Крылья мертвых – листья бурьяна.

Федерико Гарсиа Лорка

(«Газелла о мертвом ребенке»)

…………….….………………………………………………………………………………………………

Мысль написать свои мемуары посетила меня внезапно: глупое тщеславие нарисовало перед глазами толстую книгу, на обложке которой золотыми буквами написано мое имя. Секунда - и эта нелепая идея разлетелась вдребезги: ведь у меня никогда не было и не будет имени. Имя – первый подарок, получаемый ребенком от своих родителей, самый сладостный звук для человеческого уха. Но я лишена его, так как, увы, не имела счастья родиться. Двадцать лет тому назад моя мать посчитала, что маленькое, вечно орущее, вечно требующее внимания существо будет в тягость ей, хрупкой девушке, робко вступающей во взрослую жизнь. Действительно, трудно представить себе, как, имея на руках грудного ребенка, она смогла бы окончить институт с красным дипломом и выйти замуж за мужчину, быстро поднимающегося по карьерной лестнице. Теперь у них есть трехкомнатная квартира в центре города, пятнадцатилетняя дочь и большая лохматая собака с фиолетовым языком.

Наверное, сложно разговаривать с человеком, не видя его лица, поэтому попытаюсь описать свою внешность, то есть рассказать, какой бы я стала, если бы мне удалось выбраться из материнского чрева. Генетически я была запрограммирована как голубоглазая блондинка среднего роста, обладательница очаровательных, немного капризных губ, сложенных бантиком и изящной маленькой ноги 36-го размера. Моя сестра Алина очень похожа на меня (правда, она не догадывается о моем существовании и считает себя уникальным шедевром Творца), недавно ее выбрали королевой красоты на школьном конкурсе.

Закончу рассказ о своей семье. Мой отец – одинокий, спивающийся музыкант. Он играет на скрипке возле подземного перехода. У него развивается цирроз, так что, наверное, скоро мы встретимся. Кажется, мама была права, когда решила бросить его - он и в правду абсолютно бесперспективный тип. Но мне все-таки очень жаль отца, тем более, я унаследовала его характер: у меня такая же склонность к меланхолии и тонкий слух. Иногда я даже слышу, как поют ангелы на седьмых небесах. Но у нас, на первых, всегда очень тихо. В прочем, так и должно быть в библиотеке. Ведь первые небеса – это библиотека ненаписанных книг и общежитие нерожденных детей. В наши обязанности входит сортировать чужие произведения: гениальные и бездарные, сентиментальные и жестокие, смешные и грустные. Как я понимаю, все это хранится здесь до Страшного Суда в качестве, так сказать, вещественных доказательств человеческих откровений и заблуждений.

Если вы хотите обратиться ко мне с вопросом, который задавали Юрию Гагарину верующие старушки, то есть не видела ли я здесь, над облаками, Бога, вы будете разочарованы. Нет, не видела и навряд ли когда-нибудь увижу. Ведь я некрещеная. Спросите у священников, они подтвердят: нам в рай ход заказан. Что касается ангелов и демонов, то они - существа чрезвычайно занятые и не уделяют внимания таким заурядным персонам, как я.

Помимо нас на первых небесах часто появляются Неприкаянные – людские души, чем-то очень сильно привязанные к земле. Это матери, оставившие маленьких детей и не находящие себе покоя, пока те не окажутся под надежной опекой; души убитых, являющиеся по ночам своим палачам, чтобы терзать их; люди, не выполнившие взятое на себя обещание, и прочий довольно интересный народ… Конечно, компания подбирается ничего! Но если вы решили, что Неприкаянные здесь неплохо проводят время, заводя знакомства и рассказывая друг другу анекдоты из своей прошедшей жизни, вы ошиблись. Первые небеса - это не место, где можно поболтать о том, о сем за чашечкой кофе. Души не могут общаться с теми, кого не знали при жизни. Здесь друг для друга они – всего лишь серые, безликие, бесшумные тени. Каждый замкнут в своем одиночестве, внутри каждого бьется вопрос, и тоска наполняет до краев их бесплотные сущности.

Говорят, на воротах ада (Бог иногда организует туда экскурсии) начертана фраза: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Если б у нас были двери, на них можно было бы написать: «Ожидание исцеляет» или «Пройдя стадию куколки, раскроешь крылья». Ну, это, конечно, мои собственные домыслы – философствую на досуге. За время, проведенное здесь, наблюдая за происходящими внизу событиями и перекладывая с полки на полку чужие надежды, мечты, грехи, я многое поняла в человеческой жизни. Только вот любопытно: что испытывают люди, когда их тела соприкасаются друг с другом? Все ощущения моего короткого существования – сонный уют, а потом внезапная боль, разодравшая на части едва сформировавшееся тело и выбросившая душу туда, где она находится и по сей день.

Долой мрачные мысли! Я не держу ни на кого зла. Быть может, так для меня даже лучше: по крайней мере, избавлена от всех земных тягот и забот, да и ад не угрожает. В общем, уютненькое местечко, грех жаловаться. Правда, иногда очень хочется понять: а какое на вкус молоко? Для меня оно просто белое…белое…белое…

.………………………………………………………………………………………………………………

По улице города Г., ограниченной с одной стороны хмурыми стенами хрущевок, а с другой – рядом придорожных деревьев-калек с безобразно опиленными сучьями, идет, пиная пустую пивную банку, молодой человек в распахнутом пальто. Вечер темный, морозный – ноябрь месяц. Редкие прохожие зябко кутаются в теплые дубленки и куртки. Но юноша смело подставляет грудь ледяному ветру: он не думает о холоде – он представляет, как красиво разлетаются полы его пальто и развеваются концы длинного красного шарфа. Впрочем, изредка молодой человек хлюпает носом – как бы завтра ему не слечь с температурой под сорок! Сейчас он погружен в свои мысли: что-то беззвучно шепчет. Три коротких выдоха – три облачка пара: А-ли-на. Парень возвращается домой со свидания! Вот он остановился перед одним из старых домов, тупо глядящих в темноту желтыми квадратами окон. О чудо! Окна складываются в имя его возлюбленной, только у «н» одна нога короче другой, «а» не хватает поперечной перекладины, а «л» больше похоже на единицу.

Громко хлопает дверь подъезда, и юноша, очнувшись от оцепенения, направляется домой. Темный подъезд, запах мочи, лестница с поломанными перилами. Путь вверх – смело перепрыгивая через ступеньки. Третий этаж, почти у цели. Неожиданно на втором с шумом распахивается дверь:

- Опять наследил! Сколько можно говорить! Вечно мне убирать!

Молодой человек в нерешительности остановился и перегнулся через перила. Снизу показалась голова Нинели Абрамовны, восьмидесятилетней старухи, добровольно взявшей на себя обязанность поддерживать чистоту в подъезде. Обычно она не выходила на улицу без парика, но сейчас, увидев в дверной глазок соседа, прыгающего по лестнице в грязных ботинках, просто не могла сдержаться и выскочила на площадку. Теперь она предстала перед ним в своем домашнем наряде: линялых спортивных штанах, растянутом свитере и стоптанных тапочках на босу ногу. Вытянув дряблую шею и запрокинув голову, Нинель Абрамовна посмотрела на нарушителя порядка:

-Я же русским языком написала: вытирайте ноги. Нет, он все равно прет, как танк!

-Простите…

В подъезде было сумрачно, и, встретившись глазами, они невольно испугались друг друга.

«Вот пристала, старая ведьма! Ну и рожа! Черная вся, только во рту золото блестит…Ё моё, она ж почти лысая! Три волосины на черепе!» - «Ишь, как его передернуло! Глазищи-то, будто уголья… Черт припадочный! Хоть бы не плюнул в глаза сверху!»

Надо сказать, в чертах молодого человека присутствовала некоторая асимметрия: левая бровь была как-то резче надломлена, губы нервно кривились в язвительной гримасе. Длинные, спутанные пряди волос свисали перед глазами, которые смотрели тяжело и черно, как большая, равнодушная ночь за грязным стеклом площадочного окна. Опомнившись после короткого замешательства, Нинель Абрамовна сбросила тяжесть этого взгляда:

-Между прочим, ни ты, ни твоя мамаша, ни разу здесь убирали!

- Оставьте в покое мою мать! Она не может…

-Усмотреть, как следует, за своим сыном! Ты чего не стрижешься?! Это что, мода такая – патлатым ходить?

-Не ваше дело!

-Не мое дело? Молоко на губах не обсохло, а уже указывает, где чье дело! Умный какой!

-А вы дура!

-Чего-о?- старуха застыла с открытым ртом, готовясь излить на противника всю свою ярость.

Но тот в три прыжка преодолел оставшийся участок лестницы и через секунду был уже в прихожей своей квартиры, так что в этот раз Нинели Абрамовне пришлось проглотить обиду. Вешая пальто в коридоре, молодой человек весело сказал:

-Как вкусно пахнет! Сегодня гречка?

-И пирожки с капустой! Мой руки - и за стол!

На кухне возле покрытого клетчатой скатертью обеденного стола сидела в неуклюжем инвалидном кресле женщина с вязанием в руках:

-Андрюша, знаешь, мне предложили бесплатную путевку в санаторий! Только как мне оставить тебя одного? С голоду умрешь! К морю… Там тепло, и столько интересных людей…Обещали помочь с поездкой… Так ведь простудишься, зима на носу! Если б хоть какие родственники были…

Андрей закусил губу: мать, должно быть, очень скучала в одиночестве, пока он бродил по городу в поисках приключений. До несчастного случая она была актрисой, и теперь очень тяжело переживала отсутствие общения.

- Вяжешь очередной шарф? – вязание было маминым хобби. Правда, она его толком так и не освоила: единственными, удающимися ей изделиями, были шарфы. Их в Андреевом гардеробе скопилось великое множество, как правило, невероятной длинны и самой экстремальной расцветки: лиловых, кроваво-красных, ядовито-желтых…Над парнем посмеивались, но он не придавал этому значения.

-Угу!- мама подняла голову и, заглянув в глаза сыну, появившемуся рядом в дверном проеме, спросила: - И где тебя носило?

Они были очень похожи, только надломленная бровь придавала матери скорее удивленный, чем озлобленный вид. Она красилась в каштановый цвет - лицо окружено темным нимбом кудрей. Карие глаза смотрели тепло и сладко, как крепкий кофе с сахаром, но в глубине их, как на дне чашки, таилась горечь. Несмотря на замкнутость сына, мама видела его насквозь. Сегодня ее мальчик был особенно доволен:

-Я встречался с девушкой! - гордо заявил он.

-С той самой?

-Ага! – Андрей уже жевал кашу.

-И какая она? Второй месяц жду подробного рассказа!

-Ма, ты представить себе не можешь! – с набитым ртом бормотал сын. - У нее глаза, голубые, ну, как небо, незабудки и медный купорос! А волосы желтые…

-Как солнце, одуванчики и яичный желток! - мама хохотала.

-У нее такая прическа! Я таких нигде больше не видел: волосы у плеч загибаются вверх. Будто лучи.

-Ну, ты даешь: с такой прической полгорода ходит! Лучше скажи: а что у вас было? – мамин голос искрился лукавством.

-Все! – Андрей покраснел.

-М-м! Тогда я, пожалуй, буду учиться вязать пинеточки! Ну, знаешь, такие ботиночки для маленьких.

-Ты что, ма!

-Ну, ну! Не отнекивайся, сынуля. Ты же джентльмен и не позволишь девушке пополнить число матерей-одиночек, к которым, кстати, относится и твоя собственная! А я свяжу ему миленькие пинеточки, шапку, рукавички и шарфик!

-Кому «ему»?

-Внуку, конечно! Надо бы купить белых ниток…

-Ма, мы предохранялись!

-А-а! – она как-то рассеянно моргнула и, вздрогнув, выронила из рук клубок. Тот закатился под шкаф, протянув по кухне длинную желтую нить.

-Я достану! – Андрей встал на колени и стал шарить под шкафом. Ему почему-то было стыдно смотреть в глаза маме. Когда клубок, серый от пыли, был извлечен из-под шкафа, она была уже спокойна и тихо, задумчиво улыбалась.

………………………………………………………………………………………………………………

Утро оказалось неприятно дождливым. Проснувшись, Андрей услышал веселое громкое пение на кухне: «Как прекрасен этот мир, посмотри!». Мама готовила завтрак:

-Вставай, лежебока, уже яичница жарится!

-Ма, ну дай сон досмотреть!

-Вставай-вставай, нечего было вчера до полуночи сидеть. И чем ты там занимался?

-Стихи писал!

-А, «В каждой строчке только точки после буквы Л...»!

-Ты знаешь, между прочим, точки – это здорово, - Андрей перевернулся на спину и, заложив руки под голову, уставился в потолок, - С одной стороны мое имя, с противоположной – ее, а между ними - много-много точек, как звездный мост… Мы будем перепрыгивать с точки на точку, с кочки на кочку, навстречу друг другу… А внизу пустота…Или еще – тире…Алина – Андрей. Как будто мы держимся за руки…

-Эй, поэт-радист Морзе! Иди есть, завтрак стынет!

-Бегу, бегу! – он рывком вскочил с постели и начал одеваться.

-Слушай, ты вчера, случайно, с Нинель Абрамовной не повздорил? - донесся из кухни обеспокоенный голос.

-Ну быво дево!- Андрей чистил зубы в ванной.

-Говорила сто раз: не груби! Она же пожилой человек!

-Я не обязан уважать дуру, просто по тому, что ей 200 лет! Ей не нравится мой внешний вид! На себя бы посмотрела: «Снимаюсь в фильмах ужасов без грима!» - тут он поднял голову и увидел в зеркале свое собственное отражение.

-Глупые шуточки! Нашелся, красавец писаный! Посмотрим, каким будешь, когда тебе 80 стукнет! Кстати, пора в парикмахерскую сходить, а то совсем зарос!

- Не буду я стричься! Мне и так хорошо! И уха не видно. – Андрей повернул голову вправо и отодвинул волосы. Его лицо моментально исказила гримаса: левое ухо казалось оттопыренным и было явно больше правого.

-Ухо как ухо! - безапелляционно заявила мама, - Нечего комплексовать. Ты б еще бороду отпустил!

Послышалось жужжание электробритвы. А через пару минут семейство уже завтракало. Посреди стола стояла сковорода с яичницей, на плите посвистывал чайник.

-Кулинарный мутант: трехглазунья! – мать умела превратить самую заурядную вещь во что-нибудь необыкновенное. - Делим по честному: самому прожорливому, то есть, самому молодому, - большая часть!

-Ма, а что у Семеновых за ремонт такой? Ночью в стену стучали-стучали! И что там можно было прибивать?

-Какой ремонт, ты что! Эта сволочь, Генка, опять напился и Зойку головой о стенку бил!

-Головой о стенку?! И она не кричала? – Андрей замер с поднятой вилкой в руке.

-Зоя интеллигентная. Она разве будет кричать посреди ночи, мешая соседям спать? Она лучше потерпит…

Семеновы – многодетная семья, жили через стенку от Андреевой спальни. Зоя работала в школе уборщицей, а Гена, огромный мужик с низким лбом и мощной нижней челюстью неандертальца, был безработным и пил горькую. Детей у них было человек пять, но Зоя опять ходила беременная.

-И что, никто не…

-А кому заступиться? –мама тяжело вздохнула и пожала плечами. В глубине ее голоса звучала вина.

-Да я …- глаза Андрея воинственно заблестели, а поднятая рука с вилкой задрожала.

-И не думай.

-Секция каратэ…

-Против лома…дорогой мой…И помни: эта жизнь – ее собственный выбор. Что поделаешь, такого отца Зоя подыскала для своих деток…Страшно, конечно.

-Да уж лучше вообще никакого, как у меня…- Андрей исподлобья взглянул на мать.

-Ну, я тебе сто раз рассказывала: не получилось у нас с ним ничего. А человек он хороший, тоже актер. И не виноват не в чем. Я ведь дурочка была влюбленная, не такая просвещенная, как ты и твоя Алина.

Сын закусил губу.

-Он советовал аборт, а я подумала: ребенок, ведь он тоже живой… И будет похож на него. Высокий, синеглазый… - мама печально улыбнулась.

-А я получился – весь в тебя! А ухо вообще черт знает от кого унаследовал! – Андрей намеренно разорвал нить ее воспоминаний: зачем бередить старые раны?

- Далось тебе это ухо! - мама только махнула рукой.- Ешь давай! Остыло все!

-А я бы хотел, чтобы у нас с Алиной был сын, а можно и дочка!

-Выучись сначала, папаша! Пей кофе быстренько и сбегай за газетой. Потом вывезешь меня на улицу – свежим воздухом подышу!

Андрей заглянул в чашку, и она показалась ему глубокой, словно колодец. Он положил три ложки сахару, но все равно горчило.

Выйдя на площадку, Андрей увидел Нинель Абрамовну, что есть силы колотившую в дверь Семеновых (звонка не было и впомине).

- Зойка! Выходи, сука! Опять твой благоверный всю лестницу обблевал! Я за тебя убирать не буду, так и знай! Мало того, что твои малявки все стены в подъезде разрисовали!- у Нинели Абрамовны не было ни детей, ни внуков, и к многочисленному потомству Семеновых она испытывала острую неприязнь.

А на стенах и правда было много интересно. Спускаясь, Андрей заметил намалеваную фломастером кривоватую фигурку с лысой головой и шваброй в руках. Усмехнувшись про себя, он извлек из поломанного ящика свежий номер «Городских новостей» и стал не спеша подниматься вверх.

«Город хорошеет день ото дня!», «Экономическое положение страны по сравнению с 1995 годом …», «Ожидается туман и мокрый снег», «Для Раков наступил неблагоприятный период, а Девы могут взять реванш… »…

Тьфу! Ну и запашок! Генка – скотина! Быстрей бы домой! Третий… четвертый…

-Зойка, твою мать, выходи! А то я в милицию на вашу семью донесу…

Дверь приоткрылась, и в щели показался усталый бесцветный глаз:

-Не надо, я сейчас…Подождите, Мишу накормлю…

Андрей неуверенно остановился:

-Теть Зоя, вы это …кормите Мишу! Я уберу! У меня как раз газета есть. Нинель Абрамовна, вы меня за вчерашнее…- он уже спускался вниз.

Мама все прекрасно слышала: в хрущевках стены картонные. Виду не подала:

-Тебя, мой милый, только за смертью посылать! И где, интересно, газета? Не терпится узнать свежие новости!

И слушая сбивчивые извинения Андрея, счастливо думала: «А все-таки в доме растет мужчина!»

………………………………………………………………………………………………………………

Динь-дилинь-дилинь!- это звенят над дверью колокольчики. Родная квартира, запах маминых духов. Алина сняла белые замшевые сапожки, пушистую шубку и, полюбовавшись на свое отражение в зеркале, прошла в зал. Играла всеми цветами радуги хрустальная люстра. Сидя на большом, обтянутом бордовым бархатом диване, бабушка с мамой о чем-то беседовали. В углу, слегка повиливая хвостом, дремал Баф.

-Говорю тебе, Катенька, выкинь это из головы! Выдумала – пластическая операция! Сорок лет – это не возраст! – бабушка тряхнула седой величественной головой. – Ты у нас просто красавица! Вот и Алиночка подтвердит!

-Согласна на все сто! - Алина очень гордилась мамой. –У тебя на лице ни морщинки. Лореаль Париж!

Дочь села рядом с мамой и взяла в руки лежавший на книжном столике модный журнал.

-Щеки дряблые! И эта складка у рта! – мама нахмурилась. – Физиономисты пишут, что это знак жестокой натуры.

-Вот если будешь читать всякую чушь, точно морщины появятся! – твердо сказала бабушка. - Взрослая женщина, а мыслишь, как ребенок! Дай-ка, я с Алиночкой побеседую, она у нас девочка серьезная, не то, что ее мама! Как поживаешь, внученька, что там твои танцы? – тяжелая бабушкина рука с массивным золотым кольцом дотронулась до Алининой щеки.

-Занимаюсь…

-Порхает, словно бабочка! - вмешалась мама, - «Летит, как пух из уст Эола… » сказал бы гениальный Пушкин. Знаешь, Кисляков-Апрелев…

-Кто-кто? – бабушка подняла брови.

-Кисляков-Апрелев – режиссер. Не отставайте от жизни, мама! Между прочим, лауреат двух международных премий. Импозантный мужчина! Так вот, он предлагает снять нашу девочку в рекламном ролике! Представьте: Алиночка в белоснежном платье парит среди облаков…- мама томно закатила глаза.

-А что рекламируют-то?

-Мыло. Кажется, «Дав» или что-то в этом духе!

-Я хочу приобрести опыт, через год планирую в Академию Искусств на хореографию…-Алина старалась держаться солидно: бабушку она побаивалась.

Но мама неожиданно перевела разговор в другое русло:

-Да она у нас не только в профессиональной сфере опыта набирается! Ну-ка, расскажи нам про своего Ромео!

-Его Андрей зовут! – Алина заметно конфузилась.

-Вы давно знакомы? – бабушка устремила на внучку колючий пристальный взгляд. Ее, Ольгу Феликсовну Гинсбург, тридцать лет проработавшую завучем, не проведешь, не зря ученики дали ей прозвище «Железный Феликс»!

-Второй месяц встречаемся. – девушка потупилась.

-Что же вы делаете вместе?

-Гуляем…

-Где?

-По набережной…

-И что он тебя не водил ни в театр, ни в кино?

-Только в парк…

-А цветы дарил?

-Дарил листья…

-Какие листья?

-Красные, желтые - осенние…

Следователь Бабушка прекратила допрос и задумалась.

-Знаешь, внученька, когда я была несколько старше тебя, за мной начал ухаживать твой дедушка. Он был тогда лейтенантом. Так вот, я помню: как-то зимой или поздней осенью, неважно, он принес мне букет, даже не букет, а охапку, алых, как кровь, роз. Холодно было тогда, прямо как сегодня. И снег уже лежал…Так вот, девочка моя, розы зимой – это редкость, это деньги, грубо говоря… А листья? Красиво, не спорю. Только их под ногами – тысячи. Их надо топтать, а не дарить!

-Он всегда выбирал самые красивые…-в глазах Алины появились слезы.

-Ну, зачем вы растравили душу ребенку! Пусть поиграет! – не выдержала мама.

-Кое-кто в свое время поиграл и обжегся! Алина, выведи-ка Бафа на прогулку, а мы с мамой потолкуем!

На улице стоял скучный вечер. Девушка печальным взглядом окинула двор. Кое-где бельмами на темной земле выделялись снежные пятна. Деревья беспомощно растопырили черные, кривые ветви, казалось, им было стыдно своей уродливой наготы и они корчились от боли, причиняемой им человеческими взглядами. Ветер, как пьяный, метался в разные стороны, создавая вихри, в которых кружились бумажки, целлофановые пакеты и другой мусор. Где-то над головой громко каркнула ворона. Небо было полно непролитого дождя. Алина опустила глаза. Под ногами - бурые листья. «Жалкие…их надо топтать…», - подумала она. Ей вспомнилось лицо Андрея: в нем было что-то от этой осенней мрачности - тяжелый взгляд, надломленная, как сук дерева, бровь…У него всегда грязные ботинки…

И этот глуховатый голос с хрипотцой…Он много говорил, смеялся…Алина ничего не понимала, но смеялась в ответ: она знала, что очень красивая, когда смеется. Как колокольчики у них над дверью: динь-дилинь-дилинь…

«Пошли домой, Баф, холодно…»

Когда она вернулась, бабушка собиралась уходить.

-Ну, Алюня, до встречи, - сказала она, целуя внучку в румяную от мороза щеку, - помни, милая, по-настоящему любит тот, кто заботится, вот как твой папа или покойный дедушка. Я, благодаря ему, все курорты объездила, все деликатесы перепробовала. Да разве за свою учительскую зарплату…- бабушка уже надевала пальто. - Он и после смерти продолжает мне помогать. Знаешь, какую пенсию я получаю за него, полковника? Мои бывшие коллеги зубы на полку кладут, а я, слава Богу…Ну пока, дорогие, а ты Катенька, и думать забудь про пластическую операцию!

Весь вечер мама читала Алине лекцию о первой любви и противозачаточных средствах.

………………………………………………………………………………………………………………

Он был сделан из чистого золота. Пятьсот восемьдесят третья проба. Он был похож на солнце. Маленький паучок с восьмью тоненькими ножками и бриллиантом на спине. Паучок плел золотую паутину, паутину для маленькой голубоглазой девочки. Ему предшествовали пять или шесть плюшевых игрушек, поход в дорогой ресторан и катание по ночному городу в серебристом «Вольво». Павел, студент престижного вуза. Американская улыбка и тренажерный зал по вторникам и пятницам. Портили настроение только неизменные вечерние звонки. Этот нудный голос в трубке.

-Алин, ты не хочешь погулять?

-Нет, я себя плохо чувствую…И потом танцы…Извини…

Трубка тягуче гудит. Отстал! Интересно, а что бы он зимой дарил? Снег? Выбирал бы самые красивые снежинки?

-Ты чего смеешься? – из ванной показалась мама. Пестрый халат, на голове полотенце, лицо обильно намазано кремом.

-Андрей звонил.

-Слушай, ты б ему объяснила ситуацию: злые родители запрещают нам встречаться! Подыскали мне богатого старика! «Но я другому отдана и буду век ему верна!» Прощай, любовь моя!

-Мам, не ломай комедию! - Алина надула губки. – Вы с папой у меня просто прелесть! Андрей скучный. Мы уже набережную сто раз шагами измерили. Надоело до чертиков!

-Вы с Пашей обязательно сходите в театр! Нельзя пропустить премьеру! Приколешь паучка к синему платью – будешь неотразима. Но с Андреем все-таки поговори – это уже третий месяц тянется. Пора бы ему понять!

Мама села за столик напротив зеркала и принялась за маникюр. Дочь подошла сзади, обняла ее и прошептала в ухо:

-Он странный такой, мне даже страшно…

-Ну, письмо ему напиши, как Татьяна Ларина!

-Что ты все к Пушкину сводишь? Я тебя серьезно спрашиваю!

-Я филфак с красным дипломом окончила!

-Знаем, знаем: за книжками сидела, не ела, не пила, не спала!

Алина со смехом удалилась. А мать, вздохнув, принялась снимать с лица крем.

…………………………………………………………………………………………………………………………………

Целых два письма! Так, санаторий «Волна»- это от мамы, второе за неделю. А это? Она?! Зачем?

Дорогой Андрей!

Писать письма невероятно старомодно. Будь у тебя хотя бы e-mail…Впрочем, извини за бестактность. Ты, наверно, догадываешся, зачем я тебе пишу. Вчера твой голос звучал особенно сердито. Представляю твои грозно нахмуренные брови! Не злись. Просто нам пора расстаться. Не звони больше, пожалуйста, это раздражает. Я навсегда запомню тебя и ту милую ахинею, которую ты нес. О нашей первой ночи я тем более не забуду! Ты здорово намучался с презервативом! Мама, понятно, ни сном, ни духом…И вот недавно в моей жизни появился Он. Это тот человек, которого я всегда искала. Я знаю, тебе будет больно. Извини.… Прощай!

Алина

P. S. Не звони, повторяю еще раз, и не пытайся как-либо связаться со мной. Последствия будут не из приятных.

Она заговорила…Раньше только улыбалась, вздыхала и смотрела ему в глаза... И вдруг – заговорила. И так складно. Прямо дама из высшего общества. Черт возьми! Все по-деловому. Значит, у него даже нет возможности оправдаться, сказать: «Что ж ты делаешь, сволочь, я ж тебя люблю!». А она бы ответила: «Моя любовь умерла, оревуар!» Нашла себе…

Намекает: только пикни, и мой новый дружок тебе шею намылит… Ничего, секция каратэ…А там, небось, бицепсы, трицепсы, член двадцать сантиметров!…Господи, он же ее раздавит…Она маленькая, с ней надо аккуратно, нежно…Как я тогда…Дурочка, куда ты ? Мы – одно…Не смейся, не смейся, тебе говорят! Я думал, тебе нравится…Ну, чего ты стал, как осел? Иди, куда шел. Так, а где ведро? Нет, я ж в магазин, за пельменями. Правильно, хватит картошку в мундире без конца жрать! Проклятая оттепель, грязища…И солнце в глаза…Прямо слезы выступают. Извините, я нечаянно!… Небо…Чего уставилась? Уходи, черт тебя побери! Уходи!!! Издеваешься, да? Ладно. Я и сам тебя кинуть хотел! Да у меня таких было… Думаешь, я без тебя от тоски помру, в петлю полезу? Ни фига. Вон, симпатичная девчонка идет, щас познакомлюсь, гляди! Надо улыбнуться! Нет, эта не подходит. Уродина! Жаба пучеглазая! Еще и зубы скалит! Да все они такие! Бляди! Думают, что мы ради них… Стоп! А что это я делаю на набережной? Да нет у меня закурить, отвали, алкаш проклятый! И не дам я тебе на опохмелку, самому надо!… Пойти напиться?… Точно, деньги с собой! Водки…И отключиться… На день. На месяц. На год. Сдохнуть! В реку – прямо щас! Да ну, холодно, простужусь, мамка запилит! Нет, лучше дома, по-цивильному: забраться в теплую ванну, включить музыку, Баха, ну да, лучше Баха, вены бритвой - чик! И все. Красота! Самая приятная смерть, говорят…Интересно, кто? Не покойники же! Ха-ха-ха!

Город Г. плыл по течению времени, купаясь в лучах неожиданно выглянувшего солнца. На набережной суетился народ. Прогуливались мамы с детьми. Собаководы со своими питомцами. Бродили влюбленные пары.

Под ручку. Целуются. Идиоты! Не знают, что их ждет! Да ну их всех! Домой. Скорее…

Улица все сильнее раздражала его. Пожалуй, через подземный переход будет короче. Люди спешили, толкались, шумели. Несколько шагов вниз…Как будто нырнул куда-то в глубину. Из темноты навстречу Андрею, будто тяжелая волна, хлынула музыка. Нет, в строгом смысле, ЭТО просто нельзя было назвать музыкой. Он слышал много раз, как безжалостно терзает этот мрачный человек свою скрипку. Визг, истерика, злое, пугающее отчаяние. Люди всегда ускоряли шаг. Но сегодня…Казалось, будто умирает, неистово бьется в агонии огромное могучее животное…Извивающееся в муках тело и глаза, полные ненависти…Пальцы сами разжались…На фига ему теперь деньги?

Ну, пора. Прощай, музыкант! Прощай, грязный город! Прощайте, люди, черт бы вас…

Елки-палки! Дома ж опасной бритвы нет! И как это сразу в голову не пришло! Придется ножницами…

Он был уже близко. Перейти дорогу, пройти еще пару кварталов… Ничего не замечая, переступил бордюр. Шаг. Два.

Из-за угла, оглушительно гремя музыкой, вылетела иномарка– братва развлекалась:

Подруга подкинула проблем – сука!

Подруга подкинула проблем – шлюха!

Он толком не понял, что случилось. Просто какая-то сила резко ударила его об землю. Вкус крови во рту…Андрей лежал лицом вниз. Широко раскинулись полы пальто. Красный шарф прилип к грязному асфальту. Из-под головы выбежала струйка крови – и смешалась с водой темной февральской лужи…

-Куда ж ты прешь на красный свет, твою мать! – водитель кричал громче музыки. Да, теперь вечеринки не получится…

………………………………………………………………………………………………………………

Высота –10 километров над землей. Там, где перистые облака.

Он. Ты?! Что ты здесь делаешь? Разве ты тоже?…

Она. Ты меня знаешь? Откуда ты меня знаешь? Ты не можешь меня узнать!

Он. Алина! Господи! Что ты наделала!

Она. Я не Алина…

Он. Разве у кого-нибудь еще могут быть такие глаза? Теперь я понял, они похожи на лед в марте…Голубые и прозрачные…Только прическа у тебя не та. Это от ветра. Здесь все так колеблется…Но тебе так даже лучше…

Она. Я не Алина, посмотри…

Он. Правда, у нее должна быть родинка возле пупка.

Она. Что?

Он. Ты не она. Не Алина. Не она.

Она. Подожди, а кто же тогда я?

Он. Не знаю. Главное, ты не Алина.

Она. Я ее сестра!

Он. В самом деле? Она не говорила!

Она. Алина не знает. Я здесь уже давно. Жертва аборта, так сказать…(Смеется)

Он. Ты здесь все знаешь? Тут долго держат?

Она. А ты думал: сразу попадешь на аудиенцию к Богу? Придется постоять в очереди. Все остальные- эти вокруг тебя -ждут уже давно…Впрочем, твое дело особое. Там никак не разберут, считать ли тебя самоубийцей.

Он. Самоубийцей?!

Она. Ну да: теплая ванна, острая бритва…Если бы не те парни на джипе, ты сейчас был бы в аду. Точно!

Он. Совсем забыл! Правда! И что теперь?

Она. Жди. Здесь все ждут.

Он. Сколько?

Она. Здесь нет времени.

Он. А делать мне что?

Она. Здесь никто ничего не делает. Можешь плевать вниз на прохожих, если тебя это развлечет.

Он. Проклятие! Ни вверх, ни вниз… Как будто связан по рукам и ногам…

Она. Это тюрьма для тех, кто хотел убежать от себя.

Он (В отчаянии). Выпустите меня! Уничтожьте меня! Я хочу умереть, исчезнуть, раствориться! Я не хочу быть!

Она. Кричи – не кричи, а все-таки ты есть. Люди думают, что умереть они могут всегда. В любой момент. Как только этого захотят их враги или они сами. А на самом деле они не умирают никогда. Пока они живы, им кажется, что страшнее всего – смерть, но когда они оказываются здесь, то понимают, что жизнь, которая никогда не оканчивается, – это намного ужаснее. Ее навязывают нам, и ни ты, ни я - никто не в силах от нее отказаться.

Он. Меня всего ломит….

Она. Это фантомная боль – ноет тело, которого нет. Скоро пройдет, подожди. Люди больше всего на свете боятся боли и ненавидят работу. А между тем эти две вещи – единственное, что делает их чище и придает хоть мало-мальский смысл их жизням… И настоящая радость приходит только тогда, когда ты преодолел боль и выполнил работу…

Он. Каким все здесь кажется понятным и ясным! А на земле через столькое нужно пройти, чтобы понять эту нехитрую истину…

Она. Все фальшивое остается там – внизу, а сюда поднимается дымом от костра земных страстей только подлинное… (Задумывается, а затем продолжает более веселым тоном) Знаешь, я пришла тебя поблагодарить!

Он. За то, что лишил невинности твою сестру? Не стоит благодарности, это было не трудно.

Она. За моего отца. Помнишь музыканта в переходе? Ты дал ему денег.

Он. Может быть. Да-да. И что с того?

Она. Отец совсем нищий. Он решил, что повесится, если не соберет сегодня денег. А тут ты…

Он. Не повесится сегодня, повесится завтра…

Она. Завтра ему позвонит старый друг, импресарио… Ты невольно спас моего отца…Каждое наше действие- звено в цепи, на конце которой жизнь другого человека…Забавно, да?

Он (С иронией). Потрясающе! Ему, значит, повезло, а я должен болтаться тут? Ладно, Бог с ним. Давай поговорим. А то тут от скуки можно… Вот скажи, может тебе, как сестре, понятно, почему она меня…

Она. Красивым девушкам нужны красивые игрушки…А красивые – значит дорогие…

Он. Я думал, что мы подарили друг другу себя, и предлагать что-то большее было бы кощунством…Тем более всякие побрякушки, деньги…Значит, красота – продажная, как проститутка?

Она. Похоже, ее когда-то изнасиловали, и с тех пор она пошла по рукам. Продавшаяся красота называется реклама. Алину нарядили в белое платьице, прицепили за спину крылышки- готов ангелочек, порхающий в облаках мыльной пены. Настоящие ангелы не подадут в суд за клевету. Они слишком высоко летают. Даже выше нас с тобой…

Он. Да уж, вашей матери несказанно повезло - две дочери, и обе - ангелы! (Смеется) Ты так на нее похожа…Ты очень красивая…То же лицо…

Она. Я не могу быть никакой…У меня нет тела, нет лица…

Он. Сейчас мне кажется, что ты вся –и есть лицо. Огромное лицо. На все небо… Глаза, губы бантиком… как у Алины. Только на лбу, поперек, тоненькая морщинка…

Она. У меня не может быть морщин, я же не жила…

Он. Ты думала… Если и стоит что-нибудь в тебе любить, так вот эту морщинку.

Она. А в тебе – твое ухо. Оттопыренное. (Оба смеются)

Он. Это и есть настоящая красота…….Бесценная……..

Она. Расскажи, пожалуйста, про молоко.

Он. Зачем?

Она. Мне всегда казалось, что оно необыкновенное. Ведь я никогда…

Он. Оно доброе и сладкое, как мама…..

Она. Мама……

Он. Она, наверно, очень расстроится…Кто ее будет вывозить на улицу? Мама!…

Она. У нее больше никого нет…Ты ей нужен. Тебе стоит вернутся……..

Он. Меня что-то тянет вниз…Я падаю!... Дай руку!

Она. Как?! Я не могу тебя схватить! Подожди! Стой! Что это? Откуда это тепло, эта дрожь? Это прикосновение?

Он. Это поцелуй………….Прощай! Нет, до свиданья! Мы еще увидимся, правда! Всегда есть надежда-а-а-а………

Она. Господи!!!!!! Господи………. Не забирай его навсегда!!!!!! Пусть он еще вернется, Господи!!!! Он ей нужен, я знаю. Но у меня тоже никого нет! Совсем никого. Опять эта пустота, этот ветер….Чужие мысли….А ведь на полке «Произведения несостоявшихся гениев» лежат его стихи. Забыла сказать. Да, ему было нужно туда…Вниз! Опять одна….Надежда?… Господи, может это мое имя? Мое имя? Имя? Имя…

…………………………………………………………………………………………………………………………………

Андрей пришел в себя в больничной палате. Боль покрывала его тяжелым одеялом, сковывала, замораживала. Вокруг серые стены. Сверху – белый потолок. Ему удалось повернуть голову: за большим окном кружились снежинки - шел последний, предвесенний снег. Земля, блаженно дремлющая под теплым покрывалом, досматривала зимние сны. Маленькое, слабое деревце под окном укутано большим белым шарфом. Теперь ему тепло…Он закрыл, глаза проглотил слюну и неслышно прошептал: «Молоко…».

-Зоенька, милая, доктор сказал: опасность миновала! Давайте завтра зайдем! Я уж Андрюше манной кашки наварю! Он так любит!

- Хорошо, я вас в больницу отвезу! Не переживайте! Завтра с утра, только Мишу накормлю…

 

30. 11. 2004.Гомель.