Алматинская публика встречала легенду песни впервые. Да-да – того самого Юлия Кима, автора текстов песен широко известных кинофильмов «Двенадцать стульев», «Соломенная шляпка», «Формула любви», «Обыкновенное чудо», «Дульсинея Тобосская», «Пеппи – длинный чулок», «Бумбараш», «Про красную шапочку» и ещё нескольких десятков фильмов. Это с песней Юлия Кима дети бывшего Союза смотрели передачу «Спокойной ночи, малыши» и многие напевали: - А-а, в Африке реки вот такой ширины… Сразу из аэропорта Юлий Черсанович захотел прокатиться по городу и удивлением была его неподдельная заинтересованность историей города, его почти детский восторг от новой и старой архитектуры, от загадывания желания на мемориале новой площади, от Медео и канатной дороги на Чимбулак, от смотровой площадки Кок-Тюбе, от Зелёного базара, и обилия вкусностей казахского гостеприимства, от встречи с алматинскими бардами. А мне, в свою очередь, вспомнилось детство и… В семидесятых, когда ещё нормой для Домов культуры были театральные кружки, мне довелось впервые услышать песенку с такими словами - «Негаданно, нечаянно пришла пора дороги дальней…». Она была абсолютно кстати для нашей агитбригадной программы – сочное настроение, лёгкая бравада и, одновременно, какая-то грусть. Для времени советских песен эта мне показалась какой-то особенной – вроде бы для всех и в то же время – личная. Так началось моё знакомство с бардовской песней. Фамилия автора песни была слишком распространенной, но очень близкой мне – Михайлов (я иногда подписывала свои стишки своим отчеством – Михайлов Н.А). И каково же было моё разочарование, что этот псевдоним уже используется, и – кем! – тем самым автором полюбившейся мне песни – Юлием Кимом. Позже, уже в конце восьмидесятых, держа в руках большой виниловый диск «Рыба-кит» стало известно, что Юлий Ким – не только известный бард, но и драматург. Могла ли я предположить, что спустя годы смогу организовывать концерт Юлия Кима… Перед ответственностью организации концерта я вспоминаю слова израильской бардессы Марины Меломед (соавтора Юлия Кима, с которой мне посчастливилось познакомиться в 2008 на Всемирном Слёте поэтов, бардов и музыкантов): - Волнение, испытываю волнение от прикосновения к эпохе… Юлий Черсанович любит называть себя ходячим мифом. Многие истории, которые он рассказывал нам - участникам «Петербургского аккорда – 2010» - настолько яркие, что их невозможно забыть. Например…как в 1938 году расстреляли его отца и отправили мать в ссылку, а его увезли родственники сначала в Калужское село Малоярославец, а потом в небольшой городок Ташауз в Туркмении, где он впервые вдоволь мог насладиться восточным фруктовым изобилием. После окончания школы он возвращается в Москву поступать в пединститут и со страху перед местными ребятами – поступает. В то время он уже «баловался» игрой на семиструнной гитаре. По вечерам в общежитии собирались толпы студентов «посмотреть на студенческого Горация» (Юлий тогда сочинил песню о Горации). Т.е. период студенчества и стал точкой отсчёта рождения Кима – поэта, Кима – барда. Тогда же появляются его диссидентские стихи и песня об учителе обществоведения, который никак не мог ответить на многие важные вопросы, и печально закончил свою жизнь под обрушившимися на его голову томами «Капитала» Маркса. Это был очень смелый шаг по тем временам – исполнить такую песню на студенческом вечере… После окончания института Кима направили на Камчатку, где за три года жизни Юлий Черсанович показал себя прирожденным педагогом. Он рассказывал, что любовь к педагогике дала ему его мама, в своё время закончившая тот же московский пединститут. В камчатском посёлке, куда был направлен Юлий Черсанович, народу было около двух тысяч. Посёлок на полгода был отрезан от всех дорог. Но кипучая жизнь, организованная школьными учителями и не без участия Кима, сглаживала и отдаленность, и бытовую неустроенность. У них была «маленькая пианинка», которую они перевозили из школы в клуб на детских санках. Ставились песенные программы, устраивались костюмированные балы… Был даже кукольный театр… Мне думается - эпоха, вместившая Юлия Кима – это не «вчера», «не сегодня» - это «всегда». Он всегда в приподнятом настроении, как будто за его плечами, в его «вчера» не было тяжелого детства, ареста родителей, неприятия его фамильной принадлежности, нескольких лет Камчатки, диссидентства… А остаются навсегда – на лету схватываемые песни о море и моряках, о пиратах, шутах и гусарах, о далёких странах и городах… Он - как будто песенный полиглот, использующий бардовский язык, понятный любой аудитории. Его творчество сквозит наблюдательностью, умением синтезировать реалию и выдумку. Странно, но в биографии Юлия Кима не стоит на первом месте тяжесть пережитых проблем, он как будто ставит отражатель проблемам своими пьесами, стихами и песнями. Наверное, решать формулу жизни таким образом - привилегия сильного человека. И, может быть, поэтому на встрече с Кимом зал и автор легко стали единым целым. Рассказы, шутки, песни Юлия Черсановича и дыхание аудитории – всё в ритме отличного настроения. Прямо по-шекспировски – перетекание жизни в театр и в обратном направлении… Накануне приезда Кима мы проехались по книжным магазинам города в поисках сборников его стихов и песен, но, увы, ничего не нашли. Пришлось старую, немного потрёпанную книжку Юлия Кима «Мозаика жизни», которая моей рукой была исчиркана карандашом ещё лет десять назад, предложить для автографа… Наблюдая за происходящим на сцене, я была поглощена его искрометными рассказами-размышлениями, остроумными ответами на вопросы, и сама невольно начала размышлять об истоках успешности Кима, и пришла к выводам – он интересен всем: театралам – как мастер перевоплощения, музыкантам - как тонкий ценитель интонирования, поэтам – как чуткий хранитель слова, детям – как автор детских настроений, бизнесменам – как человек-загадка, собирающий полные залы, спортсменам – как личность, добивающаяся поставленных целей… И всё это вместе важно любому человеку – потому что через всё творчество Кима красной линией проходит нетерпение к самолюбованию, самоутверждению, и на первом месте стоят категории обладателя внутренней свободы, в основе которой его же расшифровка формулы жизни - «мир без песен пресен». Он говорит, что «совесть – категория нравственная…» и, может, поэтому взгляд его не в пол или в потолок, а прямо в глаза. Вот так и со сцены он смотрит – как будто каждому в глаза, как будто каждому поёт – обо мне, о тебе, обо всех нас. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
