страусиной пространство-время, шевелясь едва… и за борт, за борт - бренные слова, обёрнутые старой парусиной… и скрыта суть под разным барахлом, как Афродита - в девушке с веслом, и нет проблем страшнее скарлатины… а где-то там – среди немой толпы – безмолвен сфинкс… остриженные лбы… и фараон, и партия - едины… страна войны, теплушек с кипятком, по ком звонит твой колокол, по ком? ты так давно больна невозвращеньем… непокаяньем каинов своих… быть может, я и сам - один из них, и что твоё прощанье и прощенье?.. купаю деревянного коня… песочный город, помнишь ли меня?.. то улыбнусь, то плачу неумело, твой блудный сын, уставший от разлук… и поднимаю свой истёртый лук… и посылаю гибельные стрелы!.. Откуда и куда – возвращение для автора и его героя? Вот он, мир откуда надо вернуться: : «начерченный травинкой на песке,…. ….. дрожал на тонком волоске, вот-вот готовый вдребезги разбиться…» Этот хрупкий мир, мир нашего бегства, мир наших сновидений – Эллада, мифы, герои. В него так славно убегать и так не хочется возвращаться. Там ты – веселый Одиссей, затерявшийся в просторах ойкумены. И возвращение в этом мире – совсем другое возвращение. - вернись, Улисс!.. – шипел в камнях прибой, кричала чайка в дымке голубой. дышал причал макрелью и шафраном, прогорклым маслом, хлебом и вином… «Арго» спешил за золотым руном… Это праздничное возвращение Одиссея на родной, теплый остров из широкого мира, в мифический дом, куда всегда тянуло, без которого и от Полифема бы не сбежал, и у Цирцеи бы остался. .. Но постепенно проявляются сквозь расходящийся туман черты уже не любимого эпоса, не мифа, а мира, в который герой возвращается по-настоящему: Застывшее пространство-время, упрятавшее голову в песок от всех перемен и всех ойкумен, вместе взятых. Слова, сброшенные за борт - точь-в-точь по манифесту футуристов: «Сбросим Пушкина с корабля современности!» (Так и сбрасывали одно за другим: античность, Пушкина, Возрождение, культуру – все слова, завернутые в парусину, словно покойники…) Суть, спрятанная в уродливую форму. Немая толпа. Она же безмолвный сфинкс. Она же народ, который безмолвствует… Но если у Пушкина безмолвствующий народ – судья, то в этом мире он просто немой калека. . Потому что Пушкина, сами помните – с корабля современности… А немой сфинкс только и может кивнуть в ответ на замечательный лозунг «фараон и партия – едины» И вот мертвый язык дня-лицедея и речь колокола той страны, в которую, хочешь не хочешь, надо возвращаться, объединяются, как миф в мире, мир в мифе, а, может быть и два мира, два мифа, а между ними мечется и мается бесприютная душа. И возвращенье – боль. И невозвращенье, непокаянье – боль. И сливается «Купание красного коня» с деревянным троянским конем, и рассыпается город, построенный на песке, как рассыпался древний Илион, и вернувшийся Одиссей посылает гибельные стрелы. Куда? В суконный миф, подменивший красочный мир? В красочный миф, столько лет заслонявший необходимость выбора? Нет ответа. А впрочем, на то и талантливые стихи, чтобы не было однозначного ответа. Чтобы каждый решал сам. В этих стихах содержание само определяет форму. Пятистопный ямб с пиррихием на предпоследней строфе, словно гекзаметр, набегает прибоем. Отсутствие прописных букв следует за слитностью и нерасторжимостью мира и мифа в душе героя, образный строй глубок и многозначен. Серьезные размышления. Высокая поэзия. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
