В автобусе, как всегда по утрам, было много пассажиров. Очередная остановка – и новый поток втиснулся в двери, прижав Миру к окну. Она устроилась поудобнее, насколько было возможно найти комфорт в переполненном салоне, и стала рассматривать бегущие за стеклом картинки. Вот сейчас еще остановка, потом дорога поворачивает влево, а там, на улице Победы, должен стоять ОН в ожидании транспорта. Так и есть! Мира увидела, как высокий черноволосый мужчина, в черном длинном пальто, с ноутбуком на плече, ожидает возможности протиснуться в битком набитый автобус. Мира проследила за ним взглядом («Только бы не затерялся в толпе!»), ей повезло: сегодня, как и вчера, она могла любоваться им всю дорогу до места работы. «Конечно, смотреть прямо неприлично, но насколько же он похож на него! Тот же профиль, та же родинка на левой щеке, тот же изгиб губ». Мира вздохнула, посмотрела в окно на мелькающие высотки, потом снова осторожно бросила взор на мужчину в пальто, и – о чудо! – зацепилась за его взгляд. Всего лишь мгновение, в которое сердце девушки замерло в ожидании, – и его взор скользнул вниз, потом в сторону, остановился и замер на обшарпанной стене «Икаруса». Мира снова вздохнула, уставилась в окно, ругая себя: «Нечего глазеть на незнакомых мужчин, хватит уже играть в детские игры, придумывать себе принцев. Но как же он похож…». Автобус резко затормозил, и Мира подалась вперед, увлекаемая другими пассажирами…

В другой раз они оказались сидящими рядом друг с другом, но Мира могла лишь краем глаза, так называемым боковым зрением, любоваться его профилем, повернутым к окну, и гадать, заметил ли он, что им интересуется девушка напротив. Она попыталась придать своему лицу задумчивое и романтическое выражение, потом посчитала, что это глупо, и попробовала сосредоточиться на бегущих мимо деревьях. Не получилось: в голове звучала лишь одна мысль: посмотри на меня, посмотри! Он обернулся – и она оказалась в плену его взгляда – мягкого, лучащегося, изучающего, вопрошающего. Он не отпускал, он манил, спрашивал, требовал отве-та. Мира смущенно пожала плечами, опустила глаза и, слегка замявшись, негромко сказала:

- Просто Вы очень похожи на моего любимого актера, - и, сознавая, что сморозила глупость, сидела, уставившись на свои руки, но почувствовала его улыбку, добрую, искреннюю, и тоже улыбнулась, коснулась взглядом его лица, поняла, что он не сердится, что он даже доволен. Оставшуюся часть пути они весело болтали: им так много нужно было узнать друг о друге.

…В ее доме было много фотографий и живых цветов – и квартира походила на маленький садик. Вот в углу «журчал» нарисованный водопад, а под картинкой притаился маленький грот. На подоконнике среди обильно цветущих растений застыли бабочки, до невозможности похожие на реальные, что, казалось, стоит подойти, как они вспорхнут, закружат, замелькают перед твоими глазами всеми красками радуги. На туалетном столике царила морская стихия – ракушки, морские звезды, голыши, фигурки морских животных и рыб. Среди этого разнообразия, находившегося в удивительной гармонии, в фигурной рамке, имеющей вид дельфина, пристроилась фотография любимого актера Миры, его звездного двойника. Он почувствовал себя неуютно под взглядом этих темных глаз, ему показалось, что он все время смотрит на него: в любой точке Мириной комнаты он чувствовал на себе этот взгляд. Но потом, когда они с Мирой сидели на уютном диванчике, пили легкое вино и разговаривали – она рассказывала о своей жизни, родителях, младшем брате, об интересной работе дизайнера, своих увлечениях – он почувствовал себя легко, спокойно и раскрыл перед ней себя, свое сердце. Когда она провожала его в прихожей, он испытал непреодолимое желание поцеловать эту воздушную, романтичную, почти тургеневскую девушку и был рад, когда она робко ответила на его поцелуй…

Мира закрыла за ним, уткнулась лбом в дверную обивку, постояла, успокаивая чересчур сильно стучащее сердце; прошла в комнату, выхватила в зазеркалье свое лицо – взволнованное, раскрасневшееся, светящееся улыбкой, и даже не обратила внимания на то, как пристально смотрят на нее глаза звездного кумира…

…Он полюбил ее похожую на садик квартирку, полюбил, несмотря на вездесущий взгляд своего двойника, сладко улыбающегося с фотографии. Иногда ему даже нравилось целовать ее на глазах «Звезды», как он про себя называл любимого актера Миры. Но порой, вот как сейчас, какой-то червячок сомнения грыз сердцевину его души, и хотелось швырнуть фотографию актера, с усмешкой, притаившейся в глазах, на пол. Не сделал он этого только потому, что в комнату вошла Мира, только что из душа, благоухающая тонкими цветочными ароматами, в мягком банном халате, с выбивающимися из-под намотанного на голове полотенца мокрыми волосами. Улыбнувшись, девушка подошла и поцеловала возлюбленного в макушку. Он подхватил ее и, стягивая халат, увлек на пол, думая со злостью: «Посмотрим, кто из нас победит!» Скользкой холодной змеей вползло желание отомстить за свои переживания – заставить ее понять, что он чувствует. Она не выдала своей обиды, но он понял, что его грубость причинила ей боль и огорчение. Вместо чувства торжества над противником, он испытал недовольство собой и, пытаясь загладить свою вину, он принес ей вместе с очередным цветком видеокассету с нашумевшим фильмом, в котором блистал его двойник…

- Хочешь посмотреть? – спросил он, заметив, как она слегка подалась вперед, увидев знакомое лицо на ожившем экране, уловил радостный огонек в ее глазах.

- Не знаю, - ответила она. - Может быть… Я хочу быть с тобой, - прошептала она, легко прикасаясь губами к его коже.

Она поблагодарила его за внимание и, заглянув глубоко в глаза (ему показалось – в самую душу), улыбнулась, взяла за руку, прижалась к широкой мужской груди, растопив льдинку вины, затаившуюся в его сердце. Он не выключил видик, привлек Миру к себе, запустил пальцы в ее струящие волосы. Фильм они не досмотрели, а когда пошли титры, Мира крепко спала на его груди со счастливой улыбкой на губах. Он какое-то время лежал без сна, слушал шуршание перематывающейся кассеты. «Ну, что, звездный плейбой, кто победил?», - он праздновал победу, хотя кого он хотел испытать? Хватит уже этих пыток – и для себя, и для нее. Она уже столько раз доказывала, что любит его, обыкновенного программиста маленькой фирмочки, а не звезду с киноэкрана, хотя не обязана была ничего доказывать. «Дай ей время, - шепнул внутренний голос, - и она сама уберет ненавистное тебе фото навсегда». Но она сравнивает нас с ним постоянно! Или уже нет? Хочется верить, что нет.

Мира, будто подслушав его спор с самим собой, беспокойно заворочалась. Он погладил ее, успокаивая. Девушка что-то пробормотала, и он почувствовал, что она опять улыбается. Мира снова заговорила, но то, что он услышал в следующий момент, заставило его замереть, испытать досаду и разочарование: она отчетливо прошептала имя его виртуального противни-ка…

…Он пролежал всю ночь без сна, замирая в мучительном ожидании, произнесет ли она это имя снова, проснется ли с именем звезды поутру, поймет ли, что допустила ошибку, выдала себя, свои чувства…

…Утром он почувствовал, что сильно изменился за эту долгую ночь. Мира ощутила произошедшую в нем перемену тотчас же, будто наткнулась на выпущенные им колючки и опешила в непонимании причины их появления. Она поинтересовалась, что произошло.

- Все нормально, - был ответ.

- Ты ничего не ешь, - девушка взглянула на полную чашку приготовленного ею ароматного кофе, остывший омлет, надломленный тост.

- Не хочется, - выдохнул он.

- Отчего?

- Слушай, может человек просто грустить или это только женщинам позволительно сваливать свое дурное настроение на какие-то там гормоны, а у мужчин их нет?

Его взвинченный тон открыл Мире новую строну характера ее возлюбленного. Она не хотела ссориться, промолчала, решив, что к вечеру все образуется, и, поцеловав его в макушку, скользнула в комнату собираться на работу…

…Весь день она была сама не своя, в волнении грызла карандаш, умудрилась офис новой компании заполнить цветами, запихнуть туда комод и трюмо, а уютную комнату молодой пары наводнить факсами, принтерами, ксероксами. Хорошо еще, что только на компьютере… Мира сочла лучшим отменить вечернюю встречу с клиентом, так как все равно была не в состоянии размышлять о цвете и текстуре стен, журнальных столиках, диванах и креслах, и поспешила в супермаркет за продуктами – захотелось приготовить на ужин чего-нибудь изысканного, но без излишеств, свечей, цветов и прочего, кто знает: может, ее возлюбленному надоела именно ее чрезмерная романтичность? Дома первым делом бросилась на кухню – варить креветки, даже переодеваться не стала: надо было торопиться – меньше, чем через час вернется любимый, все должно быть готово, пусть сегодня он почувствует семейный уют…

…Ризотто стремительно остывало, салат устал ждать своей участи, Мира, нервно погладывая на часы, снова и снова набирала номер его мобильного. Нервничая, она ходила по квартире, взгляд упал на подмигивающий красным глазком автоответчик. Только теперь она заметила, что в комнате стало как-то пусто, как-то по-другому. Поколебавшись, Мира включила запись. Послышался голос, его голос, несколько измененный, натянутый, видимо, из-за желания придать ему равнодушие и спокойствие. Слова никак не хотели складываться в фразу, они будто жили каждое отдельно, роились, как пчелы, но не хотели становиться единым целым. Лишь после повторного прослушивания «пчелки» наконец слились и стремительным роем понеслись на Миру, обрушились на нее, кусали, жалили, забивались в уши, нос, глаза, рот, сердце. Они задушили крик, сдавили горло, но посыпались слезами по щекам…

…Она еще надеялась, что он придет, что это обман слуха или шутка, злая, ненужная, глупая шутка, дань плохому утреннему настроению, которое уже давно должно было измениться, оставив легкий след вины, но он не возвращался. Она не спала ночью, вновь и вновь набирая его номер, она только сейчас осознала, что почти ничего не знает о его жизни: друзья, родные, даже работа – все было покрыто пеленой неизвестности. Наутро, с опухшими веками, Мира вышла из дома и села в автобус, следовавший по маршруту, соединившему их судьбы. Но сегодня она была одна. Любимое лицо не мелькнуло среди заспанных пассажиров. Где был ее любимый? Мира знала лишь остановку, на которой он выходил, но понятия не имела, в каком офисе он работал. Она простояла на остановке (в конечном пункте маршрута), встречая и провожая каждый автобус, надеясь увидеть его лицо. Глотая слезы, она шла по улице, изучая магазины, офисы, склады, расположенные в этой части города. Мира была полна решимости и заходила в каждый более-менее подходящее здание, чтобы задать вопрос, а не работает ли здесь ее любимый. Так медленно, здание за зданием, она добрела до следующей остановки, подавленная, притихшая, разбитая. А вдруг он исчез из ее жизни навсегда?

Напрасно еще несколько недель она, сказавшись больной, бродила по городу, заходя в те кафешки, клубы, где они бывали, просто бродила по людным улицам, высматривая знакомую фигуру, осанку, силуэт.

Потом она и вправду заболела: подхватила насморк, шлепая по лужам. Провалялась с температурой два дня, и лишь благодаря сердобольной соседке, вызвавшей врача, пришла в себя. Она захлебывалась бредом, выкрикивала его имя, стенала и стонала то ли от физической боли, то ли от душевного недуга. Около месяца она лечилась под наблюдением психиатра, а вернулась домой исхудавшая, бледная, с огромными глазищами, но успокоившаяся, с зияющей пустотой в груди. Теперь она проводила дни у окна, вглядываясь в бегущие по стеклу слезы осеннего неба. Она понимала, что надо взять себя в руки, надо выйти из дома, хотя бы купить газету и поискать работу, ведь нельзя же жить на гроши, переводимые матерью, которой предстояло поднимать еще младшего сына, и эксплуатировать соседку, приносящую ей кефир и свежую булку по утрам. Надо возвращаться к жизни – молоточком стучала разумная мысль, а в сердце ширилась пустота, которой нельзя было позволить заполнить собой все, но с каждым днем все меньше оставалось не поглощенного этим ничто пространства…

…Тишину пустоты нарушила звонкая требовательная трель дверного звонка, так и оставшаяся не услышанной. Пустота ощетинилась и выставила щит: живое существо, еще теплящееся, не шевельнулось, не отреагировало, пустота возликовала, но победу праздновать было рано: скрежет в дверном замке ознаменовал наступление извне: в комнату ворвалось, влетело что-то шумное, живое, требующее к себе внимания. Это что-то было новым, чересчур шумным, отличным от соседки, к которой пустота сумела привыкнуть и не обращать внимания. Это но-вое ринулось на пустоту, срывая любовно развешанные ею бестелесные покровы…

…Он вошел в ее квартиру, открыв дверь ключами, которые как-то независимо от его сознания сохранились у него на связке. Вошел после разговора с соседкой, растревоженной долгим трезвоном чужих людей в соседнюю дверь. Вошел и не узнал той квартиры, в которой пережил и самые счастливые и самые тяжелые чувства, - все было на своих местах, даже забытая им пачка сигарет валялась на журнальном столике, но не было чудесного садика – все цветы пожухли, превратились в плохо сохранившиеся мумии, пыль и пустота правили здесь бал. Вошел он не один, но приведенный им человек остался скромно стоять у порога.

Он нашел ее у окна, безучастно смотрящую на омытое дождем стекло – осень выдалась чересчур дождливой. Она не обернулась и не проявила никакого интереса к вошедшим. Он по-дошел и с замиранием сердца (оно все-таки предательски сжалось в груди, как он не уверял себя в победе над чувствами) тронул ее за плечо, потом развернул к себе, позвал по имени, заглянул в потухшие глаза. Первое мгновение в них не выражалось ничего, но вдруг промелькнул блеск – и пустота дернулась, сжалась и утонула в горячих, мокрых, настоящих слезах…

…Какое это было счастье слышать – она поняла, что слышит любимый голос, - и видеть – ее глаза, кроме серого забрызганного слезами окна, могли видеть любимое лицо…

Она хотела что-то сказать, но голос не слушался ее, и Мира безмолвно упивалась прекрасными, до боли известными чертами его лица.

Он все повторял: «Мира, Мира, что с тобой случилось? Как же я мог это допустить?» Она не понимала его слов, она лишь слышала звуки любимого голоса и наслаждалась тем, что может слышать их, а он все шептал ей: «Любимая, прости, прости, любимая…»

Он совсем забыл о пришедшем с ним человеке – своем звездном двойнике, с которым он, после того как с немалым трудом разыскал, подружился и уговорил приехать. Познакомиться с Мирой. Когда он задумывал это, то не знал, чего хочет добиться: порадовать ли Миру знакомством с ее кумиром, дать ли ей возможность сравнить себя с кинодвойником, отомстить ли ей за бессознательно промолвленное во сне имя соперника… Да, он отомстил сполна… Не ей – себе. Эти долгих три месяца он уверял себя, что равнодушен к Мире, что ему безразлична ее судьба, ее привязанности и более того, он настолько великодушен, что даст ей возможность познакомиться со своим кумиром. Он даже ликовал в душе, дурак, ибо актер до безумия обожал свою жену и малышку-дочку, а согласился познакомиться с Мирой только из-за удивительной встречи с поразительно похожим на него человеком. Актер тихо вышел и закрыл за собой дверь, оставив влюбленных наедине.

…Пустота таяла, улетучивалась, исчезала, наполнялась красками, звуками, запахами, чувствами, словами, слезами, объятиями, поцелуями, признаниями, миром, жизнью…