Глава вторая. Крошечка-Хаврошечка Бросить взгляд не дано Вглубь ее родословной. Точно знаем одно: Вряд ли были ей ровней Те, кто чванства полны: Дескать, род наш древнее... Предков Ривы должны В той искать Иудее, Где Божественный храм Возведен Соломоном В назидание нам Над священным Сионом... По нечеткой канве Пальцем в небо потыкай... Может, Рива в родстве С легендарным владыкой? Может, вещий Моше – Моисей Ривин предок? Отложилась в душе Песнь о давних победах... Представляется нам: Вывод вроде законный: Праотец Авраам – Ривин предок исконный. Мойша – искажено В окруженье безбожном Имя то, что должно Возглашаться, как должно. Оба деда ее В этом имени жили, Книге книг житие До конца посвятили... В уваженье тону – Нет превыше занятья: Изучали Тору... Все вокруг без изъятья Почитанья полны... Первым делом – супруги Ибо обе должны, Умножая потуги, И детишек растить, И мужей обиходить, И друзей угостить... А откуда доходы? Майя, мама отца, Держит лавку мясную, Пашет в поте лица... Муж, мол, в Книгу святую День-деньской погружен, Он – ученый, мыслитель, Весь в Учении он... -- Ребятня, не шалите! Шейндл, мамина мать – В бакалейной лавчонке Стала соль продавать, Чтоб супружник ученый Пялил зенки в Тору, Открывая глубины... Было так, не совру: Шейндл: -- Мойша, любимый, Я схожу на базар, Присмотри-ка за лавкой! -- Ладно, -- Мойша сказал, Взяв из банки украдкой От жены леденец.... И, в ученом экстазе, На плечах в пледе, не Опускаясь до «грязи Матерьяльных забот», Над Торою склонялся... Кто-то в с полки возьмет Нечто... Чтобы убрался Визитер из дверей, Шепелявил невнятно: -- Ну-ка, тут же скорей Положите обратно! Кто сюда положил, Тот возьмет. Вы не клали – Не касайтесь! – Блажил Реб Рашковский в запале... -- Что ж, посмейтесь над ним, Чудаком, хоть сто раз, пан!... Был с рожденья родным Всем им город Тирасполь... Только жаль, не сошлись Их пути в мире с Ривой Истрепала их жизнь Раньше срока глумливо. Только бабушка Шейндл Задержалась для встречи С внучкой, Барух Ашем!*... Поминальные свечи * Слава Богу! Дословно: да святится Имя Его! (ивр.). В честь ушедших родных, Пусть горят, не сгорая... Светом память о них Вновь и вновь озаряя... У евреев в чести Изначально ученье... Пацанам лет с шести Прививают уменье Справа – влево читать Для Торы -- алеф с бетом Да деньжата считать – И довольно на этом... Мотл был озорник, Шебутной непоседа, Уставая от книг, Досидеть до обеда Не умел без проказ... -- Накажу! – Лейб грозился... Добрый Лейб... Хоть бы раз, Хоть слегка приложился? Никогда – лишь грозил, Да и то – только шутка... Он детишек любил До потери рассудка... Дядя Берл, мамин брат Был жестянщик и слесарь. Он племянников рад Взять к себе... Интереса У ребят – до небес: Чинят велосипеды, Режут жесть, лудят... Без Платы – лишь за обеды... Лет уже с четырех Рива тоже в заботе: Приучают ее В играх – к женской работе. Все пока до поры Как бы в шутку: играя, Рива моет полы... -- Вот хозяйка какая! – Щедро хвалят ее – И «хозяйка» довольна... Учат штопать белье... Укололась... -- Не больно! Дай подую – пройдет! – Ей внушают терпенье. Мама Риве дает Сверх всего порученье. И, встречая шабат*, Та подсвечники чистит. Пусть, как солнце, блестят! Крыльца кур вместо кисти, * Суббота (ивр.) Чтобы пыль обмести И в любом уголочке Чистоту навести... -- Славно! – матушка – дочке... Отмечали шабат, На Него уповая, Но три года подряд Шла война мировая. И румынский король В ней – союзник России, Что опасней порой Неприятельской силы... А на фронте – разброд: Отступленья, потери... И семнадцатый год Революции двери К пораженью страны Открывает с цинизмом Язвы века полны Вшей траншей с большевизмом... А союзник – слабак – И уже – в Бухаресте Немцы... Дело – табак: Пораженье, бесчестье... В декабре крайсовет Бессарабии принял Судьбоносный декрет: «Романешти» отринул, Лихо провозгласил Учрежденье Молдавской Нар. Республики... Взвыл С камарильнй боярской Неудачник-король Фердинанд вероломный И, как тать, «наколол» Вмиг Россию... Погромный Ввод румынских полков Бессарабец запомнит И моральных оков Душу тяжесть заполнит. Были злые бои И восстанья случались Персонажи мои В гуще бед оказались. Шлет Тирасполь отряд Оккупантам в погибель. Превращен город-сад В смертью дышащий тигель. В нем все тысячи бед Выпадают евреям. И спасения нет, Хоть надежды лелеем. По соседству живут Сестры Саша и Паша... -- Вновь погромы грядут, Уезжайте, а ваша Под присмотром у нас Сохранится квартира... От беды скройтесь с глаз, От кровавого пира Людоедов-румын И молдавских бандитов... -- Ну, а вам-то самим... -- Мы же русские. Мы-то Отморозкам страшны: Ведь за нами – Россия. Им евреи нужны... Уезжайте, -- просила Леву с Сурой сестра, То ли Саша, то ль Паша... -- От румын ждать добра?... -- А коровы? А наша... -- Мы за всем приглядим, Уезжайте скорее... Торопитесь! -- Летим В Кучерганы... Евреи, Кто совету не внял, Пострадали изрядно... Пыл грабителей спал – Возвратились обратно. Лейб хотел уплатить За заботу соседям... -- Бросьте, Лейб. Надо быть Человечными... С этим Не поспоришь... Потом Распродали хозяйство, Взяли собственный дом, Но не ради зазнайства. Дом кирпичный, большой, Под осиновой дранкой... В нем согрелись душой. В нем просторно. Однако Есть четыре еще В нем на сдачу квартиры... Пол в квартире вощен, Окна выше и шире... Дом приносит доход... Лейб, понятно, рискует... Год, как день, день, как год, А душа-то тоскует... По соседству в огне Украина под немцем... На гражданской войне Как не быть интервентам?... Всё с надеждою вдаль Смотрит город днестровский. Год двадцатый, февраль... Вновь Григорий Котовский Сто румынских преград В жаркой схватке сметает, Возвращает отряд, Город освобождает... Romania… (Король Примеряется к ...mare*) -- Жжет тираспольцев боль... Как о жутком кошмаре, * Великая (рум.) Помнит Рива о тех Двух годах интервентских... На Румынии – грех Грабежей людоедских. Но встает из руин Постепенно Тирасполь В напряжении спин Стал красивей гораздо... Риве только-то семь, Но помощницей маме Стала главной совсем. Понимаете сами: Вышла замуж сестра – И уехала с мужем От семьи, от Днестра... Ривин труд в доме нужен. Шлет сестра иногда Из Захарьевки письма: «Дни длинны, как года, Здесь уже прижились мы...» Додик Штейн, муж сестры Стал служить в магазине. Жизнь скупа на дары... Все на Риве отныне. Поручает ей мать, Не взирая на возраст Убирать и стирать... Не успеешь – разнос даст... Мать жалела б ее, Да судьба не жалеет. Все труднее житье: Большевизмом болеет Наравне со страной Исстрадавшийся город. Не прошел стороной, Жрет тираспольцев голод... Умирает народ – Где картошка и крупы? Лишь шагнешь из ворот, А на улицах – трупы... И семью обойти Горе не пожелало: Лейб, простывший в пути Под дождем – до финала Трудной жизни дошел – Пневмония сгубила... Как с отцом – хорошо, Без него – трудно было... Мотл вместо отца Взял профессии бремя... Обжигало сердца, Остужало их время... Выживал, кто как мог... Все спасались в работе. Захудалый шинок Был их дома напротив. Стала бабушка там Что-то печь в лихолетье... Как закуску к «сто грамм»... Приходили к ней дети... Выдавала тайком По кусочку малая* Пресноватым комком, Ребятишек спасая... * Пирог бедных из кукурузной муки... |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
